Глава XV. Измена
– А вот и снег, который ты предсказывал нам, – сказал Мерриот, обращаясь к Антонию, когда наконец кавалькада опять тронулась в путь, в третьем часу ночи.
– Да еще и ветер порядочный, – весело заметил Румней таким тоном, что Гель подозрительно покосился на него.
Всадники завернулись плотнее в свои плащи, чтобы укрыться от падающих хлопьев снега, которого почти не было видно, так как только в начале их процессии Боттль держал в руках факел да позади экипажа был привешен фонарь. Разбойники ехали молча, и изредка у них вырывались проклятия, относящиеся к погоде. На рассвете они проехали через большой город и, проехав еще три мили после него, остановились в довольно уединенной гостинице, чтобы позавтракать. Когда Мерриот открыл окно в экипаже, завешенное занавеской, чтобы защитить пассажиров от снега, и хотел подать в него на подносе принесенную еду, Анна высунула голову и сказала:
– Вместо еды позвольте мне лучше пройтись немного по дороге: у меня затекли ноги, так как я ведь целых два дня сижу безвыходно в этой колымаге.
– Нет, только полтора дня, а не два, – ответил ей Гель, – но, во всяком случае, вы, конечно, свободно можете прогуляться немного, пока мы здесь отдыхаем. Имейте только в виду, что снег так глубок, что покрывает почти всю ступню ноги.
– Мне это безразлично, хотя бы снег доходил даже до колена.
– Но, если я выпущу вас погулять, дадите ли вы мне слово, что вернетесь опять обратно в экипаж, когда я попрошу вас об этом? – Гель чувствовал, что он не в состоянии применить грубую силу, как в первый раз.
– Да, конечно, ведь другого выхода для меня нет.
– И все время, пока вы будете гулять, я буду находиться по соседству с вами, а с другой стороны пойдет Френсис.
– Я ведь говорила вам, что выбирать мне не из чего и другого выхода нет; я должна во всем повиноваться вам.
Гель предложил ей руку, чтобы помочь выбраться из экипажа, но она сама легко выпрыгнула из него и пошла по тому направлению, откуда они приехали. Гель подождал Френсиса и потом пошел рядом с ней, придерживая пажа за рукав. Кит Боттль в это время хлопотал о том, чтобы накормить и напоить хорошенько лошадей. Румней гулял взад и вперед по дороге, казалось, поглощенный всецело кружкой эля, которую он держал в руках. Антоний взобрался на пригорок и оттуда смотрел вдаль, не покажутся ли Барнет и его люди.
Мерриот молча шагал рядом со своей прекрасной пленницей и невольно задумался о том, не рассказать ли ей теперь всю правду, чтобы она перестала относиться к нему с такой ненавистью? Ведь она находилась теперь всецело в его власти и не могла причинить ни малейшего вреда сэру Валентину. Но поверит ли она ему? А если и поверит, разве не может случиться, что она как будто случайно убежит от него в эти два дня? Осторожность предписывала Гелю хранить на этот счет молчание и не выдавать ей своей тайны. И поэтому он решил опять заговорить с ней о смерти ее брата и постараться как-нибудь иначе поколебать в ней уверенность в том, что именно он был убийцей.
– Клянусь вам, мисс Хезльхёрст, – сказал он робко, – что я не наносил вашему брату раны. Во всем этом кроется недоразумение, которое со временем выяснится.
К его удивлению, она не ответила ему резко, как он ожидал, но заговорила с ним спокойно и без раздражения, как бы стараясь, со своей стороны, выяснить многое непонятное ей.
– Как можете вы это утверждать? – заговорила она тихо. – Я узнала всю эту историю от слуг моего брата, которые присутствовали при вашем поединке.
– Но ведь согласитесь сами, что правосудие не нашло ничего особенного в этом поединке, иначе меня бы сейчас же арестовали во Флитвуде.
– Да ведь вы прекрасно знаете, что свидетелями этого поединка были только слуги моего брата и ваш слуга. Все они молчали, так как ваш слуга опасался подвести вас под наказание, а слуги моего брата – потому что… все равно почему, но, во всяком случае, они молчали обо всем, пока я не приехала домой.
– Но почему слуги вашего брата молчали? Вы что-то недоговорили сейчас.
– Я могу вам сказать, это неважно. Дело в том, что слуги моего брата находились от вас дальше, чем ваш собственный слуга, и поэтому они видели все недостаточно ясно, им даже показалось, что вы обнажили шпагу, чтобы защитить только свою жизнь, так как мой брат первый напал на вас. Да к тому же и брат мой тоже велел им молчать и не болтать о том, что они видели.
– Ведь это одно уже доказывает то, что ссору начал он и, следовательно, зачинщиком и нападающим лицом был именно он сам.
– Что же из этого? Он не хотел прибегнуть к помощи правосудия, потому что плохо верил в его бескорыстие и справедливость, ведь он хорошо знал, что его здесь вообще все ненавидели по соседству. Вы это прекрасно знаете, сэр Валентин. Я смотрю на это дело несколько иначе. Мне все равно, кто первый начал ссору, вы пролили кровь моего брата, и этого для меня достаточно, чтобы я желала теперь, в свою очередь, чтобы пролилась ваша кровь.
– Но я же уверяю вас, что нисколько не виноват в пролитии крови вашего брата. Верьте мне, что не я убил его.
– Какая наглая ложь с вашей стороны! Ведь мои слуги сами своими глазами видели, как вы нанесли моему брату эту роковую для него рану. Неужели вы воображаете, что так легко можете ввести меня в заблуждение относительно того, кто истинный виновник смерти моего брата?
– Я говорю только, что во всем этом кроется крупное недоразумение, которое разъяснится со временем, а пока обстоятельства не сложатся так, что я буду в состоянии доказать противное, вы, конечно, не перестанете меня считать убийцей вашего брата. Клянусь вам…
– Вы говорите о клятве? Вы еще смеете клясться? Вспомните, что было два дня тому назад в городе Клоуне в присутствии местного констебля.
Гель вздохнул и промолчал. Увлеченный разговором с нею, он не обратил внимания на то, что она старалась увлечь его как можно дальше от экипажа, который теперь как раз скрылся у них из виду за поворотом дороги.
– Во всяком случае, время докажет, что я был прав, – сказал он, – и также объяснит вам, почему я решился подвергнуть такую очаровательную особу, как вы, столь тяжелому для нее плену.
– Будем лучше надеяться на то, что время даст мне возможность отомстить за все зло, причиненное мне. Во всяком случае, я еще не потеряла всякую надежду добиться правосудия в этом мире.
– Я ничего не могу возразить вам на это, но надеюсь, что мне не придется прибегнуть к крайнему средству.
– К какому? – спросила она, останавливаясь и глядя ему прямо в глаза.
– Предположим, что вы, проезжая через какой-либо город, вздумали бы высунуться из экипажа и начали бы кричать и звать к себе на помощь.
– Что тогда?
– Тогда мне пришлось бы собственными руками завязать шелковым платком самый очаровательный ротик во всей Англии.
– Ну, раньше чем вы успели бы это сделать, я бы уже созвала целое сборище вокруг экипажа. Будьте уверены, что нашлись бы тогда люди, которым вам пришлось бы давать ответ за ваше обращение со мной.
– Я сказал бы им немедленно, что вы сумасшедшая и что вас поручили моему надзору.
– Новая ложь с вашей стороны, и только!
– Нет, это не была бы ложь. Разве это не сумасшествие, когда хорошенькая женщина ставит себе задачей погубить человека, не причинившего ей никакого вреда?
Она ничего не ответила на это, и они молча вернулись к экипажу. Румней стоял около него, отвернувшись и глядя вдаль в глубокой задумчивости. Ой поднял голову при их приближении и быстро сел потом на свою лошадь; остальные разбойники последовали его примеру во главе с Боттлем. Мисс Хезльхёрст позволила Гелю помочь ей забраться в колымагу. Френсис залез в нее вслед за Анной. Мерриот позвал Антония и тоже сел на лошадь.
Как только Антоний присоединился к остальному обществу, Гель подал знак Боттлю, что все готово к выступлению каравана. Лошади налегли на упряж, тяжелая колымага медленно тронулась с места и проехала несколько шагов, но вдруг раздался треск, одно из задних колес свалилось, и весь экипаж грузно опустился на одну сторону.
Антоний быстро соскочил с лошади и осмотрел упавшее колесо. Он с первого же взгляда убедился в том, что ось была только что перед тем перепилена.
Антоний многозначительно взглянул на Геля, тот в одну секунду сообразил, в чем дело, и ему ясно представилось теперь все, что было сделано тихонько за его спиной. Он вспомнил, как Анна не спускала глаз с капитана, вспомнил затем ночную прогулку пажа к Румнею, вспомнил и понял теперь, почему Анна захотела вдруг прогуляться и постаралась увлечь его подальше от экипажа, в то время как Антоний находился далеко на пригорке, а Боттль был занят лошадьми. Анна задумала все это очень умно, и Румней, по-видимому, в точности привел в исполнение все, что она приказала ему. Она решила, что самое лучшее – испортить экипаж, этим она задержит Геля и, таким образом, даст возможность Барнету догнать их. Она вовсе не желала спасаться одна с разбойником, так как, по-видимому, не особенно доверяла ему, она не хотела выводить из строя его лошадей или подкупать его людей, так как знала, что он может отплатить ей за то и за другое, и поэтому она решила прибегнуть к самой невинной хитрости, не рискуя сама положительно ничем.
Румней прекрасно играл свою роль и с самым невинным и удивленным видом смотрел на колесо, валявшееся в грязи среди дороги.
Теперь было только утро четвертого дня бегства Геля. Он мечтал о том, чтобы еще только этот день и следующий провести в мире со своим нежеланным союзником, и поэтому ему пришлось сдержать себя и сделать вид, что он приписывает все простой случайности.
– Какая жалость, что колесо сломалось! – проговорил он, многозначительно глядя на Антония и Кита Боттля. – Надеюсь, сударыня, что вы не пострадали от неожиданного толчка, когда экипаж свалился на бок?
Гель, говоря это, внимательно смотрел ей прямо в глаза, но она ничего не ответила и продолжала молча сидеть в экипаже с Френсисом. По-видимому, действительно нисколько не пострадала от толчка, так как ждала его с минуты на минуту.