— А потом ты опять захочешь поводков, ошейников, и плёток.
Я усмехнулся, развернулся к варочной панели. И снял турку с огня. Налил в чашку кофе, добавил коньяка.
—Да, захочу, может, не через год, не через полтора. Но знаешь, это дерьмо мы прошли, и прислать тебе подарок из сексшопа будет намного проще. Ты же сразу поймёшь, о чем я.
—Ты бросил кольцо… — Тихо произнесла она, и я мотнул головой.
— Я его не бросал, я отдавал его тебе.
— Ты бросил кольцо, — надавила Вика. И я, развернувшись, протянул ей чашку с кофе и коньяком.
— Я отдал его тебе, а ты брать не захотела.
Вика выпутала руку из-под полотенца и потянулась за чашкой.
— Ты предал, ты ушёл, — схватив чашку, произнесла жена. И снова губы дрогнули.
— А ты бы поверила?— Спросил я напрямую. — Ты бы поверила, если бы я тебе все тогда рассказал, все тогда объяснил? Нет, результат был бы один и тот же, мы бы развелись.
Вика отвела глаза.
— Ну почему ты молчишь? Ты мне не поверила бы. Ты мне сейчас не веришь. У всего в этом мире есть причины.
Говорить было тяжело, я вообще не был тем человеком, с которым легко было общаться на тему чувств.
Я даже когда Вику замуж позвал сделал это максимально в своём стиле. Ты будешь моей женой, и не с вопросом, я констатировал факт.
А здесь прийти и все вывалить…
Я себя дебилом чувствовал.
Причём таким, что ещё поискать вот второго такого, который так обляпается.
— Да, поэтому, конечно, проще разрушить семью.
На этот раз я прикрыл глаза, вздохнул.
— Я не хотел ничего рушить. Возможно, сложись ситуация как-то иначе, может быть, если бы это не было на дрожжах моего недовольства, не было на том, что я постоянно находился в раздражении лютом от того, что я потерял что-то своё, родное, безумно любимое, приятное и привычное. Если бы я этого не ощущал, может быть, было бы проще сказать: Вик, тут такое дело, давай я тебя как-нибудь приглашу на перфоманс своеобразный. Может быть, было бы и проще, но в тот момент я все воспринимал в штыки, чтобы ты не говорила, чтобы ты не делала. Я все воспринимал в штыки. Я даже когда тебе предлагал помощь, а ты отказывалась, я это воспринимал как плевок в душу, потому что я понимал, что я это сделаю намного быстрее, и у тебя будет время для меня. И я чувствовал, что ты этого времени не хочешь.
— Я не знаю, что тебе сказать. — Честно выдала Вика, допила кофе. И поставила кружку рядом с собой на стол. — Когда я могу уехать к детям?
— Никогда. — Едко произнёс я, потому что когда уже все обнародовалось, когда уже смысла бояться за чью-то хрупкую организацию душевную не было, я не собирался все разложить на пути и оставить. Я был сейчас в состоянии дурака фаталиста, которому терять больше нечего.
Я все и так потерял.
— Мама твоя приехала. С детьми посидит. Моя в больницу легла. — Бросил я отрывисто. — Покровского мордой по полу повозили. Бухгалтера твоего проверил…
— А девку свою? — хищно произнесла Вика, глядя на меня исподлобья.
Я покачал головой.
С Норой я разговаривал в самую первую очередь, ещё до Покровского. И она лепетала в трубку о том, что…
— Я ничего плохого не хотела, я столько раз с тобой виделась, я прекрасно знала, что ты не будешь со мной спать, потому что ты хочешь спать со своей женой. А я чаще вижу наоборот. — И голос у неё стал тихим.
— Зачем наручники?
— Когда я смотрела на тебя и понимала, что тебя коробит, то, что ты с женой чего-то не можешь обговорить, я понимала, что у неё тяжёлый характер, я понимала, что если я быстро её не привяжу к себе, она даже не станет со мной разговаривать.
— Привязала. Про заявление знаешь?
Нора тяжело запыхтела в трубку.
— Я ничего плохого не хотела, Олег. Я видела, как изменяли молодым жёнам, я видела, как бросали после тридцати лет брака. Не надо считать, что если девочка работает в сфере обслуживания, то у неё дерьмо перед глазами только. А ты не изменял. Я просто хотела помочь. Просто хотела все ей рассказать о том, что ничего у нас не было.
А я покачал головой.
И вот что с этой дурой надо было делать?
Вот что?
— За девку не беспокойся, она у Влада в надёжных руках, в ежовых рукавицах, можно сказать, — произнёс я вспоминая после действительно звонок Владу о том, что у него девочки нюх потеряли. И гнать бы их с работы за такую некомпетентность.
— Я все равно не буду тебе верить, — тихо произнесла Вика и сползла со стола, босыми ногами прошлёпала из кухни, и я, как привязанный, двинулся следом за ней.
— Вик… — позвал её.
— Не надо со мной разговаривать, Стрижницкий, не надо. — Обернувшись сказала, как плюнула супруга. Я тяжело вздохнул.
Она даже не понимала, что вот это все её набранное в сфере того, что она власть, она босс, вот это вот убивало наш брак, а не какая-то девчонка с поводками и ошейниками.
И даже глядя на то, что я все выдал, как оно было, Вика никак это не восприняла.
У меня внутри не могло родиться никакой надежды на то, что нам получится что-то изменить и исправить.
В её глазах стоял лёд и холод.
И как бы я не хотел, чтобы ситуация осталась такой, как сегодня днём, когда Вика отчаянно нуждалась во мне, я не мог ничего изменить.
Вике не нужна была ни моя забота, ни моя опека.
А это означало одно.
Спустя десять минут Вика вышла из спальни в платье с зачесанными назад волосами.
— Я уезжаю. — Бросила она холодно.
Именно это и означало.
Она уезжала, уходила.
Оставляла.
Я ей был не нужен.
Глава 47
Вика
Что я должна была сделать? Сказать?
Ну ты, конечно, молодец. Я, конечно, в следующий раз приму все твои подарки, и обязательно мы их с тобой испробуем.
Нет.
Я то, может быть, и приму все его подарки, и, может быть, мы обязательно их испробуем, но только не в этой жизни, не там, где я полгода металась и не могла найти ответы на вопросы. Не там, где он щёлкнул пальцами и разрешил всю ситуацию так как ему было это удобно. С нахрапом, с приказами, с каким-то давлением.
Он не представлял, что дальше последует за всем этим. Вместо Покровского будет другой агент по недвижимости, а свекровь выползет из больницы и начнёт пилить меня в удвоенной силе. Ну а по поводу Вероники? Если не Турция, так здесь где-нибудь в клубе обязательно найдёт себе приключения на пятую точку.
Он считает, что все эти проблемы решаются щелчком пальцев, но по факту это долгоиграющие проблемы, которые постоянно тянут ресурс. Тянут жизненные силы. Из меня развод также тянул жизненные силы. Ничего со мной не произошло от одной ночи спокойного сна. Я была по-прежнему также обезвожена, высушена.
Выйдя из квартиры на Пархоменко, я вызвала такси и направилась в сторону дома.
Поднялась в квартиру и наткнулась на недовольную мать, которая в это время суток, вместо того чтобы спать, стояла на кухне и катала тесто.
Я привалилась спиной к стене и покачала головой.
— Зачем? — Спросила я.
Мать подняла на меня глаза, фыркнула, сдула со лба прядку волос и поправила косынку на голове.
— Лапшу домашнюю поставлю завтра утром.
Я стянула лодочки. Поставила их на полку.
— А приехала? Зачем? — Спросила я, тихо присаживаясь напротив и, уводя у матери из-под руки маленький пятачок теста, прикусила, как в детстве.
— Ирод твой позвонил, сказал все плохо, надо Вику поднимать. Я подорвалась, все бросила, а у меня там, между прочим, клубника стоит в вазонах.
Я вздохнула, потёрла кончик носа.
— Ничего страшного с твоей клубникой не случится, завтра опять увидитесь.
— Нет уж, не надо мне тут,— фыркнула мать и упёрла руки в бока, оставляя на моём фартуке темно-серого цвета два белёсых следа. — Вот, вот, вот, все, вот оно, вот всегда так начинается, вот всегда все начинается вот так.
— Ты о чем? — Устало спросила я, глядя на мать.
— Сначала он тебя на руках таскает. Потом я говорю, не надо, не надо, а потом выясняется, что вы разводитесь. Вот и сейчас тоже самое. Опять выясняется, что он что-то тебя на руках таскает, потом ещё какая-нибудь жопа случится, что не разводитесь, так детей походу делить начнёте.
Я покачала головой, мать вымораживала меня своими какими-то старообрядными обычаями о том, что муж не должен видеть жену либо голой, либо во время месячных, типа, это его отвернёт, и когда Олег всех нахрен выпер из больницы, из палаты после выкидыша, она мне ещё потом несколько месяцев мозги полировала пилочкой о том, что это самый тупой поступок в моей жизни, потому что вот он увидит вот это все, он потом не будет со мной спать, найдёт себе любовницу.
Да, блять, он не поэтому нашёл любовницу.
Вот абсолютно не поэтому.
Мать закатила глаза, а у меня в мозгу что-то щёлкнуло…
Нельзя показывать ему то, что происходит с тобой, он будет от тебя гулять…
Слова проворачивались, как медленные жернова, перемалывая мысли в муку.
Не надо показывать, что ты слабая, иначе он будет гулять.
Я тяжело вздохнула, упёрлась локтями в стол и зажала запястьями глаза.
Твою мать.
Вскользь брошенные фразы работают лучше, чем нейропрограммирование.
Вбитая годами, впитанная с молоком матери какая-то дебильная ситуация может наложить такой отпечаток на взрослого человека, что потом надо будет только головой качать и диву даваться.
Я представить себе не могла, что все моё желание стать самодостаточной, стать достойной Олега, будет крыться всего лишь в нескольких фразах, в том, что он увидел меня слабой, он увидел меня по-женски несостоятельной, и поэтому он будет от меня гулять.
— Мам, слушай, вот откуда у тебя эти мысли? Что если женщина слабая…
— Нет, Вик, не так, вот мне моя бабушка всегда говорила месячные начинаются не развешивай свои трусы никогда. Месячные начинаются не говори никогда мужу, но вы же! Месячные начались, живот заболел, все лежит. Я не могу. У меня кровотечение. Какой мужик после этого будет в семье? Правильно, искалеченный!