Коновалов положил на стол два листка бумаги и лишь потом поставил на них чашки.
– Почти шестьсот человек спасли, – продолжал он. – На дорогах гибнет больше, но это не так заметно. Поэтому и то и другое важно.
– И как же вы предотвратили катастрофы? Узнали причины?
– Причины мы не выяснили. Отменили оба рейса, да и всё. Самолеты отправили на проверку, но, по-моему, серьезных неисправностей не нашли. Не исключено, что это случилось бы по вине диспетчеров или еще по какой-то причине из множества возможных. Главное, что в итоге ничего не случилось.
– А с чего вы взяли, что самолеты действительно должны были упасть?
Куратор остановился, не донеся чайник до стола.
– Почему ты это спросил? У тебя есть сомнения?
– Без понятия, – признался Виктор. – По привычке, что ли…
– Совсем недавно один мой сотрудник уверял меня, что в Индексе нет ошибок. Прошло пятнадцать минут, и у него возникли сомнения. Что-то успело измениться? Или это обычный дух противоречия?
– Дух, – виновато кивнул Виктор.
– Я понимаю: тебя напугало то, что случилось с яхтой Зубаткина, – скорбно произнес Коновалов, возвращаясь на место.
– Нет, не с яхтой. С лицом Шмелёва. Там было гораздо красочней.
Куратор вздохнул и медленно положил руки на стол, ладонями вверх.
– На одной чаше весов шестьсот человек со спасенных рейсов. И еще тысячи тех, кто не разбился и не стал инвалидом в автомобильных авариях. Это всё на одной чаше, – напомнил он. – А на другой – предатель Шмелёв и жадный дурак Зубаткин. Ну и что здесь выбирать? Даже думать не о чем.
Коновалов отхлебнул из чашки, но торопливо поставил ее обратно, словно вспомнил что-то важное.
– Как оказалось, Зубаткин занимался этим уже давно.
– Да, я в курсе, к нему много претензий, – вставил Сигалов.
– Раньше у него хватало ума не светиться, и вначале всё шло хорошо. Но ему, видишь ли, надоело довольствоваться малым. С точки зрения любого нормального человека, деньги сыпались на него с неба. Но сам Зубаткин, вероятно, считал, что на каждой операции он не зарабатывает, а теряет, потому что получает меньше, чем хотелось бы. Ну и с «Гипностиком» он наконец-то прокололся: там был такой объем и так нереально всё совпало, что на него обратили внимание. Рано или поздно это случилось бы, дураки и жадины всегда попадаются.
Куратор снова отпил, уже не спеша.
– Теперь Шмёлев, – сказал он, причмокивая. – Проблема не в том, что наш человек торговал биржевыми прогнозами, нам по большому-то счету на это плевать. Проблема в том, что он не собирался останавливаться, и неизвестно, к чему бы он в итоге пришел. Сколько будет стоить на следующей неделе нефть, алюминий или твой «Гипностик» – это не самые важные данные.
– А что тогда? Отношения между странами? Войны?
– Даже не это, – отмахнулся куратор. – И мы, выходит, должны сказать спасибо Георгию Зубаткину за то, что он помог нам выявить крота. Шмелёв, в отличие от этого алкоголика, был осторожен, иначе он попался бы в первый же день. Когда поковырялись у него на рабочей станции, выяснилось, что он пользовался методами профессиональных разведчиков. Нахватался всякого из шпионских скриптов. Шмелёв оставлял в сети обычные с виду фотографии – животные, пейзажи, памятники. На самом деле в них были зашифрованы прогнозы. Метод он выбрал интересный: аналоговый, а не цифровой. Записки были не спрятаны в коде, а склеены с изображением. Мы бы этого подонка никогда не нашли. Если бы не ты.
Коновалов поднял чашку, предлагая чокнуться, и Виктор не стал возражать.
– Вот, значит, для чего здесь эти ряды кресел? – спросил Сигалов.
– Ну… в том числе.
– Заглядывать в будущее – это и есть основное назначение Индекса?
– Если относиться к нему как к простому морфоскрипту, то проку от него немного, это уж точно.
– А как ко всему этому относится Комитет?
– Им-то что за печаль? Мы ничего не продаем, на рынке нас нет. Пусть нелегальный контент отлавливают.
– Но если вдруг всплывут подробности с яхтой Зубаткина и со Шмелёвым…
– Послушай, люди при власти тоже думают о будущем.
– В смысле, о своем? – уточнил Сигалов.
– Ну зачем, Витя, зачем тебе вникать во все эти вопросы? – по-стариковски заныл куратор. – Занимайся своим делом, будет высокая зарплата и крепкий сон.
Задумавшись, Сигалов повращал свою чашку вместе с прилипшим листком. Компания могла моментально озолотиться хоть на бирже, хоть на простых букмекерах. Но она этим не интересовалась, денег у нее и так было навалом. Тогда что – политика? Куратор сказал – тоже нет. Что еще? Какая может быть цель у такой структуры? Разруливать пробки и за это получать от государства лицензии на убийство тех, кто мешает разруливать пробки? Какой-то абсурд…
Виктор остро пожалел, что сегодня приехал в офис. Сомнения возникли еще вчера, к утру они окрепли, а по пути на работу превратились уже в непреодолимую стену. И всё-таки он повесил на шею бейджик, прошел мимо охраны, спустился в хитроумном лифте и приперся к куратору в кабинет. Зачем?! После затонувшей яхты и раздавленного автобусом Шмелёва. Зачем он пришел сюда?
– Представь на минутку, что ты больше не увидишь Индекс, – сказал куратор. – Представь, что не увидишь его никогда. Индекс не продается в сети, его нельзя заказать в подарочной упаковке вместе с кедами. Для обычных пользователей его нет. Его не существует для всего мира, кроме наших сотрудников. – Коновалов выдержал длинную паузу и с удовлетворением заключил: – Ты будешь работать, даже если тебе перестанут платить.
Сигалов опустил голову и взъерошил волосы на затылке. Куратор был прав: его поймали даже не на профессиональное любопытство – на жажду. Прикоснувшись к совершенству, трудно смириться с тем, что это больше не повторится.
И Мальвина тоже оказалась права, просто в тот момент Виктор не понимал, до какой степени он зависим от Индекса. Рядом с Мальвиной он вообще ничего не желал понимать и видеть, кроме ее глаз под челкой. Спорил ради спора, чтобы это длилось, и длилось, и никогда не кончалось. Но Мальвина сказала, что он первым прибежит строить виселицу, и, наверно, она даже не догадывалась, насколько была близка к истине. Он уже прибежал, он давно был в деле.
Мир, который нельзя отличить от реальности, – самая прекрасная мечта морфоскриптера и самое опасное изобретение человечества – почему это совпало? Как так вышло, что плохое и хорошее – это одно и то же?
– Я могу выбрать момент загрузки? – спросил Сигалов.
– Решил узнать свое будущее? – Куратор весело рассмеялся. – Витя, не будь банальным, как пятнадцатилетний пользователь, ты выше этого. Боюсь тебя разочаровать, но Индекс показывает не всё и не так далеко, как хотелось бы. Это не машина времени, это просто скрипт, который можно немного промотать вперед.
– Немного – это насколько?
– Сложный вопрос… В принципе, можно загрузить любую точку, хоть через тысячу лет. Но там ничего не будет, у Индекса нет данных для такого прогноза. Чем ближе событие и чем меньше оно зависит от случайностей, чем определенней оно проявляется в Индексе. И наоборот, конечно, тоже. Даже через сутки ты увидишь другую картину. Это будет… Ну, скорее всего, тебе покажется, что это черновик обыкновенного скрипта: пустые улицы – потому что люди еще не решили, какой дорогой им идти, и невнятное небо – потому что облака еще не сформировались. Абсолютная реальность – только то, что происходит сейчас. Остальное как бы в тумане. И чем дальше смотришь, тем больше и больше тумана… – вздохнув, закончил Коновалов.
– Вы действительно ни разу не были в Индексе?
– Что я там забыл? Толку от меня никакого. Офицеры хотя бы дежурят в ситуационных центрах, а я там зачем?
– Неужели даже не любопытно?
– Ты бывал на мебельной фабрике? – ни с того ни с сего спросил куратор. – Видел, как делают стол, например?
– О чем это вы?
– Разве тебе не интересно посмотреть, как пилят доски и прессуют опилки, как все это подгоняют, склеивают?
– Индекс – это не мебель с конвейера, Игорь Сергеевич.
– Для кого-то… думаю, для всех нормальных людей стол представляется большей ценностью, чем наш скрипт. Ты завис в своей среде, ни с кем не общаешься, кроме таких же чудаков, и тебе кажется, что всё в жизни вертится вокруг вашего творчества. Это не так, Витя. Люди работают, заводят семьи, растят детей, старятся. Морфоскрипты для них развлекуха, в одном ряду с бутылкой пива. А Индекс даже под эту категорию не подходит.
– Вы хотите сказать, что вы такой же «нормальный»?
– Не совсем, – улыбнулся Коновалов. – Но интересы у меня другие. И кроме того, я получаю такое количество отчетов, а потом еще составляю сводку для Керенского… и всё это каждый день, почти без выходных. Индекс у меня уже в печенках. Я знаю о нем больше, чем любой наблюдатель, больше, чем ты.
– Если вы всё знаете, тогда объясните мне одну вещь. Индекс – это копия реальности, так? В реальности существует Индекс. Есть ли свой Индекс и внутри нашего Индекса?
– А внутри того должен быть вложен еще один и так далее – ты об этом?
– Получится бесконечная матрешка, – подтвердил Сигалов.
– Которая будет жрать ресурсы у нас, потому что в виртуальном мире их нет. И для поддержки этих бесконечных отражений нам потребуется бесконечное количество серверов. Ну вот, ты сам себе и ответил.
– Я догадывался, что никакой матрешки нет. Я только не понимаю, почему Индекс не стремится ее создать. Если он постоянно копирует наш мир, он должен копировать и самого себя в нашем мире.
– Он как раз и стремится, но это не по твоей части, Витя. Это забота программистов, они внесли поправку: запрет на уровне алгоритма. Если бы я сам хоть что-нибудь в этом понимал… Короче говоря, Индекс не видит самого себя в нашем мире, поэтому и не создает себя внутри себя… гм, объяснить толковей я не сумею, а если будешь настойчиво интересоваться где-то на стороне – попадешь под такие жернова, что-о… лучше не попадать. И вообще, с чего ты вдруг спросил?