– Этот креатив страшней любого компромата. Он вызывает эмоциональное отторжение, а его уже никакими аргументами не перешибешь.
– Что же делать?
– Не делать, – буркнул Сигалов, – больше ничего такого. Или уж обращаться к профессионалам.
– Так много ошибок? – не поверила Мальвина.
Виктор понял, что она не отстанет, да он этого и не хотел, если откровенно. Поэтому он быстро дожевал, запил соком и, глубоко вдохнув, сказал:
– Начнем с кричалки. Это не текст, это фарш. «А завтра лишь могильный скрип» – как так можно? Во-первых, могилы не скрипят, скрипят гробы, если уж на то пошло. Или телега, на которой везут гроб. Телега – это просто образ.
– Я не тупая, – кивнула Мальвина. – О! Может, так: «А завтра слышишь гроба скрип»?
– Быстро соображаешь, – оценил Виктор. – Но не в ту сторону. Мертвые не слышат никаких скрипов. Лежат себе и лежат в земле.
– Или возносятся на небо.
– Ну, или так, – сказал он, чтобы не спорить по пустякам. – Кроме того, там есть слово «лишь», а оно всегда лишнее, на нем это написано. Это мусор, от него необходимо избавляться.
– Но ты сам его постоянно говоришь!
– Мне можно. Да, у меня речь не идеальная, но я себя в пример и не ставлю. Зато я точно знаю, что хорошо, а что плохо. – Полагая, что разбор окончен, Виктор вернулся к поеданию омлета-пиццы. – Вкусно! Очень-очень вкусно!
Несколько секунд Мальвина терпела, потом выхватила у него вилку.
– Дальше! – потребовала она.
– Погода, место, люди вокруг – всё это какая-то серость, – проговорил Сигалов, собирая со стола разлетевшиеся кусочки. – Но главное даже не это. Что я должен был почувствовать, оказавшись в толпе?
– Единение, общая идея, даже братство.
– Братство… – задумчиво повторил он. – Там стоит стадо баранов и что-то орет в пустоту. Вот и все мои ощущения. Зачем мне брататься с какими-то остолопами?
– Ты не понимаешь, что такое подростковый протест.
– Это ты, девочка, не понимаешь, – по-стариковски продребезжал Виктор. – А я до сих пор натуральный подросток. И уж я-то знаю, на что меня можно поддеть, а на что нельзя.
Он сердито забрал свою вилку и быстро закидал в рот остатки еды.
– Дальше, – упрямо произнесла Мальвина.
– Мне проще переделать, чем перечислить все ошибки.
– Да ну… – Мальвина сообразила, что он не шутит, и смутилась. – Ты будешь редактировать скрипт, в котором…
– В котором говорится о вреде скриптов, как это ни смешно.
– Ну, если тебе не трудно… А много это времени займет?
– Часик, наверно.
– Правда? Я думала, там адова работа. Когда я сама…
– Это твой первый скрипт? – Сигалов подпер щеку кулаком.
Мальвина покраснела.
– Ну перестань, – заулыбался Виктор. – Творчество – это последнее, чего нужно стесняться.
Она продолжала краснеть – и молчать. Затем встала, взяла обе тарелки и унесла их на кухню.
– Нет, у тебя не получится! – крикнула Мальвина через отсутствующую дверь.
Сигалов перевел дыхание. Он уже было решил, что вот оно началось – то, из-за чего она уйдет. То, что нельзя описать словами, потому что невозможно объяснить. То, чего Виктор никак не мог понять, но по привычке назвал драйвером. Когда Мальвина поднялась с тарелкой в руках, у него всё поплыло перед глазами, а она просто пошла мыть посуду. Значит, еще не время.
– Почему не получится? – запоздало спросил он.
– Ты прохладно относишься к идее Движения. Ты не сможешь вложить в скрипт эмоции.
– Я к любым идеям отношусь прохладно, – заявил Виктор. – Но работать мне это не мешает. Ты там была?
– На демонстрации? Да, конечно. По собственным впечатлениям и скреативила.
– Помнишь мужика в клетчатой шапке? Он стоял слева от тебя.
Мальвина заглянула в комнату:
– Ты тоже с ним знаком?
– Я его видел в офисе «Гипностика», какой-то средний менеджер. А вот ты-то его откуда знаешь?
– Он представитель компании, – буднично ответила Мальвина.
Виктор вышел к ней на кухню.
– Поясни-ка, – попросил он.
– Человек из «Гипностика». Координирует, помогает. Наши ребята яркие, но все какие-то несобранные. Когда нужно что-то организовать, они пас. В любом деле нужны специалисты, на одном энтузиазме далеко не уедешь.
– Значит, для тебя не секрет, что ваши главные активисты получают в «Гипностике» зарплату.
– Я и сама на премию рассчитывала. – Мальвина невинно улыбнулась. – Когда борешься с чумой, все методы хороши. Они думают, что они нами играют, а на самом деле наоборот.
– Ты уверена?
– Скоро Движение о себе заявит. Сам увидишь.
– Ты ведь тоже не идейная, – покачал головой Сигалов. – Вот написала свой первый скрипт. Для дебюта, кстати, очень неплохо. Написала – и никто не умер, все целы. А если будешь думать о том, что тебе по-настоящему нравится, то получится еще лучше, обещаю. И ты почувствуешь, как это здорово.
– А ты с чего начинал? Наверно, это было давно?
Виктор нахмурился. Если рассказать Мальвине про детский набросок под названием «Окунись в Ад», который непостижимым образом свел их вместе, то расставание будет скорым – кому охота связываться с полоумным?
– Так давно, что уже и не помню, – вздохнул он.
– Вначале я хотела писать. Ну, ручкой по бумаге, как раньше.
– Это никому не нужно. И тебе тоже.
– Я знаю. Но если бы мы родились лет сто назад…
– Или даже пятьдесят, – поддержал Сигалов. – Тогда все морфоскриптеры были бы писателями.
– А что, если писать и потом превращать это в скрипты?
– Не конвертируется, – отрезал Виктор. – Сама идея на поверхности, да: столько уже создано фильмов, игр, книг – бери да перекладывай на скрипты. Но не перекладывается ни черта. Там другая структура. Там всё уже решено, все пути выбраны. В скрипте пользователь – соавтор сюжета, а в книге он бесправный юзер. Читает то, что ему написали, и ни шага в сторону. Человека угнетает, когда у него нет выбора.
– Какой еще выбор? Нужно следить за мыслью автора.
– Вот это людям и не нравится. Выбор обязательно должен оставаться или хотя бы иллюзия выбора.
– Но писателю видней, кого в какую сторону вести!
– А потребителю видней, что потреблять, – парировал Сигалов. – Книжки ведь никто не сжигал, их просто забросили. Давай будем винить в этом всё человечество? Конструктивный подход.
– А если… – Мальвина, прищурившись на солнце за окном, с детским упорством продолжала фантазировать. – А если мы добавим в классические тексты интерактив, которого так жаждут твои любимые потребители?
– И где мы возьмем контент для кучи альтернативных сюжетных линий? Додумаем за Шекспира, что было бы, если бы Гамлет вернулся домой раньше и если бы у его отца не было братьев? А в третьем апдейте проекта пришлось бы женить его на Джульетте? С играми было бы полегче, там выбора навалом, но там нет глубины. Одним словом, тупиковый путь. Когда-то это казалось перспективным направлением, но как только перешли к реализации, всё сразу и закончилось.
– Ну и не надо. Буду креативить про животных, – обиженно сказала Мальвина. – Кошечки, собачки и вот это всё.
– Такого креатива полно, но он интересует только людей с причудами.
– Почему?
– А ты представь, каково быть собакой. Вот ты – собака. Что ты можешь? Бегать, лаять, кусаться. Всё.
– Охотиться!
– Охотится человек. А для собаки охотиться – это снова бегать, только не по газону, а по болоту за подстреленной уткой. Может, один раз это интересно… Не знаю, не пробовал. Зато подумай, что такое охота для человека. Хошь – в утку стреляй, хошь – в собаку, хошь – в друга. Огромный выбор возможностей.
– И еще – хвост! – добавила Мальвина. – Собака может вилять хвостом, а человек нет.
– И вот ради этого, чтобы повилять хвостом, ты собралась создавать скрипт? Да-а, не быть тебе коммерческим директором «Гипностика».
– Все мечты мне порушил! – Она пихнула Виктора кулаком в живот и пошла в комнату. – А сам-то мечтаешь хоть о чем-нибудь?
– У меня всё гораздо хуже, – ответил Сигалов, плетясь следом. – Моя мечта уже сбылась. Без меня.
– Ну и что? Никогда не поздно…
– В моем случае – поздно.
– Да почему же?! – спросила Мальвина, с ходу бросаясь в постель. – Всё можно повторить!
– Согласен. Но не всё. Повторить мою мечту – это как изобрести второе электричество. Второе не нужно.
Виктор остановился у кровати, и Мальвина, легко угадав его намерения, натянула футболку ниже.
– Не-не, попозже, – заявила она. – Я просто так, поваляться. А о чем мечтал-то?
– Извини, я не могу сказать.
– Ну во-от… Почему не можешь? Смеяться не буду, обещаю.
– Не будешь. Но я всё равно не могу.
– Это связано со скриптами?
– Связано, – помедлив, ответил Сигалов.
– И почему это секрет?
– Да не то чтобы секрет… – Он сел на угол кровати и погладил Мальвину по пятке. Та хотела отдернуть ногу, но не стала. – То, о чем я мечтал, было несбыточным. Это нельзя было сделать. А потом оказалось, что кто-то уже сделал. И не абы как, а в сто раз лучше… в миллион раз лучше, чем вышло бы у меня.
– Это, наверно, печально… Но я ни фига не поняла!
– Представь, что я хотел написать рассказ. Про жизнь. Вообще про всё на свете.
– Ну…
– И вдруг оказалось, что это уже написано. И не рассказик, а целый роман. Огромный такой романище на миллиард страниц.
– Только что говорил про миллион. Теперь миллиард? И кто мог осилить такое дело?
– Я не в курсе. Но там, конечно, не один человек трудился. Не важно, сколько их, главное, что они сделали эту работу. Они ее закончили.
– И тебе грустно?
– Я сам пока не понял, грустно мне или как… Но не весело, это точно. Короче, давай к нам, в скриптеры! – предложил Сигалов, незамысловато меняя тему.
– Будешь меня консультировать?
– А что! Опыт имеется.
В голодные времена Сигалову приходилось зарабатывать и этим тоже. За последнюю пару лет начинающих скриптеров поубавилось, а раньше их было пруд пруди, и шли в начинающие все кому не лень. Виктору почему-то попадались в основном сорокалетние дядьки, споткнувшиеся о кризис среднего возраста. Дядькам хотелось что-то изменить, и они предсказуемо начинали менять всё, кроме самих себя. Их креативы никуда не годились, но говорить об этом в лицо было не принято, да и нелогично: чем дольше ты возишься с человеком, тем больше он тебе платит. Занимаясь консультациями немолодых дарований, Виктор стремился пройти между Сциллой жадности и Харибдой совести, чтобы вытянуть из учеников столько денег, сколько они готовы были потратить без ущерба для семейного бюджета, но при этом не сильно их обнадежить. В принципе, он был одним из самых честных в этом бизнесе. Аркаша Аверин, человек без комплексов, до сих пор доил особо талантливых учеников предпенсионного возраста.