Дарьку удалось удачно пристроить в английскую спецшколу, которая располагалась через два двора. Это был самый жирный плюс из всех, которые мысленно поставила Катя новому дому и району. Сначала, конечно, сопротивлялись брать не по прописке, но Сергей включил обаяние, очень напирал на то, что Дарька не просто так, а дочь двух практикующих преподавателей, потому с директором и завучем расстались друзьями. Никаких взяток, замаскированных под «нужды школы», с них не потребовали — очень кстати, иначе пришлось бы отложить обучение еще на год, благо возраст позволял.
В Дарькину комнату перетащили хозяйскую кушетку; кухонный стол, который прочили на выброс и вовсю использовали во время ремонтных работ, накрыли яркой голубой клеенкой и приспособили под письменный. Из досок, найденных на балконе, Сергей смастерил небольшой стеллажик, чтобы можно было хранить игрушки, учебники и прочие школьные принадлежности.
— Голо как-то, — сказала Катя с сомнением.
— Зато воздуху много! — улыбнулся Сергей.
А Тимофей, по обыкновению, не сказал ничего.
Саму Дарьку свекор со свекровью доставили в конце августа.
— Господи, — едва слышно прошептала Катя, увидев дочь. — Как поросенок…
Но тут же надела самую радушную свою улыбку и со свекровью троекратно расцеловалась. Дарька стала после лета вся лоснящаяся, неповоротливая, на лице играл диатезный румянец во всю щеку.
— Мама, папа! — крикнула Дарька с порога. — Смотрите, что мне дедушка подарил!
И повернулась спиной. За плечами висел красный многоярусный ранец с Микки-Маусом на кармашке.
— Катенька, тут всё-всё-всё! — рапортовала свекровь, помогая запыхавшейся Дарьке избавиться от этой фундаментальной конструкции. — И карандаши, и ручки, и обложки, и тетрадки, и линейки, и пенал! Говорила: дай понесу. Так ведь нет! Всё сама, сама! Ты ж моя девочка!
Свекровь затормошила освобожденную Дарьку и влажно поцеловала в красную щеку.
— Ба, чешется! — пожаловалась Дарька, утираясь тыльной стороной ладони.
— Я вам тут мазь от диатеза. Хорошая, немецкая! — свекровь закопошилась в бездонной дамской сумочке, больше похожей на хозяйственную, и вынула оттуда несколько одинаковых прямоугольных коробочек, стянутых канцелярской резинкой. — В запас. Ее достать трудно.
— Спасибо, — сдержанно поблагодарила Катя и коробочки приняла.
А свекор уже был в ванной, где инспектировал сантехнику и громко рассказывал в сторону коридора, недовольно вертя краны отечественного смесителя:
— А Валентин-то, знаете, джакузи поставил! Мы к нему мыться ездили. Вещь!
Валентин, успешный брат Сергея, старше на десять лет, краса и гордость свекра со свекровью, не то что Сергей, получил правильное образование и теперь работал отнюдь не в школе, а ведущим экономистом в одном из подразделений международной торговой компании. О каждой экономической победе Валентина, будь то новая иномарка, гараж, отдых в Малайзии или евроремонт, немедленно и очень обстоятельно рассказывалось Сергею — в назидание. Наверное, поэтому он всегда предупреждал Катю, что если свекор со свекровью позвонят, то его дома нет. Ну мало ли, за сигаретами вышел или за хлебом.
Свекор вышел из ванной и проследовал в кухню, где стал, приподняв очки на лоб, близоруко рассматривать недорогие моющиеся обои и даже поколупал немного ногтем на стыках.
— Кривовато поклеили, но жить можно, — резюмировал свекор. — А Валентин в прошлом году в кухне мокрую штукатурку сделал. Вещь! И цвет, конечно, не такой маркий. Кстати, вы вытяжку покупать собираетесь? Без вытяжки в такой тесноте через три месяца всю эту красоту закоптите.
— Да ладно, пап. Мы тут дольше и не задержимся, — примирительно сказал Сергей.
В кухню, на ходу вытаскивая из сумки какие-то кульки и свертки с едой, прибыла свекровь и немедленно забаррикадировала этими гостинцами весь неширокий подоконник.
— А Валентин нам сенсорную плиту поставил, представляешь, Катенька, — говорила она спиной к Кате, лицом к окну, продолжая что-то выкладывать. — Удобная — не то слово! И духовка… Ах, какая же духовка!
— Да, вещь! — подтвердил свекор, залезая под раковину и исследуя трубы. — Металлокерамика? Сами ставили или вызывали?
— Сами, — ответил Сергей не без гордости.
— Оно и видно, — ухмыльнулся свекор. — Вот тут, смотри, рванет в первую очередь. Закрепить надо. Инструмент-то есть?
— С грилем, с автоочищением! — продолжала свекровь. — Вот, плюшечек вам. Попробуете. — И с самого дна сумки явился полиэтиленовый пакет с помятыми домашними плюшками.
Свекровь наконец-то опустошила свою бездонную сумку и обернулась, окинула кухню придирчивым взглядом. Потом подняла глаза на оранжевый потолок:
— О господи! Что это?!
— Так… Вытяжки нет, меньше пачкаться будет, — пожала плечами Катя. Ей было немного обидно, что оригинального цветового решения свекровь не оценила. А еще она думала, что свекровь со свекром ничуть не лучше тещи, даже хуже, пожалуй, — потому что их двое.
Меж взрослыми протиснулась Дарька, держа за ухо нового плюшевого медведя, по виду — явного иностранца, посмотрела на потолок и выдохнула восторженно:
— Ух ты, здоровско!
— Что за слово такое, «здоровско»? — строго спросила свекровь.
— Видите, Дарьке нравится, — мстительно ответила Катя.
А Дарька вытянула из пакета примятую плюшку и откусила изрядный кусок.
— Вот черт! — свекор, который теперь обследовал дверные косяки и петли, едва не подпрыгнул. — Это кто еще здесь?
На пороге стоял, задрав голову вверх, хозяин и таращился на свекра.
— Киса, киса! — восторженно закричала Дарька и, бросив плюшку и медведя, рванула к хозяину. Радостно сгребла в охапку, с трудом подняла на руки.
— Осторожно, оцарапает! — испугалась Катя.
Но нет, не оцарапал. Видно было, что крайне недоволен панибратским к себе отношением, а все-таки не оцарапал. Замер, слегка придерживаясь когтями за Дарькину футболку, и оскорбленно стал смотреть мимо всех, куда-то за оконное стекло, где по подоконнику разгуливал раскормленный московский голубь, постукивая лапками по серой жести, — и только кончик хвоста равномерно ходил из стороны в сторону, как маятник в часах.
Сколько хозяину было лет? Марья Марковна и сама не помнила. Может, шестнадцать, а может, все восемнадцать. Во всяком случае, Юрка, для которого придерживали эту квартиру, еще в проекте не было, когда хозяин был уже взрослым котом, а Юрок-то теперь совсем большой, девятый класс окончил этим летом и паспорт в прошлом году получил, такие дела… Вроде бы хозяина купили на «Птичке» в те времена, когда она еще не переехала со старого места, и не просто так, а как «русскую голубую», приличные деньги отдали. Русская голубая, точно, присутствовала, но дай бог чтоб на пятьдесят процентов. И глаза были не зеленые вовсе, а ореховые, и шерсть не такая короткая, как положено по породе; возможно, там примешался еще какой-нибудь перс, да и без дворового барсика едва ли обошлось. Шерсть едва уловимо отливала коричневым, что придавало колеру сходство со школьной половой тряпкой, какие уборщица сушила на трубе в учительском туалете, а метелка хвоста была точно молью побита — хотя, наверное, это всё от возраста.
— Тот еще боец был по молодости лет! — хвастала Марья Марковна. — Всех кошек в округе обрюхатил. Не кот, а кобель! Говорила бабке — кастрируй. Так ведь нет! Что ж, — отвечает, — мужика-то унижать? Бабка теперь померла, а людям нюхать. Ей-то, бабке, все равно было, царствие ей небесное, она привыкла, а до ремонта в квартиру нельзя было войти, не поверите. Хоть топор вешай! Бабка как перестала его на улицу пускать, так он ей все углы пометил — в отместку.
— Русского голубого — и на улицу? — вежливо удивилась Катя.
— Что никакой он не русский и не голубой, это через два месяца ясно стало. Но не выкидывать же, — рассмеялась Марья Марковна. — Так что жить наш Тимофей привык вольно. С характером кот. Имейте это в виду.
Характер, точно, был у хозяина на морде написан. Слезящийся прищуренный взгляд ореховых глаз содержал постоянно какую-то внутреннюю ухмылку — не злую, скорее высокомерную. И ходил он медленно, с достоинством. Правда, к старости круп провис, и хозяин стал приволакивать задние лапы; вид у него от этого был такой, точно он вот-вот прыгнет. Одно ухо было чуть надорвано, на носу шрам — следы прошлых подвигов.
Поначалу Катя с Сергеем решили, что хозяин глухонемой. За все время ремонта не услышали они от него ни единого звука — даже хрипа или урчания. И на имя не отзывался, точно это не к нему. Целыми днями он бродил по квартире, неожиданно появляясь за спиной, под ногами, под ванной, недоуменно наблюдая, как меняется все вокруг, и понятно было — не узнает. Осталась от прежних времен только когтедралка, прибитая к косяку входной двери, и когда хозяин совсем уж терял ориентиры, он садился напротив нее и подолгу сидел неподвижно, а потом осторожно обнюхивал и начинал лениво точить то, что у него там от когтей осталось. Сергей говорил, что это его, наверное, успокаивает. А Катя возражала: куда спокойнее? Хозяин всегда спокоен — иной раз так спокоен, что даже страшно. Поначалу она до него дотронуться боялась, хотя против кошек вроде бы ничего не имела. Да он и не провоцировал — не терся об ноги, не запрыгивал на колени — ничего такого, что обычно делают домашние коты. Даже когда хотел есть, просто подходил и очень долго, очень выразительно смотрел снизу вверх, а потом разворачивался и вел к холодильнику.
С приездом Дарьки многое изменилось.
Дарька всегда хотела «кису». Они были в принципе не против, но теща — теща не разрешала. Шерсть, вонь, мебель дерут… И вдруг — такое счастье! Три дня она не спускала хозяина с рук, носила по квартире, точно большую плюшевую игрушку, а он снисходительно терпел и был точно игрушка неподвижен. А на четвертый Катю и Сергея разбудил душераздирающий вопль под дверью. Хозяин кричал так громко и страшно, что Катя перепугалась: решила, будто он умирает. Она выскочила в коридор, едва накинув халат, и бросилась к нему, стала осматривать со всех сторон, ощупывать, пришептывая: «Тимоша, что с тобой, где болит?», — точно малому ребенку, а он крутился под ногами, не умолкая ни на секунду. Вышел следом заспанный Сергей, спросил встревоженно, что тут у них. Хозяин внезапно затих. Посмотрел на Сергея, потом на Катю, потом опять на Сергея и опять на Катю и, гордо задрав молью траченный свой хвост, пошел в кухню. Катя и Сергей как завороженные отправились следом. Там, на кухне, хозяин уселся напротив холодильника и задрал морду вверх. Даже дверцу лапой потрогал для убедительности.