— Я вспомнила. Однажды Валентино действительно приволок какой-то термос неохватный. — Регина опустила голову так низко, будто решила получше рассмотреть утенка на своей рубашке. — Он сказал, что хочет сделать сюрприз Григорию Петровичу, моему отцу то есть. Попросил положить ему в сумку перед полетом.
— Перед его последним полетом, — уточнил Громов. — И ты просьбу своего щедрого друга выполнила, не так ли? Ты ведь ни о чем таком не догадывалась, да?
— Да! — выпалила Регина. При этом она с вызовом вскинула голову, и стало заметно, как сильно перекосилось ее лицо.
— И потом ты тоже ничего не заподозрила, — продолжал Громов, — когда самолет, которым управлял твой отец, разнесло на кусочки. Заодно с подарком фальшивого Мезенцева. Вместе с твоим родным отцом.
— Не заподозрила!
— А теперь убита и твоя мать. — Голос Громова сделался совсем уж невыразительным. — Выстрелами в лицо. Прямо на рабочем месте. И сделал это один из сообщников твоего жениха.
— Что? — Регина отшатнулась назад, едва не свалившись с табурета. — Когда?
— Вчера. — Громов скрестил руки на груди. — В то самое время, когда ты безмятежно ловила свой кайф. Да и для тебя это путешествие должно было стать последним… Что скажешь, девочка? Желаешь обсудить это или сейчас для тебя важнее другое? — Он протянул через стол раскрытую ладонь, на которой перекатывалась золотистая горошина.
— Мамочка, — прошептала Регина. — Как же так, а?
Громов молчал, наблюдая за внутренней борьбой девушки, которая отражалась на ее лице. Она была недолгой, борьба. То, что одержало победу, стремительно схватило подачку и отправило ее в рот.
Регина сидела на корточках в прихожей и смотрела в стену перед собой. Мыслей не было, одно сплошное предвкушение. Когда стена начнет превращаться в экран, проецирующий первые фантастические картины, можно будет перебраться на диван, а еще лучше — закрыться в ванной. Шум воды перерастет в чарующую музыку, пространство вокруг разрастется до невероятных просторов, и придет легкость, без которой стало невозможно выносить существование. Регина точно не помнила, с какой силой давит на нее атмосферный столб при обычных обстоятельствах, но этой ночью давление явно сделалось десятикратным. Вот-вот раздавит, как жалкую букашку. Вся вселенная ополчилась против нее.
Участок обоев, на котором был сфокусирован ее взгляд, слегка потемнел. «Кажется, началось», — с облегчением подумала Регина, но тут же сообразила, что видит перед собой лишь тень, упавшую на стену. Это был ее мучитель, конечно же, он собственной персоной, кто же еще?
— Чего вам еще от меня надо? — страдальчески спросила Регина. — Оставите вы меня, наконец, в покое или нет?
— Уже оставил, — сказал он, положив трубку на корпус радиотелефона. — Скоро мы расстанемся.
Регина передернула плечами. Ей было абсолютно все равно, расстанутся ли они и свидятся ли когда-нибудь снова. Лишь бы поскорее ускользнуть в иное измерение.
— Знаешь, что такое синтомицин? — осведомился Громов, не двигаясь с места.
— Не знаю и знать не хочу. — Регина с ненавистью уставилась на его джинсы. Поднимать взгляд выше не хотелось. Слишком уж тяжелыми сделались ее веки. А глазные яблоки ворочались в орбитах чуть ли не со скрипом.
— Напрасно. — В голосе Громова прозвучала неприкрытая издевка. — Неужели тебе не любопытно, чем именно я тебя угостил?
— Что? Как вы сказали?
— Ты проглотила синтомицин. Понятия не имею, для чего он предназначен, но уж явно не для того, чтобы вызывать галлюцинации.
— Син… Синто… — Регина все же подняла глаза, потому что желала удостовериться в реальности происходящего.
— Синтомицин, — подсказал Громов с любезной улыбкой. — Надеюсь, это не слабительное.
— Вы!.. Вы!..
Это был тот случай, про который говорят: слов нет, одни эмоции. Выпрямившись во весь рост, Регина шагнула к своему мучителю и остановилась напротив, задыхаясь от гнева.
— Ты хочешь сказать, что я тебя обманул? — догадался Громов. — Совершенно верно. Но наркоманы врут окружающим на каждом шагу. С какой стати они должны рассчитывать на иное к себе отношение?
— Отдайте «кислоту»! — потребовала Регина.
— В этом доме не водится никакой, кроме уксусной. — Громов развел руками.
— Подонок!
Левый девичий кулак, врезавшийся в мужскую грудь, отлетел, как теннисный мячик от стенки. Точно такая же история повторилась с правым. А до обращенного к ней лица Громова Регина почему-то не дотянулась. Словно у нее все же начались глюки и она попыталась ударить призрачное видение.
— Трех попыток достаточно, — сказал Громов. — Сделать четвертую я тебе не позволю. Так что держи себя в руках.
Поменять тактику было для Регины парой пустяков. В том состоянии, в котором она находилась, все средства были хороши. Если бы девушку приковали наручниками таким образом, чтобы она не могла дотянуться до вожделенной дозы, она принялась бы грызть собственную руку. Лисой, угодившей в капкан, разъяренной фурией — вот кем чувствовала себя Регина, когда заставила себя улыбнуться. Сладенько-сладенько. Зазывно-зазывно.
— Ладно, ваша взяла, — признала она. — Можете загадывать новое желание. — Ее голос звучал хрипло, но она изо всех сил старалась придать ему игривость.
— У меня нет желаний, — покачал головой Громов.
— Разве?
— Зря унижаешься. — Он перехватил Регину за запястья, вынудив ее опустить руки, которыми она сгребла подол рубашки, чтобы показать Громову, от чего он отказывается. — Ту дрянь, о которой ты мечтаешь, я уничтожил. Ничего тебе не обломится.
Ноги Регины внезапно подогнулись, и она села на пол. Не осталось у нее больше сил противостоять давлению атмосферного столба.
— Что вы наделали! — прошептала она.
— Всего лишь очистил планету от нескольких миллиграммов зла. Не бог весть какое достижение.
Регине захотелось зарыдать во весь голос, но тут в голову ей пришла спасительная мысль. Деньги на такси, которые обещал дать ей Громов. Чем не выход? Домчаться домой, взять доллары из родительского тайника, набросить на себя что-нибудь — и в центр. Там обязательно найдется спасительная доза. Нынче все продается и все покупается. В том числе и счастье. Любое. На выбор.
— Вы обещали… — начала она.
Громов будто прочитал ее мысли.
— Домой тебе нельзя, — сказал он. — Убьют. Да и поздно дергаться.
— Почему поздно? — выдавила из себя Регина.
— Я позвонил куда следует, и за тобой вот-вот приедут.
— Вы из милиции?
— Из ФСБ. Звучит не так заманчиво, как ЛСД, верно?
Регине было не до шуток.
— Меня арестуют? — спросила она подавленно.
— Задержат. Это в твоих же интересах.
— Но я умру без «дури»! — закричала Регина так надрывно, что все внутри у нее перевернулось. — Вы делаете вид, что спасаете меня, а сами убиваете! Я же сдохну теперь! Сдохну!
— Врешь! — возразил Громов. Голос его был негромок, но каким-то загадочным образом он без труда перекрыл стенания девушки. — Умирают от наличия наркотиков, а не от их отсутствия.
Он возвышался над ней — прямой, уверенный в себе, сильный. Валяться на полу у его ног внезапно оказалось труднее, чем поддерживать вертикальное положение. И Регина, держась за стену, опять поднялась на ноги.
— Что же теперь меня ожидает? — тихо спросила она.
— Ломка, — ответил Громов, не колеблясь ни секунды. — Допросы. Боль физическая, боль моральная. Одним словом, все то, что зовется реальностью. От нее никуда не денешься.
— Я не выдержу, — прошептала Регина.
— Вот только не надо притворяться самой несчастной на свете! Все те, кто погиб по твоей вине, с радостью поменялись бы с тобой местами.
— Может быть… Но все равно мне плохо. Мне так плохо…
Ей казалось, что эта жалоба была произнесена совершенно беззвучно, но Громов услышал. И ответил вот что:
— Когда тебе плохо и когда тебе кажется, что хуже уже некогда, повторяй про себя одно: это пройдет. Не забывай об этом.
— А когда хорошо? — Регина сделала слабую попытку улыбнуться. — О чем тогда нужно помнить?
— О том же самом. — Громов посмотрел ей прямо в глаза. — И это тоже пройдет.
— Так и жить?
— Другого способа пока не изобрели, — сказал Громов.
Возможно, он хотел еще что-то добавить, но в это мгновение звонок в дверь поставил на его незавершенной фразе точку.
ГЛАВА 18ТЕПЛЕЕ… ЕЩЕ ТЕПЛЕЕ… ГОРЯЧО!
Грязно-белый питбуль мрачно озирал свои владения. Они простирались ровно настолько, насколько позволяли ему видеть подслеповатые глаза. Куда бы ни перемещался при этом пес, он всегда находился в самом центре принадлежащей ему территории. Поэтому он никогда не суетился, торопясь пометить эти границы струйкой пахучей мочи. Чужих границ он тоже не признавал. Если кто-то и пользовался авторитетом у свирепого белого пса с розовыми, как у альбиноса, глазами, то лишь его хозяин. За него питбуль Гранд готов был любому глотку перегрызть. Впрочем, подпрыгивать слишком высоко было не в его правилах. Он мог перемолоть кости врагу без лишних телодвижений, начав с любой конечности, до которой дотянулся клыками. Сражаться с ним было все равно, что пытаться одержать победу над гигантской мясорубкой, в которую запущена ваша рука, нога или лапа. Тот, кто издали сравнивал Гранда с озверелой свиньей на кривых ножках, был в чем-то прав. Походил он также на исполинскую белую крысу с мощной грудью и куцым хвостиком. Но по натуре это была скорее сухопутная акула, столкнуться с которой один на один было делом заведомо проигрышным. Сознание этого придавало псу непомерное высокомерие. Например, он никогда не опускался до облаивания чужаков. Зачем напрягать голосовые связки понапрасну, если ты способен вызывать страх одним своим грозным видом?
Иногда отсутствие достойных противников удручало Гранда, но чаще он все же упивался своей мощью.
Прочнейший сыромятный ремень, служивший его хозяину вместо поводка, не сдержал бы питбуля, вздумай тот проявить свой на редкость своенравный характер. Но хозяин псу на то и дан, чтобы одним лишь присутствием своим приструнивать его без всяких подручных средств. Тот, кто не способен внушать своему псу желание беспрекословно подчиняться, напрасно мнит себя хозяином четвероногого друга. На самом деле он не более