Немой призыв Громова наконец был услышан. Вертолет завис над поляной и принялся медленно вращаться вокруг своей оси, подобно гигантской елочной игрушке на ниточке. Мощный воздушный поток не только пригибал к земле молодые сосновые побеги, но и заставлял покачиваться сам вертолет. На его носу торчал спаренный крупнокалиберный пулемет, потрудившийся сегодня на славу. Все, что ему требовалось, это немного смазки, побольше патронов и твердая рука, которая наведет его на цель и нажмет на гашетку. Впрочем, люди, прилетевшие в вертолете, немногим отличались от этого примитивного механизма. Разве что смазке они предпочитали вкусную здоровую пищу, богатую калориями и витаминами. В остальном они являлись такими же безотказными орудиями убийства.
Им сказали: «надо», они ответили: «есть!» Четко ответили, по-военному. И сидели теперь в боевой машине плечом к плечу, гордясь своей сплоченностью, своей готовностью прийти на выручку друг другу. Сам погибай, а товарища выручай — таков геройский кодекс их маленького воинства. А всяких штатских очкариков и их голых баб — бей, не жалей, новые наплодятся.
Несколько раз вертолетный прожектор оказывался направленным прямо на залегшего Громова, как бы пытаясь указать на него экипажу. Но при дневном свете от этого слепого циклопьего глаза не было никакого толку. Никого не мог он предупредить об опасности.
Продолжая громыхать на всю округу, вертолет опустился на расходящуюся волнами траву. Он оказался развернутым к Громову левым бортом, помеченным по старинке красной дьявольской звездой. Но дверь пассажирского отсека не спешила открываться. Похоже, командир группы захвата еще не принял окончательное решение и был готов в любой момент опять поднять машину в небо.
— Сейчас, сейчас, — многообещающе процедил Громов. — У вас будет отличный повод поразмяться на природе.
Пригибаясь за кустами, он перебежками добрался до речушки и спустил на воду свой прозрачный кораблик. Бестолково крутясь и наталкиваясь на все подводные камешки, закупоренная бутылка резво понеслась вниз по течению. Должно было пройти немало времени, прежде чем преследователи, устремившиеся за ней, сообразят, что их попросту околпачили, и повернут обратно. Громов рассчитывал управиться до их возвращения. В детстве он не мечтал стать летчиком, однако сегодня у него руки чесались от желания взяться за штурвал. Как в Нагорном Карабахе. Как в Анголе. Как в любой другой точке планеты, где силе приходится противопоставить силу. Щеку подставлять Громов не умел. Его учили совсем другому.
Причислять себя к воздушным асам было рановато, но кое-какие навыки у него сохранились. В спецшколе любой предмет преподавался таким образом, что и теперь, по прошествии долгих лет, можно было вспомнить все, что вбивали в головы курсантов дотошные инструкторы. Ну а уж боевой опыт — тот вообще не забудешь, не пропьешь, как ни старайся. Так что с «Ми-29» Громов надеялся справиться. С божьей или с любой другой помощью.
Когда он вернулся на исходную позицию, вертолет уже глушил двигатель. Сначала почти невидимый круг вращения винта трансформировался в прозрачный серебристый зонтик, а тот, в свою очередь, стал постепенно разваливаться на отдельные фрагменты, пока эти мелькающие «спицы» не превратились в провисшие лопасти.
В борту вертолета открылся темный проем, из которого на землю посыпались вооруженные автоматами люди. Дюжина камуфлированных фигурок в касках. Издали они походили на игрушечных солдатиков. Не на тех примитивных оловянных истуканов, стоящих по стойке «смирно», которые смутно помнились Громову по детским годам. Эти были оснащены по последнему слову десантной науки и техники, они обладали подвижностью, сноровкой, массой необходимых навыков и автоматических инстинктов. А еще они, эти военные роботы, были говорящими.
— Второе отделение поведет старший сержант Кузнецов.
— Есть!
— Первое отделение, ко мне!
— Отлить бы, тарищ летнант.
— На ходу отольешь!
— Соседу в карман?
— Гы-гы-гы!.. Га-га-га!.. Го-го-го!.. — Эхо пошло по округе, звонкое, задорное.
— Долго не выдержу, тарищ летнант, мочевой пузырь не резиновый!
— Будешь много говорить, Перов, вообще без пузыря останешься.
— Мы ему флягу приладим, товарищ лейтенант!
— Грелку!
— Со шлангочкой!
— Р-р-разговорчики!..
Взрослые мальчишки, получающие истинное удовольствие от военных игр. Им смешно, им весело. Когда пулеметчик расстреливал маленькие человеческие фигурки на лесной поляне, некоторые из десантников, может, и отводили глаза, но большинство из них плющили носы о стекла иллюминаторов, боясь пропустить самое интересное. И наверняка внутри вертолета было шумно не только от гула моторов, но и от азартных голосов, комментирующих происходящее внизу.
…Гля, гля, бежит!.. У, сучка! Вали ее! Вали!.. Есть! Е-есть!.. Ты видал, как у нее башка разлетелась, видал?..
Азарт безнаказанного убийства. Вкусившие его отличаются от тех, кто знает, что такое настоящий бой, от тех, кто ставит на кон собственную жизнь. В корне отличаются. Он у них гнилой, этот корень. Насквозь пропитанный трупным ядом…
— Ты со своим отделением пойдешь вдоль этой ложбины, Кузнецов. Дистанция между бойцами — десять метров.
— Есть, товарищ лейтенант.
— Связь со мной держи постоянно. Я буду корректировать направление движения.
Громов заметил в руках командира десантников небольшой прибор, напоминающий пульт для игры в некогда модный «тетрис». Это и был пеленгатор, с помощью которого велось наблюдение за радиомаяком, который теперь уплывал в неведомые дали. Бросив взгляд на экран, лейтенант сделал властную отмашку:
— Вперед! Объект уже примерно на полкилометра успел уйти.
— От-тделение… За мно-о-ой!
— Отставить крик! Не по грибы идем.
— Так и не на рыбалку, товарищ лейтенант, — возразил задорный мальчишеский голос.
— Поговори у меня, Карташов! Будет тебе сегодня рыбалка в сортире. А весь улов заставлю сожрать в индивидуальном порядке.
— Сухим пайком!..
— Жидким! Жидким пайком!..
— У-ху-ху… О-хо-хо!.. А-ха-ха!..
Постепенно удаляющееся похрюкивание десантников на этот раз звучало приглушенно. Перспектива внеочередного наряда пугала их больше, чем предстоящее задание. Только один из бойцов вдруг тревожно оглянулся на бегу, ощутив на спине взгляд, которым провожал его Громов. Оглянулся и резво потрусил дальше. Приказа прислушиваться к внутреннему голосу у него не было.
Оба мужика в военной форме, выбравшиеся из вертолета, первым делом не косточки взялись разминать, а совсем иные принадлежности своего организма. Один занялся вдумчивым орошением переднего колеса, второй предпочел заднее.
Бесшумно стелясь над землей, Громов помчался к ним вниз по склону, выбирая на ходу первую жертву. Пускать в ход оружие он не собирался, как не собирался давать такую возможность своим противникам. Обнаруживать себя было рано. Сначала нужно было как следует подготовиться к встрече с карательной экспедицией. К торжественной встрече, во всеоружии.
— Башка трещит, — пожаловался мужик, старательно смачивавший переднее шасси вертолета.
Громов вовремя заметил сухой валежник, который мог предательски хрустнуть под ногой, и перенесся через него бесплотным призраком. До противников оставалось не более трех десятков таких прыжков.
— Еще бы башка не трещала! — посочувствовал страдальцу боевой товарищ. — С такого бодуна да… ых… за пулеметом работать.
Он так и выразился: «работать». Ударники труда, мать их!..
— Я ж как та Анка, безотказный. Завсегда строчить готов.
— Анка безо всякого пулемета строчила…
— Ну, ейного приспособления мне боженька не дал. У меня — вот…
— Потому и башка у тебя раскалывается, что не тем строчишь. — Это была дружеская шутка.
— Пых-пых-пых! — А это, надо полагать, смех.
Слегка изменив направление, Громов бежал теперь прямо на пулеметчика, страдающего от головной боли. Он знал самое радикальное средство как от этой, так и от всех прочих хворей.
Мужики услышали его легкую поступь не раньше, чем до них осталось четыре метра.
— Ни х-х-х… — изумился пулеметчик, оглянувшийся через плечо. Он все еще продолжал орошать желтыми каплями траву и собственные ботинки, не подозревая, что это прозаическое занятие станет последним в его жизни.
— Стой! — потребовал с глупым видом его напарник. Этот, судя по наушникам и микрофону, из пулемета не стрелял, а лишь управлял вертолетом, облегчая задачу своему товарищу.
— …уя себе! — закончил запнувшийся пулеметчик свою мысль.
А Громов уже оттолкнулся от земли для завершающего прыжка.
В полете он заметил, что противник отнял одну руку от ширинки и вскинул ее вверх, заслоняя лицо от стремительно надвигающейся подошвы. Пришлось срочно подкорректировать удар. Нога врезалась мужику в верхнюю часть грудины, выбив оттуда короткий всхлип.
Оттого, что пулеметчик приложился спиной к корпусу вертолета, столкновение оказалось более жестким, чем ожидал Громов. Его буквально отбросило назад, и, чтобы частично сохранить равновесие, при приземлении ему пришлось опереться о землю рукой.
Пилот, выпучив глаза, схватился за кобуру. В пальцах его угадывалось проворства не больше, чем в сырых макаронинах. Такими непросто нащупать оружие, выхватить его и удержать в руке. Пусть занимается своим делом. Пока.
Не выпуская растерянного пилота из виду, Громов продолжил спарринг с первым противником.
Пружинисто распрямившись, он одновременно взмахнул левой рукой снизу-вверх, от себя. Это был картинный, но совершенно не опасный удар. Тыльная сторона ладони пришлась пулеметчику по нижней челюсти, заставив ее вскинуться чуточку выше. Зато правый кулак, полетевший вдогонку, поставил точку на несостоявшемся поединке. Он попросту сломал открывшийся кадык, раздробив все его хрящи о шейные позвонки. Громов давненько не пускал в ход этот смертоносный прием. Но и такой ненависти к врагу он тоже давно не испытывал.