ашник рычага. Имелась в виду не «семерка», а его собственный организм.
С годами Громова все больше пугала собственная прямолинейность, готовность идти до конца там, где это граничило с безумием. Это был страх человека, постоянно оказывающегося на краю пропасти. Не упасть в нее Громов боялся, а своей готовности добровольно шагнуть туда, откуда уже не будет возврата. И эта мрачная бездна после каждого боя становилась все более близкой и ощутимой.
Эх, включить бы задний ход да начать все сначала!
С этой мыслью Громов передвинул рычаг сразу на несколько делений вперед и помчался дальше по самой кромке своей персональной невидимой пропасти.
ГЛАВА 22ПОСЛЕ ГРОЗЫ
— Ты на ружьецо свое напрасно поглядываешь, — заметил Громов устало.
После заключительного пробега по бездорожью из всех его эмоций осталось две-три, не больше, и все они оптимизмом не отличались. Темный лес, просеки и размытые колеи, внезапно преграждающие путь ряды колючей проволоки, посты, которые приходилось объезжать десятой дорогой. Создавалось впечатление, что пробираешься не через зону элитных владений, а по прифронтовой полосе. По всей стране пролегла эта граница. Бедные и богатые. Когда одни плачут, другие радуются, и наоборот. Бесконечная гражданская война, которой не видно ни конца, ни краю. Во всяком случае, до тех пор, пока ты находишься на передовой невидимого фронта.
Громов явился из темноты на дорогом джипе, а потому хозяин лачуги не угощение на стол спешил выставить, а за двустволку схватиться норовил. Инстинкт.
— Про ружьецо, говорю, забудь, — повторил Громов молодому мужчине, представившемуся Игорем Бодровым. — Не поможет тебе твоя берданка в случае чего.
Тот усмехнулся:
— Берданка? Это «ТОЗ». В стволах патроны двенадцатого калибра. 80 граммов картечи. Мне стоит только руку протянуть…
— А что, я разве дал повод дырявить меня картечью? — проворчал Громов, поудобнее устроившись на отчаянно скрипучем табурете. — Ты бы хоть моей личностью для порядка поинтересовался.
— С личностью, у которой за поясом два пистолета, мне и так все ясно, — отрезал Игорь.
Громов бросил взгляд на свой слегка оттопыренный на животе свитер и одобрительно кивнул:
— Наблюдательный.
— Жизненный опыт.
— Довольно странный опыт для лесника.
— А я не совсем лесник, — признался Игорь. — Короткий эпизод биографии, не более того.
— Ну, я тоже не совсем разбойник с большой дороги, — сказал Громов, метнув на стол перед собеседником свое отсыревшее удостоверение. — Читай, завидуй.
— Прочел, — откликнулся мужчина, возвратив «корочку» владельцу таким же небрежным, но выверенным жестом. — Только предмета для зависти не вижу.
— Может, ты и прав. Допустим. А вот лично тебе есть чем гордиться? Ты сам кто таков будешь?
Игорь неожиданно улыбнулся, очень открыто и просто, отчего сразу помолодел лет на пять:
— Я книги пишу.
— М-м? — Громов уважительно приподнял бровь. — Если ты в придачу к этому еще и куришь, то тебе цены нет.
Собеседника, похоже, такая неожиданная реакция на его признание слегка покоробила. Не подписанный авторский экземпляр у него попросили, а всего лишь сигареты. На стол он их выложил, однако выражение лица у него при этом было не слишком любезное.
— Хорошие? — осведомился Громов, тут же запустивший пальцы в пачку.
— «Ява» как «Ява», — буркнул Игорь. — Не хуже и не лучше любой другой отравы.
— Я твои книги имею в виду, — пояснил Громов, но не раньше, чем наполнил истосковавшиеся по никотину легкие целым облаком дыма. — Они у тебя хорошие получаются?
— А! — Игорь просветлел лицом и тоже потянулся за сигаретой. — Не знаю. Я ведь пишу, а не читаю.
— Бодров… Бодров… Хм! Слушай, мне тут недавно в самолете одну книгу подарили, называется…
— «Наркомент».
— Верно, — подтвердил Громов, заинтересованно прищурив один глаз. — А я, честно говоря, думал — персонаж вымышленный.
— Все мы отчасти вымышленные, — усмехнулся Игорь. — Придумываем себя сами и окружающим придумывать не мешаем.
— Это как же?
— Все очень просто. С настоящим человеком, таким, какой он в действительности, слишком трудно иметь дело.
— Даже если это ты сам?
— Тем более… Вот и идут в ход вымышленные персонажи. — Убедившись, что собеседник слушает его с любопытством, Игорь продолжил свою мысль: — Человека волнует не то, кем он является на самом деле, а то, как он выглядит в глазах окружающих. Отсюда и всеобщее лицедейство.
— Весь мир театр? — Громов улыбнулся. Возможность вволю затягиваться сигаретным дымом настроила его на благостный лад.
Игорь принял его улыбку за поощрительную.
— Скорее бардак, — уточнил он.
— М-м?
— На сцене недостаточно пыжиться. Нужно еще играть какую-то осмысленную роль. Мы же просто притворяемся. Стремимся казаться лучше, чем мы есть на самом деле.
— Мрачный у тебя взгляд на жизнь, — резюмировал Громов.
— Дождь. — Игорь пожал плечами.
Проследив за этим движением, Громов подумал, что оно очень напоминает его собственное. Когда не хочешь вдаваться в детали, просто неопределенно передергиваешь плечами. Удобно. Каждый волен понимать тебя, как заблагорассудится, ты же оставляешь свое мнение при себе.
В общем, чудаковатый лесник ему нравился. Что касается его манеры витийствовать, то каждому, кто проводит много времени в одиночестве, хочется выговориться перед людьми. Жаль, но слишком долго беседовать на отвлеченные темы Громов позволить себе не мог.
— У тебя, кажется, жена есть и маленькая дочь? — поинтересовался он у приумолкшего собеседника. — Если верить твоей книжке.
— И что? — спросил Игорь. Это прозвучало очень сухо. Как щелчок захлопнувшихся створок раковины.
— Они с тобой живут?
— Как вы могли заметить, у меня здесь даже кошки нет.
— А где-нибудь еще? — не отставал Громов, пряча глаза за дымовой завесой. — Не здесь.
— Зачем мне кошка? — съязвил Игорь. — Мне и без нее хорошо.
— А без жены? Без дочурки?
— Послушайте, вас это не касается, ясно?! Это мое личное дело!
— Разумеется, — примирительно сказал Громов. — Я просто подумал, что если твоя семья проживает где-нибудь неподалеку, то мы могли бы заключить с тобой взаимовыгодное соглашение.
— Какое еще соглашение? — насторожился Игорь. Тему о своем семейном положении он воспринимал чересчур болезненно. Видать, парень и впрямь наворотил каких-то дел, в которые не желал впутывать близких.
— Ты сдаешь мне свою хибару, — заговорил Громов, прикуривая третью сигарету от второй. — До утра. А я предоставляю в твое распоряжение отличный джип. На нем за ночь можно в Питер и обратно смотаться при желании. Как тебе такой вариант? Устраивает?
— В Питере я вроде ничего не забыл, — уклончиво ответил Игорь. — А на что вам моя избушка понадобилась? Явку тут собираетесь наладить?
— Снаружи, — Громов ткнул тлеющим окурком в сторону двери, — ждет не дождется возможности дать показания один нехороший человек. Мокрый, грязный, связанный по рукам и ногам. В таком виде его писать чистосердечные показания на пенек не усадишь. Да и темно. А здесь, — четвертушка сигареты описала круг внутри комнаты, — у нас будут все условия для доверительной беседы. Соблюдение чистоты и порядка гарантирую.
Игорь помолчал, хмуря брови. Молодой, с красивым умным лицом, он выглядел в убогом интерьере лесной сторожки так же странно, как включенный в углу компьютер.
— В принципе, предложение заманчивое, — произнес он, разглядывая с преувеличенным вниманием обшарпанную клеенку на столе. — Только почему бы вам не обтяпать свои делишки в своем распрекрасном джипе?
— Делишки?
— Пусть дела.
— Машина понадобится мне только утром, — холодно пояснил Громов. — А ночь я предпочел бы провести здесь. На то есть причины.
— Государственная тайна. — Игорь зевнул. — А тот нехороший человек, который связан по рукам и ногам, он, конечно же, враг народа?
— Представь себе, да. И это не просто ярлык. У народа действительно есть враги. Их значительно больше, чем принято думать. — Громов усмехнулся одной половиной лица. — Поверь мне. Я знаю.
— Звучит красиво. — Новый зевок, еще более протяжный, чем первый. — Патетично, я бы сказал.
— Тут нет никакой патетики. Все предельно просто. Всякий, кто представляет собой угрозу нормальным людям, — враг человечества. Некоторых из них, — Громов сузил глаза, — я считаю своими личными врагами.
— Вендетта? — Голос Игоря прозвучал саркастически, но взгляд его стал предельно заинтересованным. — В одиночку мир не переделать.
— При виде бешеной собаки о вселенских проблемах не размышляют. Одни прячутся и наблюдают. Другие спасаются бегством. Третьи берутся за оружие.
— Таких мало.
— Разумеется. Но и бешеных собак в мире не прибавляется, мм? Это означает, что кто-то следит за их популяцией.
Взглянув в глаза Громову, Игорь не удержался от ответной улыбки, хотя назвать ее широкой было бы явным преувеличением.
— Я вернусь не позже пяти утра, — сказал он, вставая. — Хотелось бы, чтобы за время моего отсутствия вы разобрались со своим врагом народа. И вот еще что…
Видя затруднение писателя, Громов пришел ему на помощь:
— Пленника ты застанешь в полном здравии и ясном рассудке. Никаких кровавых пятен на полу или вырванных ногтей среди мусора… Кстати, — он притворился озабоченным, — где тут у тебя инструмент хранится?
— Инструмент? — голосовые связки Игоря непроизвольно напряглись. — Какой инструмент?
— Подручный, — пояснил Громов, продолжая озираться по сторонам. — Щипцы какие-нибудь, паяльник… Утюг, на худой конец.
— Смешно, — буркнул Игорь с явным облегчением. — Утюг на худой конец, надо же! Всегда подозревал, что у людей вашей профессии должно быть какое-то особое чувство юмора.
— Скажу тебе больше, парень, — понизил голос Громов. — Лично у меня чувство юмора давно атрофировалось. Когда постоянно видишь только изнанку жизни, поводов для веселья почти не остается. Представь себе: чтобы не отличаться от обычных людей, я вынужден ежедневно отрабатывать смех перед зеркалом.