Соренсон припарковалась за машиной помощника шерифа и выбралась наружу. Она была высокой женщиной скандинавского происхождения, скорее красивой, чем хорошенькой, с длинными пепельными волосами, по большей части натурального цвета. Она оделась в черные брюки и черную куртку с голубой рубашкой и надежные черные туфли; на плече у нее висела черная сумка в форме груши, в которой она носила все свои вещи, кроме пистолета, который находился в кобуре на левом бедре, и бумажника с документами, лежавшего в кармане.
Она достала его, открыла и направилась в сторону шерифа. По ее прикидкам, он был лет на двадцать старше ее, плотный, невысокий, похожий на игрока в футбол. Совсем неплохо для старика. На форму он надел зимнюю куртку, но, несмотря на холодную ночь, был без перчаток. Они пожали друг другу руки и секунду молчали, глядя на бетонный бункер, как будто пытались решить, с чего следует начать.
– Первый вопрос, – сказала Соренсон. – Что это такое?
– Старая насосная станция, – ответил Гудмен. – Она выкачивала воду из водоносного слоя.
– Заброшенная?
Гудмен кивнул.
– Воды стало меньше. Пришлось копать более глубокую яму. Новый насос находится примерно в миле отсюда.
– Труп все еще внутри?
Шериф снова кивнул.
– Мы ждали вас.
– Кто туда заходил?
– Я и доктор.
– Там много крови?
– Да, много, – подтвердил Гудмен.
– Вы в нее наступали?
– Нам пришлось. Требовалось убедиться, что он мертв.
– Что вы трогали?
– Запястье и шею, проверяли пульс.
Соренсон присела на корточки, открыла сумку в форме груши, достала оттуда бахилы, чтобы надеть их на туфли, перчатки из латекса и фотоаппарат. Поставив одну ногу в липкую лужу, она толкнула дверь в бункер. Одна петля скрипнула, другая застонала, и эти звуки были похожи на вопль банши[7]. Соренсон поставила другую ногу в лужу.
– Внутри есть свет, – сказал Гудмен.
Она нашла выключатель, на потолке загорелась старая прозрачная лампочка в проржавевшей сетке, примерно в двести ватт, и помещение залил яркий, резкий свет, не оставивший теней. Соренсон увидела куски двух толстых старых труб, торчавших из пола на расстоянии примерно в фут друг от друга. Обе трубы были около фута шириной и когда-то выкрашены в зеленый цвет, как это принято в государственных учреждениях, но со временем их разъела ржавчина. Обе были открыты наверху и заканчивались широкими фланцами, где когда-то крепились соединения. Муниципальная система, давным-давно разобранная. Соренсон поняла, что много лет вода поступала снизу через одну трубу, а потом поднималась наверх по другой, горизонтально под землей, соединенной с водонапорной башней, находящейся где-то рядом. Но потом трубы начали высасывать только мелкие камни, и пришло время искать новый источник. Ирригация, население и вода для домов. Соренсон читала отчеты: два с половиной триллиона галлонов подземной воды в год, больше чем где-либо в стране, если забыть про Техас и Калифорнию.
Она пошла дальше.
Кроме труб на полу лежал слой грязи; на одной стене висел мощный электрический щиток, устаревший на несколько поколений, а на другой – выцветшая диаграмма, пояснявшая природу и цели гидравлического оборудования, когда-то соединявшего два зеленых обрубка. Вот и вся инфраструктура.
Мертвый мужчина лежал в огромной луже собственной крови на спине, согнув колени и локти. Его поза напоминала позу карикатурного человечка, исполняющего какой-то старомодный танец. Лицо и туловище были залиты кровью. Определить возраст точно не представлялось возможным, но Соренсон решила, что ему лет сорок. Зеленое пальто, хлопковое, но чем-то утепленное, не старое, но и не новое, с молнией или пуговицами, было расстегнуто, и Соренсон увидела серый свитер и кремовую клетчатую рубашку. И то и другое выглядело грязным и старым и выбилось из брюк, а потом все это задрали наверх.
На теле имелись две ножевые раны. Первая представляла собой горизонтальный разрез на лбу, примерно в дюйме от глаз. Вторая, глубокая – на одном уровне с пупком. Большая часть крови натекла именно из нее и собралась на теле, так что пупок убитого напоминал наперсток, наполненный высыхающей краской.
– Что вы про это думаете, шериф? – спросила Соренсон.
– Они порезали ему лоб, чтобы ослепить, – ответил Гудмен, стоявший около двери. – Кровь потекла в глаза. Старый трюк во время драк на ножах. Вот почему я решил, что работали профессионалы. Дальше было легко. Они задрали рубашку, воткнули нож под ребра и повернули его. Но не до конца, потому что он умер не сразу.
Соренсон кивнула своим собственным мыслям. Это объясняло огромное количество крови. Сердце жертвы продолжало работать, храбро и бессмысленно.
– Вы его знаете? – спросила она.
– Никогда не видел раньше.
– Зачем они задрали рубашку?
– Потому что они профессионалы. Не хотели, чтобы нож застрял.
– Согласна, – сказала Соренсон. – Думаю, это был длинный нож, так? Чтобы наверняка добраться до грудной клетки.
– Восемь или девять дюймов.
– Свидетель видел нож?
– Он ничего про это не говорил. Но вы можете сами у него спросить. Он сидит в машине моего заместителя. Греется.
– Почему они не воспользовались пистолетом? – спросила Соренсон. – Двадцать второй калибр с глушителем – более типичное оружие для профессионалов.
– В замкнутом пространстве все равно было бы достаточно громко.
– Тут на многие мили вокруг ничего нет.
– Тогда я не знаю почему, – признался Гудмен.
Соренсон взяла фотоаппарат и сделала несколько снимков общих и крупных планов.
– Вы не возражаете, если я сдвину тело? Хочу проверить, нет ли документов.
– Это ваше расследование, – ответил Гудмен.
– Правда?
– Преступники уже покинули наш штат.
– Да, если они поехали на восток.
– А если на запад, это вопрос времени. Не вызывает сомнений, что им удалось проскочить мимо дорожных постов.
Соренсон промолчала.
– Они пересели в другую машину.
– Или машины, – добавила она. – Они вполне могли разделиться и ехать дальше по отдельности.
Гудмен вспомнил пустые места по обеим сторонам припаркованной «Мазды» и подумал о своей ориентировке: любые двое мужчин в любой машине.
– Я не подумал о такой возможности, – признался он. – Похоже, я тут сильно напортачил.
Соренсон не стала его утешать. Она обошла лужу крови и присела на корточки на самом сухом участке пола, который ей удалось обнаружить. Левой рукой оперлась о него для равновесия, правую положила на труп и принялась его ощупывать. В кармане рубашки она ничего не нашла. В пальто, снаружи и внутри, – тоже. Ее руки в перчатках покраснели от крови. Женщина проверила карманы брюк – ничего.
– Шериф? – позвала она. – Вам придется мне помочь.
Гудмен на цыпочках вошел внутрь, делая большие шаги, как будто он находился на выступе в тысяче футов над землей.
– Зацепитесь пальцем за ремень и переверните его, – велела Соренсон. – Я хочу посмотреть в задних карманах.
Шериф присел на корточки напротив нее, на расстоянии вытянутой руки от тела, и зацепился пальцем за ремень. Затем он отвернулся и дернул тело, которое в результате его маневров оказалось на боку. Снова потекла кровь, но медленно, потому что она уже высыхала и смешивалась с грязью на полу, постепенно превращаясь в красную пасту. Рука Соренсон двигалась быстро, как у карманника, когда она принялась ощупывать карманы жертвы.
Ничего.
– Документов нет, – сказала она. – Таким образом, на данный момент у нас на руках имеется жертва, чьего имени мы не знаем. Жизнь – замечательная штука, верно?
Гудмен убрал руку, и труп снова перекатился на спину.
Глава 08
Джек Ричер не получил юридического образования, но, как все опытные копы, имел некоторое представление о законах – по большей части их практическом применении в реальном мире, – а также о самых разных уловках, чтобы их обойти.
Кроме того, он прекрасно знал области, где закон хранит молчание.
Например, нет такого закона, который требовал бы, чтобы люди, подбирающие на дороге попутчика, говорили ему правду.
На самом деле Ричер не раз убеждался, что они частенько просто не могут удержаться от того, чтобы выдать незнакомому человеку какую-нибудь безобидную выдумку. По его представлениям, это являлось одной из причин, по которым водители останавливались, чтобы кого-нибудь подвезти. Ему приходилось встречаться с мелкими служащими, утверждавшими, что они менеджеры, менеджерами, выдававшими себя за предпринимателей, и бизнесменами, хваставшимися о своих успехах. А еще с рабочими, заявлявшими, будто они владеют компанией, медсестрами, говорившими, что они врачи, и врачами, сообщавшими ему, что они хирурги. Люди любят время от времени расправить крылья и на пару часов перебраться в другой мир, посмотреть, каков он, сыграть новую роль и насладиться ее сиянием.
Никакого вреда в этом Ричер не видел. Часть игры, и не более того.
Но вранье Алана Кинга было иным.
В том, что он говорил, Джек не видел элемента возвеличивания собственной персоны. Он не пытался изобразить себя лучше и значительнее, умнее или сексуальнее. Он выдавал глупую, тривиальную и самую обычную ложь, причем без всякой на то причины.
Например, когда говорил о джинсовых рубашках. Они не имели никакого отношения к корпоративной форме одежды. Рубашки не были новенькими и красивыми, с логотипом компании, вышитым на кармашках, их ни разу не надевали раньше и не стирали. Они представляли собой дешевку, купленную в обычной лавчонке, где они лежали на полке, а потом парни вынули их из пакетов и надели. Ричер знал это совершенно точно, потому что сам носил такие.
И еще: Кинг сказал, что они ехали, не останавливаясь, три часа, но счетчик показывал, что бак заполнен на три четверти. Это означало, что «Шевроле» может продержаться двенадцать часов без заправки. Получается тысяча миль на высокой скорости. А такое невозможно.