Заканчивая свою книгу о Сибири[30], М. Максимовъ выразилъ надежду, что описанные имъ ужасы пѣшаго этапа вскорѣ отойдутъ въ власть исторіи. Но надежда его не осуществилась до сихъ поръ. Либеральное движеніе 1861 г. было задушено правительствомъ; всякія попытки реформъ стали разсматриваться, какъ «опасныя тенденціи» и ссылка въ Сибирь осталась въ такомъ же состояніи, въ какомъ она была раньше — источникомъ неописуемыхъ страданій для 20.000 чел., ссылаемыхъ каждогодно.
Эта позорная система, осужденная уже давно всѣми, кому приходилось изучать ее, была удержана цѣликомъ; и въ то время какъ прогнившія насквозь зданія этаповъ постепенно разрушаются и вся система приходитъ все въ большее и большее разстройство, новыя тысячи мужчинъ и женщинъ прибавляются каждый годъ, къ тѣмъ несчастнымъ, которые уже раньше попали въ Сибирь и число которыхъ, такимъ образомъ, возрастаетъ въ ужасающей пропорціи.
Глава VСсыльные въ Сибири
Недаромъ слово «каторга» получила такое ужасное значеніе въ русскомъ языкѣ и сдѣлалось синонимомъ самыхъ тяжелыхъ физическихъ и нравственныхъ страданій. «Я не могу больше переносить этой каторжной жизни», т.-е. жизни, полной мукъ, невыносимыхъ оскорбленій, безжалостныхъ преслѣдованій, физическихъ и нравственныхъ мученій, превосходящихъ человѣческія силы, — говорятъ люди, доведенные до полнаго отчаянія, передъ тѣмъ какъ покончить съ собой. Такой смыслъ слово «каторга» получила недаромъ и всѣ, кому приходилось серьезно изслѣдовать положеніе каторжныхъ въ Сибири, пришли къ заключенію, что народное представленіе о каторгѣ вполнѣ соотвѣтствуетъ дѣйствительности. Я уже описалъ томительный путь, ведущій на каторгу. Перейдемъ теперь къ условіямъ жизни арестантовъ въ каторжныхъ колоніяхъ и тюрьмахъ Сибири.
Въ началѣ 60-хъ годовъ изъ 1500 чел., осуждавшихся ежегодно на каторгу, почти всѣ посылались въ Восточную Сибирь. Часть изъ нихъ работала на серебряныхъ, свинцовыхъ и золотыхъ рудникахъ Нерчинскаго округа, или же на желѣзныхъ заводахъ Петровскомъ (не далеко отъ Кяхты) и Иркутскомъ, или же, наконецъ, на солеварняхъ въ Усольѣ и Усть-Кутѣ; немногіе работали на суконной фабрикѣ близъ Иркутска, а остальныхъ посылали на Карійскіе золотые промыслы, гдѣ они обязаны были выработать въ годъ традиціонные «100 пудовъ»' золота для «Кабинета Его Величества». Ужасные разсказы о подземныхъ серебряныхъ и свинцовыхъ рудникахъ, гдѣ при самыхъ возмутительныхъ условіяхъ, подъ плетями надсмотрщиковъ, каторжнаго заставляли выполнять двойную противъ нормальнаго работу; разсказы каторжанъ, которымъ приходилось работать въ темнотѣ, закованными въ тяжелые кандалы и прикованными къ тачкамъ; объ ядовитыхъ газахъ въ рудникахъ, о людяхъ, засѣкаемыхъ до смерти извѣстнымъ злодѣемъ Разгильдѣевымъ или же умиравшихъ послѣ пяти-шести тысячъ ударовъ шпицрутенами, — всѣ эти общераспространенные разсказы вовсе не были плодомъ воображенія сенсаціонныхъ писателей: они являлись вѣрнымъ отраженіемъ печальной дѣйствительности[31].
И все это не преданія старины глубокой, а въ такихъ условіяхъ работали въ Нерчинскомъ горномъ округѣ въ началѣ 60-хъ годовъ. Они еще въ памяти людей, дожившихъ до настоящаго времени.
Мало того, многія, очень многія, черты этого ужаснаго прошлаго сохранились въ неприкосновенности вплоть до настоящаго времени. Каждому въ Восточной Сибири извѣстно, хотя-бы по наслышкѣ, объ ужасной цынготной эпидеміи, разразившейся на Карійскихъ золотыхъ промыслахъ, въ 1857 г., когда, согласно оффиціальнымъ отчетамъ, бывшимъ въ распоряженіи М. Максимова, не менѣе 1000 каторжанъ умерло въ теченіе лишь одного лѣта. Причина эпидеміи также не была секретомъ: всѣмъ было хорошо извѣстно, что горное начальство, убѣдившись въ невозможности выработать, при обычныхъ условіяхъ, традиціонныхъ «100 пудовъ» золота, заставило работать безъ отдыха, сверхъ силы, пока нѣкоторые не падали мертвыми на работѣ. Много позднѣе, въ 1873 г., мы были свидѣтелями подобной же эпидеміи, вызванной подобными же причинами, разразившейся въ Енисейскомъ округѣ и унесшей въ теченіе очень короткаго періода сотни жизней. Теперь арестанты мучатся въ другихъ мѣстахъ, характеръ работы нѣсколько измѣненъ, но самая сущность каторжнаго труда осталась все той же, и слово «каторга» до сихъ поръ сохраняетъ свое прежнее страшное значеніе.
Въ концѣ шестидесятыхъ годовъ система каторжнаго труда подверглась нѣкоторымъ измѣненіямъ. Наиболѣе богатые серебромъ рудники Нерчинскаго горнаго округа были выработаны: вмѣсто того, чтобы обогащать Императорскій Кабинетъ ежегодно 220–280 пудами серебра, какъ это бывало прежде, они стали давать (въ 1860–63 гг.) всего отъ 5 до 7 пудовъ, и ихъ пришлось закрыть. Что же касается золотыхъ пріисковъ, то горное начальство успѣло убѣдить Кабинетъ, что въ округѣ не имѣется болѣе пріисковъ, заслуживающихъ разработки, и Кабинетъ предоставилъ золотые промыслы частнымъ предпринимателямъ, оставивъ за собой лишь розсыпи на рѣчкѣ Карѣ, впадающей въ Шилку. Конечно, какъ только было обнародовано разрѣшеніе — разработывать пріиски частнымъ лицамъ, очень богатыя розсыпи, мѣсто нахожденія которыхъ давно было извѣстно, были немедленно «открыты» золотопромышленниками. Благодаря всему вышеуказанному, правительство было вынуждено найти какое-либо другое занятіе для арестантовъ и, до извѣстной степени, измѣнить всю систему каторжныхъ работъ. Были изобрѣтены «центральныя тюрьмы», въ Европейской Россіи, описаніе которыхъ я далъ въ одной изъ предыдущихъ главъ, и теперь каторжане до высылки ихъ въ Сибирь отбываютъ около 1/3 срока наказанія въ этихъ тюрьмахъ. Я уже говорилъ, какимъ ужаснымъ образомъ съ ними обращаются. Число этихъ несчастныхъ, для которыхъ даже сибирская каторга кажется облегченіемъ, доходитъ до 5000 чел. Помимо этого, въ послѣдніе годы пытаются населять ссыльно-каторжными островъ Сахалинъ.
Каторжане, высылаемые ежегодно въ Сибирь въ количествѣ 1800–1900 чел., распредѣляются различнымъ образомъ и употребляются для разнаго рода работъ. Часть такихъ ссыльныхъ (2700–3000) попадаютъ въ каторжныя тюрьмы Западной и Восточной Сибири, остальныхъ же посылаютъ или на Карійскіе золотые пріиски или на соляные заводы Усолья и Усть-Кута. Въ виду того, однако, что немногіе рудники и заводы, принадлежащіе казнѣ въ Сибири, не могутъ использовать труда почти 10.000 человѣкъ, присужденныхъ къ каторжнымъ работамъ и которыхъ приходится держать въ Сибири, — изъ этого положенія былъ найденъ выходъ въ томъ, что такихъ арестантовъ стали отдавать въ наемъ, въ качествѣ рабочихъ, на частные золотые пріиски. Легко себѣ представить, что въ такихъ условіяхъ люди, присужденные къ каторжной работѣ, могутъ попасть въ совершенно различную обстановку по волѣ или капризу начальства, а также и по средствамъ, которыми они располагаютъ. Онъ можетъ умереть подъ плетями на Карѣ или въ Усть-Кутѣ, но можетъ также вести довольно комфортабельную жизнь на частныхъ пріискахъ какого-нибудь пріятеля, въ качествѣ «надсмотрщика», чувствуя неудобство ссылки въ Сибирь лишь въ замедленіи полученія новостей отъ друзей изъ Россіи.
Ссыльно-каторжные въ Сибири могутъ быть раздѣлены на три главныя категоріи: содержимые въ тюрьмахъ, работающіе на золотыхъ пріискахъ Кабинета или частныхъ владѣльцевъ и, наконецъ, работающіе на соляныхъ заводахъ.
Судьба первыхъ мало чѣмъ отличается отъ судьбы арестантовъ, находящихся въ центральныхъ тюрьмахъ Россіи. Можетъ быть, сибирскій тюремный смотритель куритъ трубку, а не сигару, во время порки арестантовъ; можетъ быть, онъ употребляетъ плети, а не розги; можетъ быть, онъ поретъ арестантовъ, озлобленный тѣмъ, что жена приготовила ему плохой обѣдъ, — между тѣмъ какъ русскій тюремный смотритель поретъ ихъ вслѣдствіе того, что ему не повезло на охотѣ: результаты для арестантовъ получаются тѣ же самые. Въ Сибири, какъ и въ Россіи, если смѣнятъ смотрителя, «сѣкущаго безъ пощады», то на смѣну является смотритель, «который прогуливается кулакомъ по физіономіи арестантовъ и самымъ безсовѣстнымъ образомъ обкрадываетъ ихъ»; если же на должность смотрителя случайно попадаетъ честный человѣкъ, онъ скоро уходитъ въ отставку, или его увольняютъ изъ состава тюремной администраціи, гдѣ честные люди являются лишь «помѣхой».
Не лучше и судьба тѣхъ двухъ тысячъ арестантовъ, которыхъ посылаютъ на Карійскіе золотые пріиски. Уже въ шестидесятыхъ годахъ въ оффиціальныхъ отчетахъ указывалось на состояніе тюрьмы въ Верхней Карѣ: это было старое, пострадавшее отъ непогодъ, бревенчатое зданіе, построенное на болотистой почвѣ и насквозь пропитанное грязью, скоплявшейся въ теченіе многихъ лѣтъ цѣлыми поколѣніями арестантовъ, переполнявшихъ тюрьму. Уже тогда, въ оффиціальномъ отчетѣ указывалось на необходимость — немедленно разобрать это обветшавшее зданіе; но оно до сихъ поръ служитъ мѣстомъ заключенія арестантовъ и, даже во время управленія тюрьмой полковникомъ Кононовичемъ, полы въ ней мылись четыре раза въ годъ. Она всегда переполнена вдвое противъ того, сколько позволяетъ ей кубическая вмѣстимость и арестанты спятъ не только на нарахъ, расположенныхъ въ 2 этажа, одинъ надъ другимъ, но и на полу, покрытомъ толстымъ слоемъ липкой грязи, причемъ ихъ мокрая и грязная одежда служитъ для нихъ и подстилкой и одѣяломъ. Такъ было тогда, такъ оно и теперь. Главная тюрьма Карійскихъ золотыхъ пріисковъ, Нижняя Кара, судя по сдѣланному въ 1863 г. г. Максимовымъ описанію и по тѣмъ оффиціальнымъ документамъ, которые я читалъ, уже тогда была ветхимъ, гнилымъ зданіемъ, по которому гулялъ вѣтеръ и въ которое свободно проникалъ дождь и снѣгъ. Такова она и теперь, какъ говорили мнѣ друзья. Средне-Карійская тюрьма была нѣсколько лѣтъ тому назадъ подновлена, но вскорѣ сдѣлалась такой же грязной, какъ и двѣ другія. Шесть или восемь мѣсяцевъ въ году арестанты въ этихъ тюрьмахъ ровно ничего не дѣлаютъ; и уже этого одного достаточно для полной деморализаціи обитателей тюрьмы и развитія среди нихъ всевозможныхъ пороковъ. Желающіе изучить вопросъ о моральномъ вліяніи русскихъ тюремъ на заключенныхъ найдутъ обильный матеріалъ въ замѣчательномъ психологическомъ трудѣ Достоевскаго, работахъ Максимова, Львова и многихъ другихъ.