усѣвшись на асфальтовомъ полу, они теребили размотанные уже шелковые коконы, изъ которыхъ получаются шелковые очески. Изъ моего окна, или когда я проходилъ случайно мимо, я видѣлъ также толпы мальчугановъ, наполнявшихъ одинъ изъ дворовъ; и, несмотря на то, что съ тѣхъ поръ прошло нѣсколько лѣтъ, я до сихъ поръ не могу вспомнить объ этихъ мальчикахъ безъ чувства глубокой скорби.
Приговоры, выносимые дѣтямъ судами исправительной полиціи (замѣчу кстати, никогда не выносящими оправдательныхъ приговоровъ) отличаются большею жестокостью, чѣмъ приговоры взрослымъ. Взрослые могутъ отдѣлаться нѣсколькими мѣсяцами или нѣсколькими годами заключенія; мальчика за то же самое преступленіе непремѣнно отправятъ въ «исправительный домъ'', гдѣ онъ долженъ находиться, пока ему исполнится 18 или 21 годъ. Когда преслѣдованіе Ліонскихъ анархистовъ достигло до кульминаціоннаго пункта, 15-ти лѣтній юноша, Сирье, былъ осужденъ Ліонскимъ апелляціоннымъ судомъ къ заключенію въ тюрьмѣ, пока не достигнетъ 21 года, — за оскорбленіе полиціи въ рѣчи, произнесенной на митингѣ. Предсѣдатель этого же самаго митинга, за ту же самую вину, былъ присужденъ къ годовому тюремному заключенію и въ настоящее время онъ давно уже выпущенъ на свободу, тогда какъ Сирье предстоитъ отсидѣть еще нѣсколько лѣтъ. Подобнаго рода приговоры совсѣмъ не рѣдки въ французскомъ судопроизводствѣ.
Я мало знакомъ съ французскими исправительными заведеніями и колоніями для малолѣтнихъ преступниковъ и мнѣ приходилось слышать о нихъ самые противорѣчивые отзывы. Такъ, нѣкоторые говорили мнѣ, что дѣтей тамъ обучаютъ земледѣлію и, въ общемъ, обращаются съ ними довольно сносно, особенно, съ тѣхъ поръ какъ были сдѣланы нѣкоторыя реформы; но съ другой стороны, мнѣ приходилось слышать, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ исправительной колоніи въ окрестностяхъ Клэрво, лицо, которому дѣти были сданы въ аренду государствомъ, заставляло ихъ работать черезъ силу[50], и вообще обращалось съ ними очень плохо. Во всякомъ случаѣ, мнѣ пришлось видѣть въ Ліонской тюрьмѣ изрядное количество мальчиковъ, — въ большинствѣ случаевъ „неисправимыхъ“ и бѣглецовъ изъ исправительныхъ колоній, и деморализація, развивавшаяся среди этихъ дѣтей, была поистинѣ ужасна. Подъ игомъ грубыхъ надзирателей, оставленные безъ всякаго морализующаго вліянія, они становятся впослѣдствіи постоянными обитателями тюремъ и, достигнувъ старости, неизмѣнно кончаютъ свои дни въ какой-нибудь центральной тюрьмѣ, или же въ Новой Каледоніи. По единогласному свидѣтельству надзирателей и священника тюрьмы св. Павла, эти дѣти постоянно предаются извѣстному пороку — въ спальняхъ, въ церкви, въ дворикахъ. Видя поражающее количество преступленій противъ нравственности, разбираемыхъ ежегодно во французскихъ судахъ, нужно помнить, поэтому, что само государство содержитъ въ Ліонѣ, да и въ другихъ тюрьмахъ, спеціальные разсадники этого рода преступленій. Вслѣдствіе этого, я серьезно совѣтую тѣмъ, кто занимается выработкой плановъ для законнаго истребленія рецидивистовъ въ Новой Гвинеѣ, прежде всего нанять на недѣлю-другую пистолю въ Ліонѣ и тамъ пересмотрѣть заново свои нелѣпые планы[51]. Они убѣдятся тогда, что нельзя начинать реформу человѣческаго характера, когда онъ уже сформировался, и что дѣйствительная причина рецидивизма лежитъ въ извращеніяхъ, разсадникомъ которыхъ являются тюрьмы, въ родѣ Ліонской. Съ моей же личной точки зрѣнія, — запирать сотни мальчиковъ въ такіе очаги нравственной заразы, значитъ совершать преступленіе гораздо большее, чѣмъ какое бы то ни было изъ совершенныхъ этими несчастными дѣтьми.
Вообще, тюрьмы не учатъ людей честности и тюрьма св. Павла не представляетъ исключенія изъ общаго правила. Уроки честности, даваемые сверху, какъ увидятъ читатели, мало чѣмъ отличаются отъ тѣхъ понятій честности, которыя господствуютъ внизу, въ арестантской массѣ. Во французскихъ тюрьмахъ практикуется двѣ разныя системы снабженія арестантовъ пищей, одеждой и прочимъ. Въ нѣкоторыхъ тюрьмахъ государство само является въ роли подрядчика, снабжающаго пищей, одеждой и тѣми вещами, которыя арестантъ можетъ пріобрѣтать на собственныя деньги въ тюремной лавочкѣ (хлѣбъ, сыръ, мясо; вино и табакъ для подслѣдственныхъ; ножички, гребешки, щетки, фуфайки, бумагу и т. д.). Въ такомъ случаѣ государство само удерживаетъ извѣстную часть (отъ 3/10 до 9/10) изъ заработка арестанта, получаемаго имъ за работу въ тюрьмѣ, исполняемую по заказу государства или для частнаго подрядчика. Три-десятыхъ этой заработной платы удерживается казной, если арестантъ находится въ предварительномъ заключеніи; пять-десятыхъ — если онъ осужденъ въ первый разъ, а 6/10, 7/10, 8/10 и 9/10, — если онъ подвергался уже тюремному заключенію дважды, трижды и т. д.; но одна десятая заработной платы всегда оставляется для заключеннаго, сколько бы разъ онъ уже ни отбывалъ наказаніе. Въ другихъ тюрьмахъ снабженіе арестантовъ предоставляется частному предпринимателю, который обязанъ доставлять все, согласно правиламъ. Подрядчикъ, въ этомъ случаѣ, получаетъ вышеупомянутыя доли заработной платы и, кромѣ того, государство платитъ ему нѣсколько сантимовъ въ день за каждаго арестанта. Что же касается до тѣхъ заключенныхъ, которые работаютъ на частныхъ заказчиковъ съ воли (особенно искуссные сапожники, портные и писцы), то они обязаны платить тюремному подрядчику извѣстное „выкупное“, большею частью одинъ франкъ (сорокъ копѣекъ) въ день, — и такимъ образомъ освобождаются отъ обязательной тюремной работы[52].
Тюрьма св. Павла придерживается второй изъ указанныхъ системъ: въ ней все доставляется тюремнымъ подрядчикомъ, причемъ всѣ доставляемые продукты бываютъ наихудшаго качества. Подрядчикъ самымъ безсовѣстнымъ образомъ грабитъ арестантовъ. Конечно, пища не такъ плоха, какъ она бываетъ въ русскихъ тюрьмахъ, но все же — въ достаточной степени скверна, въ особенности по сравненію съ той, которую даютъ въ Клэрво. Хлѣбъ — очень низкаго качества, а супъ и каша (ratin) изъ варенаго риса или бобовъ часто бываютъ отвратительны. Въ тюремной лавочкѣ все дорого и скверно; въ то время какъ администрація тюрьмы въ Клэрво давала намъ за 30 сантимовъ (12 копѣекъ) кусокъ хорошаго бифштекса съ картофелемъ, въ Ліонской тюрьмѣ мы платили вдвое за ломоть очень сквернаго варенаго мяса, и такъ во всемъ.
Я не могу судить по моимъ личнымъ наблюденіямъ, какъ оплачиваются въ Ліонской тюрьмѣ работы; но разсказанное мною выше не внушаетъ особеннаго довѣрія къ честности всего предпріятія. Что же касается одежды, то она очень плоха и гораздо хуже по качеству той, какую я видѣлъ въ Клэрво, хотя и тамъ она достаточно плоха. Совершая ежедневную прогулку въ одномъ изъ дворовъ Ліонской тюрьмы, мнѣ часто приходилось видѣть, какъ только-что осужденные отправлялись смѣнять свою собственную одежду на арестантскую, доставляемую подрядчикомъ. Это были въ большинствѣ случаевъ рабочіе, бѣдно, но все же прилично одѣтые, какъ вообще одѣваются даже бѣднѣйшіе французскіе рабочіе. Но когда они облекались въ тюремный костюмъ: коричневую куртку, покрытую разноцвѣтными заплатами и такіе же заплатанные штаны, на шесть дюймовъ не доходящіе до громадныхъ деревянныхъ сабо, — арестанты испытывали чувство глубокаго замѣшательства въ этомъ смѣшномъ и позорномъ одѣяніи. Такимъ образомъ, первымъ шагомъ заключеннаго въ тюрьмѣ является облаченіе въ одежду, которая сама по себѣ служитъ клеймомъ униженія.
Мнѣ не пришлось ближе ознакомиться съ отношеніями между тюремной администраціей и уголовными въ Ліонскихъ тюрьмахъ. Но и того, что я видѣлъ, было совершенно достаточно, чтобы убѣдиться, что тюремные надзиратели — въ большинствѣ случаевъ старые полицейскіе сержанты — сохранили всѣ характерныя особенности прежней наполеоновской полиціи, всегда отличавшейся грубой жестокостью. Что же касается высшей тюремной администраціи, то она проникнута тѣмъ лицемѣріемъ, которое характеризуетъ правящіе классы Ліона. Приведу одинъ образчикъ. Директоръ тюрьмы многократно давалъ мнѣ формальное обѣщаніе не конфисковать моихъ писемъ, не увѣдомивъ меня каждый разъ о фактѣ конфискаціи. Это было все, чего я добивался въ этомъ отношеніи. Но несмотря на эти обѣщанія, нѣсколько моихъ писемъ было конфисковано, при чемъ меня не сочли нужнымъ увѣдомить объ этомъ, и моя жена, которая была въ это время больна, очень безпокоилась, не получая никакихъ извѣстій отъ меня. Одно изъ моихъ писемъ, украденныхъ такимъ манеромъ, было даже передано прокурору Фабригетъ, который читалъ его въ засѣданіи апелляціоннаго суда.
Во всякой тюремной системѣ имѣется одна особенность, на которую давно слѣдовало бы обратить вниманіе, но которую обыкновенно совершенно упускаютъ изъ вида. Руководящей идеей нашей карательной системы несомнѣнно является желаніе наказать человѣка, признаннаго „преступникомъ“; между тѣмъ, въ дѣйствительности наказаніе нѣсколькими годами тюремнаго заключенія обрушивается всей тяжестью не столько на „преступника“, сколько на людей совершенно невинныхъ, т.-е. на его жену и дѣтей. Какъ ни тяжелы условія тюремной жизни, человѣкъ такъ устроенъ, что онъ въ концѣ концовъ приспособляется къ нимъ, и разъ онъ не въ силахъ измѣнить ихъ, относится къ нимъ, какъ къ неизбѣжному злу. Но есть люди — жена и дѣти заключенныхъ, — которые никогда не могутъ примириться съ лишеніемъ того, кто былъ ихъ единственной поддержкой въ жизни. Судьи и всякаго рода законники, которые съ такимъ легкимъ сердцемъ присуждаютъ людей къ двумъ, тремъ, пяти годамъ заключенія — задумывались ли они когда-нибудь надъ судьбою жены приговореннаго? Знаютъ ли они, какъ мала пропорція женщинъ, которыя смогли бы зарабатывать болѣе 3-хъ или 4-хъ рублей въ недѣлю? И знаютъ ли они, что жить съ семьей на такой заработокъ, значитъ терпѣть суровую нищету, со всѣми ея ужасными послѣдствіями? Задумывались ли они надъ тѣми нравственными страданіями, которыя они причиняютъ женѣ арестанта: презрѣніе сосѣдей и знакомыхъ, страданія самой жены, которая естественно преувеличиваетъ въ своемъ воображеніи тягости тюремной жизни мужа, которой приходится думать не только о сегодняшнемъ днѣ, но и заглядывать постоянно въ безрадостное будущее?.. Кто измѣрилъ всѣ эти страданія и кто сосчиталъ слезы, пролитыя женами арестантовъ?