Возьмите, напр., одного изъ «аристократовъ» тюрьмы, осужденнаго за «финансовую операцію», т.-е., за предпріятіе такого рода, которое цѣликомъ было разсчитано на «жадность и невѣжество публики», какъ выражается одинъ изъ героевъ замѣчательныхъ очерковъ изъ тюремной жизни, принадлежащихъ перу Михаила Дэвитта. Попробуйте убѣдить такого человѣка, что онъ поступилъ неправильно, занимаясь операціями подобнаго рода. Онъ, вѣроятно, отвѣтитъ вамъ: «Милостивый государь, маленькіе воришки дѣйствительно попадаютъ въ тюрьму, но крупные, какъ вамъ извѣстно, пользуются свободой и полнѣйшимъ уваженіемъ тѣхъ самыхъ судей, которые присудили меня.» И вслѣдъ за тѣмъ онъ укажетъ вамъ на какую-нибудь компанію, основанную въ Лондонской Сити со спеціальной цѣлью ограбить наивныхъ людей, мечтавшихъ обогатиться путемъ разработки золотыхъ рудникорь въ Девонширѣ, свинцовыхъ залежей подъ Темзой, и т. п. Всѣмъ намъ знакомы такія компаніи, во главѣ которыхъ въ Англіи всегда стоитъ лордъ, священникъ и «М. Р.» (членъ парламента); всѣ мы получаемъ ихъ обольстительные циркуляры; всѣ мы знаемъ, какъ выуживаются послѣдніе гроши изъ кармановъ бѣдняковъ… Что же мы можемъ сказать въ отвѣтъ «тюремному аристократу»? Или же возьмемъ для примѣра другого, который былъ осужденъ за то, что на французскомъ жаргонѣ именуется manger la grencuille, и что мы русскіе называемъ «пристрастіемъ къ казенному пирогу», другими словами, осужденный за растрату общественныхъ денегъ. Подобный господинъ скажетъ вамъ: «Я не былъ достаточно ловокъ, милостивый государь, въ этомъ — вся моя вина». Что вы можете сказать ему въ отвѣтъ, когда вы прекрасно знаете, какіе огромные куски общественнаго пирога безслѣдно исчезаютъ въ пасти охотниковъ до этого блюда, при чемъ эти гастрономы не только не попадаютъ подъ судъ, но пользуются уваженіемъ общества. «Я не былъ достаточно ловокъ», будетъ онъ повторять, пока будетъ носить арестантскую куртку; и будетъ ли онъ томиться въ одиночной камерѣ или осушать Дартмурскія болота, его умъ неустанно будетъ работать въ одномъ и томъ же направленіи: онъ будетъ все болѣе и болѣе озлобляться противъ несправедливости общества, которое усыпаетъ розами путь достаточно ловкихъ и сажаетъ въ тюрьму неловкихъ. А какъ только онъ будетъ выпущенъ изъ тюрьмы, онъ попытается взобраться на высшую ступень лѣстницы; онъ употребитъ всѣ силы ума, чтобы быть «достаточно ловкимъ» и на этотъ разъ такъ откуситъ кусокъ пирога, чтобы его не поймали.
Я не стану утверждать, что каждый арестантъ смотритъ на преступленія, приведшія его въ тюрьму, какъ на нѣчто достойное похвалы; но несомнѣнно, что онъ считаетъ себя нисколько не хуже тѣхъ заводчиковъ, которые выдѣлываютъ апельсинное варенье изъ рѣпы и фабрикуютъ вино изъ окрашенной фуксиномъ воды, сдобренной алкоголемъ, не хуже тѣхъ предпринимателей, которые грабятъ довѣрчивую публику, которые самыми разнообразными способами спекулируютъ на «жадность и невѣжество публики» и которые, тѣмъ не менѣе, пользуются всеобщимъ уваженіемъ. «Воруй, да не попадайся!» — такова обычная поговорка въ тюрьмахъ всего міра и напрасно мы будемъ оспаривать ея мудрость, пока въ мірѣ дѣловыхъ сношеній понятія о честномъ и безчестномъ будутъ столь шатки, каковы они теперь.
Уроки, получаемые заключенными въ тюрьмѣ, нисколько не хуже чѣмъ тѣ, которые онъ получаетъ изъ внѣшняго міра. Я упоминалъ уже въ предыдущей главѣ о скандальной торговлѣ табакомъ, которая практикуется въ французскихъ тюрьмахъ, но, до послѣдняго времени, я думалъ, что въ Англіи неизвѣстно это зло, пока не убѣдился въ противномъ изъ одной книги[66]. Характерно, что даже цифры почти тѣ же самыя. Такъ изъ каждыхъ 20 шил., переданныхъ заключенному, 10 должны быть отданы надзирателю, а на остальные десять онъ доставляетъ табакъ и прочую контрабанду, по фантастическому тарифу. Таковы нравы въ Мюлльбанкѣ. Французскій же тарифъ — изъ 50 фр. 25 фр. надзирателю, а затѣмъ на остальные 25 поставляется табакъ и пр. по упомянутымъ цѣнамъ. Что касается до работъ, то и при казенной и при подрядческой системѣ, практикуемыхъ въ большихъ тюрьмахъ, совершается такая масса всякаго рода мелкихъ мошенничествъ, что мнѣ неоднократно приходилось слышать въ Клэрво отъ арестантовъ: «настоящіе воры, сударь, не мы, а тѣ, которые держатъ насъ здѣсь». Конечно, мнѣ скажутъ, что администрація должна стремиться искоренить это зло и что многое уже сдѣлано въ этомъ отношеніи. Я даже готовъ признать справедливость этого замѣчанія. Но вопросъ въ томъ, можетъ ли зло этого рода быть совершенно искоренено? Уже одно то обстоятельство, что зло это существуетъ въ большинствѣ тюремъ Европы, указываетъ, какъ трудно найти неподкупную тюремную администрацію.
Впрочемъ, упоминая объ этой причинѣ деморализаціи, я не стану очень подчеркивать ее; не потому, что я не признаю ея чрезвычайно вреднаго вліянія, но просто потому, что если бы вышеуказанная причина совершенно исчезла изъ тюремной жизни, то и тогда въ нашихъ карательныхъ учрежденіяхъ осталось бы множество другихъ развращающихъ причинъ, отъ которыхъ нельзя избавиться, покуда тюрьма останется тюрьмою. Къ нимъ я и перейду.
Много было написано объ оздоровляющемъ вліяніи труда — особливо физическаго труда — и я, конечно, менѣе всего стану отрицать это вліяніе. Не давать арестантамъ никакого занятія, какъ это практикуется въ Россіи, значитъ — совершенно деморализовать ихъ, налагать на нихъ безполезное наказаніе и убивать въ нихъ послѣднюю искру энергіи, дѣлая ихъ совершенно неспособными къ трудовой жизни послѣ тюрьмы. Но есть трудъ и трудъ. Существуетъ свободный трудъ, возвышающій человѣка, освобождающій его мозгъ отъ скорбныхъ мыслей и болѣзненныхъ идей, — трудъ, заставляющій человѣка чувствовать себя частицею міровой жизни. Но есть также и вынужденный трудъ, трудъ раба, унижающій человѣка, — трудъ, которымъ занимаются съ отвращеніемъ, изъ страха наказанія, и таковъ тюремный трудъ. При этомъ я, конечно, не имѣю въ виду такого гнуснаго изобрѣтенія, какъ вертящееся колесо англійскихъ тюремъ, которое приходится вертѣть человѣку, подобно бѣлкѣ, хотя двигательную силу можно было бы получить и другимъ образомъ, гораздо болѣе дешевымъ. Я не имѣю также въ виду щипанія конопати, при которомъ человѣкъ производитъ въ день ровно на одну копейку[67]. Арестанты вправѣ разсматривать подобнаго рода трудъ, какъ низкую месть со стороны общества, которое не позаботилось, въ дни ихъ дѣтства, указать имъ лучшихъ путей къ высшей, болѣе достойной человѣка, жизни, а теперь мститъ имъ за это. Я думаю, нѣтъ ничего болѣе возмутительнаго, какъ чувствовать, что тебя принуждаютъ работать не потому, что твой трудъ кому-либо нуженъ, а въ видѣ наказанія. Въ то время какъ все человѣчество работаетъ для поддержанія жизни, арестантъ, щиплющій конопать или разбирающій нитки, занимается работой, которая никому не нужна. Онъ — отверженъ. И если онъ по выходѣ изъ тюрьмы будетъ обращаться съ обществомъ, какъ отверженецъ, мы не можемъ обвинять никого, кромѣ самихъ себя.
Но не лучше обстоитъ дѣло и съ продуктивнымъ трудомъ въ тюрьмахъ. Государство рѣдко можетъ выступить въ роли удачливаго конкуррента на рынкѣ, гдѣ продукты покупаются и продаются ради тѣхъ выгодъ, которыя могутъ быть реализованы при покупкѣ и продажѣ. Вслѣдствіе этого, оно бываетъ вынуждено, съ цѣлью дать работу арестантамъ, прибѣгать къ помощи подрядчиковъ. Но, чтобы привлечь этихъ подрядчиковъ и побудить ихъ затратить деньги на постройку мастерскихъ, — въ то же время гарантируя опредѣленное количество работы для извѣстнаго числа арестантовъ, не смотря на колебаніе рыночныхъ цѣнъ (при чемъ необходимо имѣть въ виду неблагопріятную обстановку тюрьмы и работу необученныхъ ремеслу рабочихъ-арестантовъ), — чтобы привлечь такихъ подрядчиковъ, государству приходится продавать арестантскій трудъ за безцѣнокъ, не говоря уже о взяткахъ, которыя тоже способствуютъ пониженію цѣнъ за трудъ. Такимъ образомъ, на кого бы ни работали арестанты, для казны или для подрядчиковъ, — ихъ заработки ничтожны.
Мы видѣли въ предыдущей главѣ, что наивысшая заработная плата, платимая подрядчиками въ Клэрво, рѣдко превышаетъ 80 копѣекъ въ день, а въ большинствѣ случаевъ она ниже 40 копѣекъ, за 12-ти часовый трудъ, при чемъ половину этого заработка, а иногда и болѣе, удерживаетъ въ свою пользу казна. Въ Пуасси (Poissy) арестанты зарабатываютъ у подрядчика по 12 копѣекъ въ день, и менѣе 8 копѣекъ, когда работаютъ для казны[68].
Въ Англіи, съ тѣхъ поръ какъ тюремная коммиссія 1863 г. сдѣлала открытіе, что арестанты зарабатываютъ черезчуръ много, ихъ заработокъ свелся почти къ нулю, если не считать небольшого уменьшенія срока наказанія для прилежно работающихъ арестантовъ. Въ англійскихъ тюрьмахъ заключенныхъ занимаютъ такого рода ремеслами, что лишь искуссные рабочіе могутъ заработать свыше 50 копѣекъ въ день (сапожники, портные и занимающіеся плетеніемъ корзинъ)[69]. Въ другихъ же областяхъ труда, арестантская работа, переведенная на рыночную цѣнность, колеблется между 12 и 40 копѣйками въ день.
Несомнѣнно, что работа, при такихъ обстоятельствахъ, лишенная сама по себѣ привлекательности, такъ какъ она не даетъ упражненія умственнымъ способностямъ рабочаго и оплачиваемая такъ скверно, можетъ быть разсматриваема лишь, какъ форма наказанія. Когда я глядѣлъ на моихъ друзей-анархистовъ въ Клэрво, выдѣлывавшихъ дамскіе корсеты или перламутровыя пуговицы и зарабатывавшихъ при этомъ 24 копѣйки за десяти-часовой трудъ, причемъ 8 копѣекъ удерживалось казною (у уголовныхъ преступниковъ удерживалось 12 копѣекъ, или даже болѣе), — я вполнѣ понялъ, какого рода отвращеніе должна вызывать подобнаго рода работа въ людяхъ, принужденныхъ заниматься ею цѣлые годы. Какое удовольствіе можетъ дать подобная работа? Какое моральное вліяніе можетъ она оказать, если арестантъ постоянно повторяетъ самъ себѣ, что онъ работаетъ лишь для обогащенія подрядчика? Получивши 72 копѣйки за цѣлую недѣлю труда, онъ и его товарищи могутъ только воскликнуть: «и подлинно, настоящіе-то воры — не мы, а тѣ, кто держитъ насъ здѣсь».