Но все же мои товарищи, которыхъ не принуждали заниматься этой работой, занимались ею добровольно, и иногда, путемъ тяжелыхъ усилій, нѣкоторые изъ нихъ ухитрялись заработать до 40 копѣекъ въ день, особенно, когда въ работѣ требовалось нѣкоторое искусство или артистическій вкусъ. Но они занимались этой работой потому, что въ нихъ поддерживался интересъ къ работѣ. Тѣ изъ нихъ, которые были женаты, вели постоянную переписку съ женами, переживавшими тяжелое время, пока ихъ мужья находились въ тюрьмѣ. До нихъ доходили письма изъ дому, и они могли отвѣчать на нихъ. Такимъ образомъ узы, связывающія арестантовъ съ семьею, не порывались. У холостыхъ же и у неимѣвшихъ семьи, которую надо было поддерживать, была другая страсть — любовь къ наукѣ и они гнули спину надъ выдѣлкой перламутровыхъ пуговицъ и брошекъ, въ надеждѣ выписать въ концѣ мѣсяца какую-нибудь давно желанную книгу.
У нихъ была страсть. Но какая благородная страсть можетъ владѣть уголовнымъ арестантомъ, оторваннымъ отъ дома и лишеннымъ всякихъ связей съ внѣшнимъ міромъ? Люди, изобрѣтавшіе нашу тюремную систему, постарались съ утонченною жестокостью обрѣзать всѣ нити, такъ или иначе связывающія арестанта съ обществомъ. Они растоптали всѣ лучшія чувства, которыя имѣются у арестанта, также какъ у всякаго другого человѣка. Такъ, напримѣръ, въ Англіи, жена и дѣти не могутъ видѣть заключеннаго чаще одного раза въ три мѣсяца; письма же, которыя ему разрѣшаютъ писать, являются издѣвательствомъ надъ человѣческими чувствами. Филантропы, изобрѣтшіе англійскую тюремную дисциплину, дошли до такого холоднаго презрѣнія къ человѣческой природѣ, что разрѣшаютъ заключеннымъ только подписывать заранѣе заготовленные печатные листы! Мѣра эта тѣмъ болѣе возмутительна, что каждый арестантъ, какъ бы низко ни было его умственное развитіе, прекрасно понимаетъ мелочную мстительность, которой продиктованы подобныя мѣры, — сколько бы ни говорили въ извиненіе о необходимости помѣшать сношеніямъ съ внѣшнимъ міромъ.
Во французскихъ тюрьмахъ — по крайней мѣрѣ, въ центральныхъ — посѣщенія родственниковъ допускаются чаще, и директоръ тюрьмы, въ исключительныхъ случаяхъ, имѣетъ право разрѣшать свиданія въ комнатахъ, безъ тѣхъ рѣшетокъ, которыя обыкновенно отдѣляютъ арестанта отъ пришедшихъ къ нему на свиданіе. Но центральныя тюрьмы находятся вдали отъ большихъ городовъ, а между тѣмъ именно эти послѣдніе поставляютъ наибольшее количество заключенныхъ, причемъ осужденные принадлежатъ, главнымъ образомъ, къ бѣднѣйшимъ классамъ населенія и лишь немногія изъ женъ обладаютъ нужными средствами для поѣздки въ Клэрво, съ цѣлью получить нѣсколько свиданій съ арестованнымъ мужемъ.
Такимъ образомъ, то благотворное вліяніе, которое могло бы облагородить заключеннаго, внести лучъ радости въ его жизнь, единственный смягчающій элементъ въ его жизни, — общеніе съ родными и дѣтьми — систематически изгоняется изъ арестантской жизни. Тюрьмы стараго времени отличались меньшей чистотой; въ нихъ было меньше «порядка», чѣмъ въ современныхъ, но въ вышеуказанномъ отношеніи онѣ были болѣе человѣчны.
Въ сѣрой арестантской жизни, лишенной страстей и сильныхъ впечатлѣній, всѣ лучшія чувства, могущія улучшить характеръ человѣка, вскорѣ замираютъ. Даже рабочіе, любящіе свое ремесло и находящіе въ немъ удовлетвореніе своимъ эстетическимъ потребностямъ, теряютъ вкусъ къ работѣ. Тюрьма убиваетъ, прежде всего, физическую энергію. Мнѣ теперь вспоминаются годы, проведенные въ тюрьмѣ въ Россіи. Я вошелъ въ казематъ крѣпости съ твердымъ рѣшеніемъ — не поддаваться. Съ цѣлью поддержанія физической энергіи, я регулярно совершалъ каждый день семи-верстную прогулку по каземату и дважды въ день продѣлывалъ гимнастическія упражненія съ тяжелымъ дубовымъ табуретомъ. А когда мнѣ было разрѣшено употребленіе пера и чернилъ, я занялся приведеніемъ въ порядокъ обширной работы, а именно — подвергъ систематическому пересмотру существующіе доказательства ледниковаго періода. Позднѣе, во французской тюрьмѣ, я со страстью занялся выработкой основныхъ началъ того міровоззрѣнія, которое я считаю системой новой философіи, — основы анархіи. Но въ обоихъ случаяхъ я вскорѣ началъ чувствовать, какъ утомленіе овладѣвало мною. Тѣлесная энергія постепенно исчезала. Можетъ быть, наилучшей параллелью состоянія арестанта является зимовка въ полярныхъ странахъ. Прочтите отчеты о полярныхъ экспедиціяхъ прежняго времени, напр. добродушнаго Пэрри или старшаго Росса. Читая эти дневники, вы улавливаете чувство физическаго и умственнаго утомленія, запечатлѣнное на каждой ихъ страницѣ, и доходящее почти до отчаянія, пока, наконецъ, на горизонтѣ не появится солнце, приносящее съ собою свѣтъ и надежду. Таково же состояніе арестанта. Мозгу не хватаетъ энергіи для поддержанія вниманія; мышленіе становится медленнѣе и менѣе настойчивымъ: мысли не хватаетъ глубины. Въ одномъ американскомъ прошлогоднемъ отчетѣ говорится, между прочимъ, что, въ то время, какъ изученіе языковъ ведется арестантами съ большимъ успѣхомъ, они рѣдко могутъ настойчиво заниматься математикой; наблюденіе это совершенно вѣрно.
Мнѣ кажется, что это подавленіе здоровой нервной энергіи лучше всего объясняется отсутствіемъ впечатлѣній. Въ обыденной жизни тысячи звуковъ и красокъ затрагиваютъ наши чувства; тысячи мелкихъ разнообразныхъ фактовъ запечатлѣваются въ нашемъ сознаніи и возбуждаютъ дѣятельность мозга. Но жизнь арестанта въ этомъ отношеніи совершенно ненормальна: его впечатлѣнія чрезвычайно скудны и всегда одни и тѣ же. Отсюда — пристрастіе арестантовъ ко всякаго рода новинкѣ, погоня за всякимъ новымъ впечатлѣніемъ. Я никогда не забуду, съ какимъ жаднымъ вниманіемъ я подмѣчалъ въ крѣпости, во время прогулки по дворику Трубецкого бастіона, переливы свѣта на золоченомъ шпицѣ собора, — розоватомъ при закатѣ солнца и полномъ голубоватыхъ оттѣнковъ по утрамъ; я замѣчалъ всѣ оттѣнки красокъ, мѣняющихся въ облачные и въ ясные дни, утромъ и вечеромъ, зимою и лѣтомъ. Только цвѣта красокъ шпица и подвергались измѣненію; остальное оставалось все въ той же угрюмой неизмѣнности. Появленіе воробья въ тюремномъ дворѣ было крупнымъ событіемъ: оно вносило новое впечатлѣніе. Вѣроятно, этимъ объясняется и то, что арестанты такъ любятъ рисунки и иллюстраціи: они даютъ имъ новыя впечатлѣнія необычнымъ путемъ. Всѣ впечатлѣнія, получаемыя въ тюрьмѣ, путемъ чтенія, или же изъ собственныхъ размышленій, дѣйствуютъ не непосредственно, а путемъ воображенія; вслѣдствіе чего мозгъ, плохо питаемый ослабѣвшимъ сердцемъ и обѣднѣвшей кровью, быстро утомляется, теряетъ энергію. Оттого и чувствуется въ тюрьмѣ такая потребность во внѣшнихъ, непосредственныхъ впечатлѣніяхъ.
Этимъ обстоятельствомъ, вѣроятно, объясняется также удивительное отсутствіе энергіи, увлеченія въ работѣ заключенныхъ. Всякій разъ, когда я видѣлъ въ Клэрво арестанта, лѣниво передвигавшагося по двору, въ сопровожденіи также лѣниво шагавшаго за нимъ надзирателя, я мысленно возвращался къ днямъ моей юности, въ домъ отца, въ среду крѣпостныхъ. Арестантская работа — работа рабовъ, а такого рода трудъ не можетъ вдохновить человѣка, не можетъ дать ему сознаніе необходимости труда и созиданія. Арестанта можно научить ремеслу, но любви къ этому ремеслу ему нельзя привить; напротивъ того, въ большинствѣ случаевъ онъ привыкаетъ относиться къ своему труду съ ненавистью.
Необходимо указать еще на одну причину деморализаціи въ тюрьмахъ, которую я считаю особенно важной, въ виду того, что она одинакова во всѣхъ тюрьмахъ, и что корень ея находится въ самомъ фактѣ лишенія человѣка свободы. Всѣ нарушенія установленныхъ принциповъ нравственности можно свести къ одной первопричинѣ: отсутствію твердой воли. Большинство обитателей нашихъ тюремъ — люди, не обладавшіе достаточной твердостью, чтобы противустоять искушеніямъ, встрѣчавшимся на ихъ жизненномъ пути, или подавить страстный порывъ, мгновенно овладѣвшій ими. Но въ тюрьмѣ, также какъ и въ монастырѣ, арестантъ огражденъ отъ всѣхъ искушеній внѣшняго міра; а его сношенія съ другими людьми такъ ограничены и такъ регулированы, что онъ рѣдко испытываетъ вліяніе сильныхъ страстей. Вслѣдствіе этого, ему рѣдко представляется возможность упражнять и укрѣплять ослабѣвшую волю. Онъ обращенъ въ машину и слѣдуетъ по разъ установленному пути; а тѣ немногіе случаи, когда ему предстоитъ свободный выборъ, такъ рѣдки и ничтожны, что на нихъ развивать свою волю невозможно. Вся жизнь арестанта расписана впереди и распредѣлена заранѣе; ему остается только отдаться ея теченію, слѣпо повиноваться, подъ страхомъ жестокихъ наказаній. При подобныхъ условіяхъ, если онъ даже обладалъ нѣкоторой твердостью воли ранѣе осужденія, послѣдняя исчезаетъ въ тюрьмѣ. А потому, — гдѣ же ему найти силу характера, чтобы противустоять искушеніямъ, которыя внезапно окружатъ его, какъ только онъ выйдетъ за порогъ тюрьмы? Какъ онъ сможетъ подавить первые импульсы страстнаго характера, если въ теченіи многихъ лѣтъ употреблены были всѣ старанія, чтобы убить въ немъ внутреннюю силу сопротивленія, чтобы превратить его въ послушное орудіе въ рукахъ тѣхъ, кто управлялъ имъ?
Вышеуказанный фактъ, по моему мнѣнію, (и мнѣ кажется, что по этому вопросу не можетъ быть двухъ мнѣній), является самымъ строгимъ осужденіемъ всѣхъ системъ, основанныхъ на лишеніи человѣка свободы. Происхожденіе нашихъ системъ наказанія, основанныхъ на систематическомъ подавленіи всѣхъ проявленій индивидуальной воли въ заключенныхъ и на низведеніи людей до степени лишенныхъ разума машинъ, легко объясняется. Оно выросло изъ желанія предотвратить всякія нарушенія дисциплины и изъ стремленія держать въ повиновеніи возможно большее количество арестантовъ при возможно меньшемъ количествѣ надсмотрщиковъ. Дѣйствительно, мы видимъ цѣлую обширную литературу о тюрьмахъ, въ которой господа «спеціалисты» съ наибольшимъ восхищеніемъ говорятъ именно о тѣхъ системахъ, при которыхъ тюремная дисциплина поддерживается при наименьшемъ количествѣ надзирателей. Идеальной тюрьмой въ глазахъ такихъ спеціалистовъ была бы тысяча автоматовъ, встающихъ и работающихъ, ѣдящихъ и идущихъ спать подъ вліяніемъ электрическаго тока, находящагося въ распоряженіи одного единственнаго надзирателя. Но если наши современныя, усовершенствованныя тюрьмы и сокращаютъ, можетъ быть, въ государственномъ бюджетѣ нѣкоторые сравнительно мелкіе расходы, зато онѣ являются главными виновницами за тотъ ужасающій процентъ рецидивистовъ, какой наблюдается теперь во всѣхъ странахъ Европы. Чѣмъ менѣе тюрьмы приближаются къ идеалу, выработанному тюремными спеціалистами, тѣмъ менѣе онѣ даютъ рецидивистовъ