Комнаты и лужайка показались всем какими-то заброшенными, одичавшими, хотя ведь они отсутствовали всего каких-то несколько часов!
— Уедем через неделю, — заговорил Мишель с несколько наигранной бодростью.
— Мы никогда отсюда не уедем, — понурилась Марин.
— Сейчас нам надо подкрепиться! — Анна уже взяла себя в руки. — Марин, я буду спать в твоей комнате, можно?
— Спасибо, мама, с тобой я не буду бояться!
Снова появились все признаки обыденного бытия: ужин, зажженные лампы. Но что скрывалось за этой реальностью?
После ужина тихо сидели в гостиной, как обычно. Катрин читала. Марин и Мишель играли в шахматы. Старик задумчиво молчал. Анна пристроилась рядом с креслом Поля и вязала. Поль и Анна разговаривали так тихо, что никто не мог их услышать.
— То, что произошло сегодня, ужасно! — проговорил Поль, склоняясь к жене. — Для меня страшнее всего то, что, в сущности, я думаю о катастрофе лишь как о событии, помешавшем нашему отъезду! Погибли люди, много людей, они даже не подозревали о существовании нашей семьи! Но почему же, спрашиваю я себя, почему же мне порою кажется, что крушение произошло специально для того, чтобы воспрепятствовать нам…
— Мне кажется, это обычные человеческие мысли. — Спицы быстро двигались в проворных пальцах Анны. — Чаще всего мы просто не замечаем их. Но сегодня ты все воспринимаешь обостренно, потому и сумел сформулировать трагическую суть этой обыденности.
— Ты умница!
— Осторожно, не наклоняйся слишком низко, уколешься!
— Я просто хочу поцеловать тебя!
— Но мы не одни!
— Я совсем незаметно! — Поль осторожно откинул светлые волосы жены и поцеловал ее в висок.
— Знаешь, Поль, эта катастрофа с поездами почему-то напомнила мне о смерти Дени. Бедный юноша! И Барб! Это был ее любимец, младший сын.
— Ты веришь, будто он наступил на косу и его ударило лезвием?
— Я уже ничему не верю!
— Скажи, Анна, отчего ты не спросишь меня о дневнике?
— Да, как-то совершенно вылетело из головы! Но ведь и ничего удивительного! Ты успел дочитать?
— Дочитал. Это история семьи моего деда. Бабушка была гречанкой, звали ее Мария. Я еще помню ее даггеротипный портрет. Мать уничтожила его. Но теперь я, кажется, могу ее оправдать!
Поль начал пересказывать жене содержание записей Жюли К. Он сам не мог бы объяснить, почему, он утаил от Анны то, что призрак на старом кладбище, указав на маленькую дочь Марии, говорил о «злом духе».
— Все это довольно жутко! — Анна поежилась.
Поль помолчал.
— Ты знаешь, Анна, я давно хочу тебе сказать, признаться… Только что я рассказал тебе, что, судя по дневнику Жюли, мой дед страдал галлюцинациями, и это было как-то связано с его собакой… Ты помнишь ту нашу размолвку? Но это глупый вопрос. Разумеется, помнишь! В то утро я вошел в спальню и увидел на постели женщину, совершенно незнакомую! С всклокоченными волосами, с темными провалами безумных глаз! Вероятно, она убежала из какой-то лечебницы! Она лежала на нашей постели, прикрывшись одеялом! И вдруг… Мною овладело постыдное желание! Сознание заволоклось какой-то мутью! Происходило что-то странное, страшное, мучительное! Смутно припоминаю, будто видел тебя… как в тумане… А потом я понял, что она… оно… это существо — гермафродит! Мне стало противно! Существо опустилось на четвереньки и побежало к двери… Оно превратилось в собаку, Анна! На моих глазах! Но это, конечно, была галлюцинация! Такие же галлюцинации, кажется, бывали и у моего деда! Ты должна простить меня! В ту ночь ты ждала меня, а я уснул одетый в гостиной. А утром… ты видела меня и это…
Анна сидела в оцепенении.
Та ночь! О, она все помнит! Она помнит, каким странным был Поль, ее Поль! Он мог забыть! Прошло столько лет. Нет, незачем лгать самой себе! Он прекрасно все помнит! Он не был с ней в ту ночь! Кто же был? Марин! Конечно же, девочка была зачата в ту ночь! Кто ее отец?
— Забудь обо всем этом, Поль, — ровным голосом произнесла Анна, — забудь, если сможешь! Я люблю тебя, и мы всегда будем вместе!
Поль снова поцеловал жену.
Утром Мишель съездил на велосипеде в деревню, привез газеты. Старик, отец Анны, просматривал заметки о крушении.
— Что они пишут, папа? — спросила Анна.
— Что-то странное! Крушение произошло вне всякой логики. Поезда двигались точно по расписанию. Пути были в полной исправности!
— А по-моему, — заметил Мишель, — не стоит видеть сверхъестественное там, где оно и не ночевало! Разумеется, служащие железной дороги не спешат предать гласности свои упущения и ошибки!
Никто не ответил Мишелю. От этого общего молчания юноше сделалось немного не по себе. Наконец старик, казалось, сжалился над ним:
— Возможно, ты и прав!
— А возможно, что Мишель не прав! И все мы правы! Или не правы! И все это никогда не кончится! Или кончится очень плохо! — Марин расплакалась.
— Девочка моя, успокойся! — Анна бросилась к дочери.
— Успокойся, сестричка!
Марин оттолкнула руку Мишеля.
— Не надо успокаивать меня! Мы не смогли уехать! И все мы знаем, что крушение произошло только для того, чтобы помешать нам уехать! И никаких других причин нет и быть не может! Не может! И погибли люди! И никто не знает и не будет знать, что все это из-за нас, из-за нас! И нам самим никого не жалко! Потому что все мы знаем, что мы обречены! И мы умрем!
— Марин, перестань! — воскликнул Поль.
— Нет, не перестану! Мы умрем! Мы все погибнем! Наша смерть будет страшной! Страшнее, чем крушение! Страшнее!
— Тише, голубка, тише, — испуганно бормотала Анна.
— Я не хочу умирать, не хочу! — выкрикнула Марин.
Внезапно девочка замерла с широко раскрытыми глазами, глядя прямо перед собой.
— Нет, — тихо заговорила она, — то, что случится со мной, это будет не смерть! Страшнее смерти! Бессмертие, да? Бессмертие? — Было непонятно, кого спрашивает Марин. — Бессмертие страшнее смерти! Я боюсь! Спасите меня! За что мне все эти муки?! Я не злая! За что?!
Девочка с плачем упала на пол. Анна опустилась рядом, обняла дочь, нежно гладила ее по голове и тоже плакала.
— Нужно быть спокойными, — раздался голос старика. — Мы ничего не можем изменить. Ничему не можем помешать! Мы должны просто жить! Жить и думать о том, что через неделю мы непременно уедем отсюда!
Катрин, до сих пор молчавшая, нервно что-то процедила сквозь зубы и быстрым шагом вышла на лужайку перед домом.
Она увидела, как Мишель ведет велосипед.
— Куда ты? — с беспокойством окликнула сына Катрин.
— Прокачусь в деревню!
— Мишель, будь осторожен!
— Разве ты не слышала, что сказал дед! Надо просто жить! Жить и ждать! И ездить на велосипеде!
Он вскочил в седло и педали завертелись.
Катрин глядела на удаляющегося сына, курила и думала. Что-то происходит с ней. Еще недавно ей казалось, что она нашла в жизни свой путь. Любовь молодой девушки, например, такого существа, как Мадлен, в этом Катрин видела смысл жизни. Она поморщилась. Как все было глупо! Глупо и противно! И эта смерть Мадлен! Ей показалось, будто она видела на берегу Марин. Да, видела! Это не была галлюцинация! Но это не была Марин! Кто же это мог быть?
Но странно! После смерти Мадлен она, Катрин, не может без стыда подумать о женской любви. Как она могла жить этой жизнью?! Глупо! Отвратительно! Пошло!
Кто виновен в смерти бедной Мадо? Она, Катрин, кто же еще! Зачем она соблазнила ее? Зачем внушала, будто женская любовь может заменить все — мужа, детей, дом? Зачем она привезла девушку сюда? Это было самоубийство, то, что произошло с Мадо!
Она, Катрин, она могла привезти сюда эту девушку! Сюда, в семейный дом Поля и Анны! Какой стыд! Какие они терпеливые люди! А Марин? Марин все поняла! Какой пример она подавала Марин! И Анна! Катрин виновата перед Анной. Зачем надо было рассказывать дурное о Марин! Бедная девочка! Это была не Марин! Кто же это был? Боже! А не все ли равно! Что за нелепая страсть расследовать, разбирать, пытаться понять! А нужно одно: попытаться разобраться в себе! Вот что нужно!
И в этот миг Катрин изумилась. Ей показалось, будто она явственно услышала, как тихий чужой голос произнес, словно бы внутри ее сознания: «Поздно».
Катрин невольно оглянулась. Конечно, она была одна на лужайке.
Сын! Как она могла так мало думать о нем? Он — единственное, что у нее есть! Этот худощавый парнишка с чуть вздернутым носом и дыбящимися на макушке светлыми волосами. Быть рядом с ним, помогать ему…
Как она виновата перед сыном! Она не растила его!
Барб! Бедная кормилица! Несчастная мать!
Анна! Они растили Мишеля!
Конечно, он никогда не простит Катрин! Да ей и не нужно. Только бы видеть его, хотя бы иногда. Знать, что он здоров. Помогать ему, если он позволит! Ей больше ничего не нужно!
И снова ей показалось, будто она слышит тихий чужой голос внутри своего сознания: «Поздно».
Она закурила новую сигарету.
Когда все началось?
Может быть, все это — какое-то странное, неизученное влияние. Например, странное взаимодействие местности и нервной системы людей, поселившихся в этой местности. Нет, что за глупости у нее в голове!
Так с чего же все началось?
Она припомнила летний день. Это было давно, сто лет назад, а ведь на самом деле недавно, совсем недавно.
Поляна в лесу. Три маленьких креста, связанных из веток. Три ящерицы корчатся на крестах, распятые… Или они уже были мертвы? Или умерли, когда она их освободила?
И Марин! Как нелепо было подозревать Марин!
Надо попросить прощения у Анны!
Катрин бросила окурок и пошла в дом.
В доме царила тишина. Поль был у себя. Отец Анны дремал в своей комнате.
Анны и Марин нигде не было. Может быть, они в пристройке?
Катрин вышла на веранду. Нет, похоже, и в пристройке никого нет. Она приложила ладонь козырьком к глазам. Ей показалось, в пристройке кто-то есть! Она никого не заметила, но возникло ощущение, что кто-то есть! Но ведь Барб увезла ключ! Ах да, Мишель открывал дверь, искал записи Дени. Не нашел! Бедняга Дени! Откуда она знает о том, что Мишель открывал дверь в пристройку? Кто ей сказал? Где она слышала? Да все равно! Так можно с ума сойти! Скорее бы уехать!