Кира Владимировна открыла список и повела по нему тоненьким пальчиком:
– Таких только две.
– Записываю. – Анна достала блокнот.
– Татьяна Ивановна Сидорова девяносто седьмого года рождения и Гульнара Игоревна Ильдарова, девяносто шестого.
– Так… Записала.
– Сидорова поступила в детдом в октябре две тысячи первого из Тимофеевского дома малютки. Ильдарову забрали из семьи.
– Когда и кто их усыновил?
– Ой! – Кира Владимировна схватилась за щеку и покачала головой. – Не знаю, можно ли разглашать.
– Можно! – сказала Стерхова и еще раз показала удостоверение.
– Сидорову удочерила семья Калюжных.
– Полные имена и данные паспортов?
– Здесь только имена.
– Диктуйте.
– Калюжная Вера Ивановна и Калюжный Павел Сергеевич.
– Где живут указано?
– Это в документах, а документы в архиве, – вставила баба Рая.
– Тогда давайте Ильдарову, – недовольно буркнула Анна.
– Усыновители: Зарайские Мария Николаевна и Кирилл Александрович.
Стерхова записала.
– Даты усыновления… Или правильно – удочерения?
– Это без разницы, – коротко пояснила нянечка. – Лишь бы дите забрали.
– Ильдарову удочерили в июле две тысячи второго, Сидорову в октябре две тысячи первого.
– Постойте-постойте, – сказала Анна. – Девочка поступила в детдом в октябре, и ее тут же удочерили?
– И-и-и-и-и, милая, – протянула нянечка, – за денежки и не такое бывает.
– А как еще бывает? Пожалуйста, расскажите.
– Бывает… – уклончиво проронила баба Рая. – Ну, я пошла. Мне еще коридор домывать.
Когда Стерхова вернулась в Урутин, ей позвонил шеф.
– Слушаю, Юрий Алексеевич.
– Уже знаешь?
– Что? – с замиранием сердца проронила она.
– В Подмосковье задержали твоего Большакова.
– Где он сейчас?! – воскликнула Анна.
– Сидит в СИЗО.
– Его необходимо срочно этапировать в Урутин!
– Уже занимаюсь. Завтра утром мы будем в Энске.
– Вы-то зачем? – удивилась она.
– Мать вызвала. Думаю, чтобы попрощаться с отцом. Вот такие дела, Стерхова.
Глава 28Как все было
В следственный изолятор Энска Анна приехала до полудня. К этому времени у нее на руках были все документы, позволявшие допросить Большакова в присутствии Савельева.
С самим полковником она встретилась только на проходной.
– Как прошла поездка? – спросила Стерхова.
– По инструкции, – хмуро ответил шеф. – Твой подопечный опасается, что его здесь прикончат в первую же ночь. Умоляет отправить в Москву.
– Сказал, кого конкретно боится? Назвал какие-то имена?
– Я с ним не разговаривал. Так, перебросился парой слов. Он ехал с конвоем, а я – отдельно. – Юрий Алексеевич придвинулся ближе и заговорил тихим голосом: – Скажи мне, Стерхова: этот гад убил моего брата?
– Скорее принимал участие. Конкретная форма деяния пока не ясна. И, кстати, Виктор всадил в него пулю.
– Надо же… – Савельев помотал головой. – Если бы не допрос, прикончил бы его в поезде.
– Большаков свое получит, – пообещала Анна. – Теперь идемте. Пора.
На проходной они предъявили документы и проследовали через шлюз из автоматических дверей, которые, отщелкнув замки, сразу же закрывались за их спинами.
Внутри изолятора в комнате для допросов они ожидали недолго. Вскоре конвоиры привели Большакова и усадили его на прикрученный к полу стул.
Стерхова включила диктофон и оглядела Большакова: с их последней встречи он сильно похудел и отрастил бороду. На нем была все та же одежда, но теперь он имел совсем не респектабельный вид.
– Я все расскажу! – заблаговременно предупредил Большаков. – Но только в обмен на защиту. У вас же есть программы защиты свидетелей?
– Ты не свидетель, – тяжело обронил полковник. – Ты – убийца.
– Я никого не убивал! Я – жертва! В меня стреляли!
– Заткнись!
– Спокойно, Юрий Алексеевич. – Стерхова придвинула бланк протокола и приготовилась писать.
Пока она со слов подозреваемого заполняла «шапку» протокола, полковник Савельев не сводил с него свирепого взгляда.
– Послушайте! – взмолился Большаков. – Почему он так на меня смотрит? Я его боюсь! Скажите, чтобы он ушел!
– Обрыбишься, сволочь… – процедил Юрий Алексеевич. – Имей в виду, если не расскажешь всю правду, хоть что-то утаишь, я тебя вот этими руками…
– Спокойно! – сказала Стерхова и задала первый вопрос: – Расскажите, что случилось утром двадцать третьего сентября две тысячи первого года?
– Все началось на день раньше, в субботу, – заговорил Большаков. – У Женьки Хаустова уехали родители, и он собрал нас в загородном доме.
– Где именно, уточните.
– Да вы были у Горской. Дом Хаустовых на этой же улице.
– Назовите поименно всех, кого пригласил Евгений Хаустов.
– Меня, Демина Валерку, Артема Басова, ну и, конечно, Гелю Емец, то есть Ангелину Константиновну Горскую. Она как хвост за Басовым повсюду таскалась.
Стерхова спросила:
– Что было дальше?
– В субботу выпивали, смотрели видео. Потом катались на катере по Уруту. А под утро в воскресенье поехали гоняться на машинах.
– Где гонялись?
– Сначала по поселку. Потом кто-то предложил поехать на трассу, и мы рванули туда.
– На каких автомобилях? Укажите марки транспортных средств и их владельцев.
– Хаустов ехал на отцовском «Гранд Чероки» белого цвета. С ним были Басов и Геля. Демин и я – на «Ниссан Патроле».
– Цвет?
– Переливчатый металлик. Машинка была старая, но смотрелась хорошо. Валерка ею гордился.
– Мы остановились на том, что вы решили погонять по трассе, – напомнила Анна.
– С этого все и началось… – тихо проговорил Большаков.
– Все – это что?! – рявкнул полковник.
– На трассе мы встретили этого «жигуленка».
Стерхова приказала:
– Подробнее.
– Светало. Хаустов, как всегда, выпендривался, ехал по встречке. Скорость – сто сорок или даже больше. Видим, впереди пилит «девятка». И нет чтобы съехать на обочину и уступить нам дорогу, принципиально едет в своем ряду со скоростью семьдесят километров. – Большаков с досады махнул рукой. – Короче, сам, дурак, виноват, если бы уступил дорогу, остался бы жив.
– Юрий Алексеевич! – вскрикнула Стерхова, бросившись на перехват, однако не успела. Савельев врезал Большакову по голове и схватил за горло. – Да что же вы, в самом деле! – Она с трудом оттеснила полковника.
– Он – брат мой! Брат! Понимаешь?! Мой брат!
Сначала возмутившись, Большаков притих и опустил глаза.
Савельев приказал:
– Говори, ублюдок! И не дай тебе бог соврать…
Стерхова уселась за стол и приготовилась писать.
– Водитель «девятки» не уступил вам дорогу. Что было дальше?
– Хаустов позвонил Демину по сотовому и сказал: «Проучим его». – Большаков покосился на полковника и зачастил: – Но я отговаривал! Гляди, говорю, там же баба сидит. Визгу не оберешься.
– И что ответил вам Демин? – спросила Анна.
– Сказал, что Хаутстова не удержать. Да он и сам завелся, когда Женька обогнал «девятку» и стал останавливать. Демин своим «Ниссаном» зажимал ее слева, но водитель прибавил скорости и чудом вывернулся. Что было дальше – почти не помню. Короче, он удирал, мы обгоняли. Он уворачивался, мы – снова за ним. И вот, перед съездом на гравийку, прижали мы его окончательно. Думали – вот он, у нас в руках. Но нет…
– Формулируйте яснее.
– Водитель «девятки» съехал на поле и выехал на гравийку.
– Как поступили Демин и Хаустов? – Стерхова приготовилась писать, но вдруг заметила, что полковник Савельев, стоявший за спиной Большакова, подал ей знак. Она вопросительно подняла брови, и он сказал:
– Выйдем. Надо поговорить.
Стерхова кивнула конвоиру, чтобы присматривал, и вышла вслед за Савельевым в коридор.
– Что такое?
– Ты назвала фамилию Демин. У начальника следственного отдела в Урутине такая же. Они однофамильцы?
– Если бы… – проронила Анна.
– Неужели он самый?
– Скорей всего – да.
– Это все усложняет, – сказал Савельев.
– А я о чем говорю?
– Есть улики?
– Пока только косвенные.
– Стерхова! Найди доказательства!
– А мы с вами чем сейчас занимаемся? – устало поинтересовалась она.
– Понял и осознал, – согласился полковник.
– Драться не будете?
– Больше – нет.
Вернувшись в комнату, Стерхова уселась за стол и продолжила:
– «Девятка» съехала на гравийку. Какими действиями на это отреагировали Демин и Хаустов?
– Поехали за ней и пару раз обогнали, потом просто ехали сзади и гнали вперед.
– Почему прекратили обгон?
– Хаустов поймал камень, побил лобовое стекло. Позвонил и сказал, что батя его убьет. Валерка тоже берег машину.
– Рассказывайте, что было дальше.
– «Девятка» не вписалась в поворот и врезалась в дерево. Мы тоже остановились, побросали машины и – к ней. Подбегаем и видим такую картину: у бабы, которая сидит на пассажирском сиденье, из горла фонтаном хлещет кровь, мужик бубнит: «Юля, Юля не умирай» и жмет ей на шею. А что там жать? Рана – от уха до уха, и вся она в стеклянных осколках.
– Пытались ему помочь?
– Да где там! Говорю: рана у нее была от уха до уха. Короче, минуты через две она умерла, и этот психованный стал шмалять.
– Фамилия погибшего Савельев, – сказала Анна. – Так его называйте.
– Савельев достал из бардачка пистолет и стал стрелять через открытую дверь.
– Кто ее открыл?
– Он сам.
Стерхова записала в протокол несколько строк и подняла глаза на Большакова:
– Сколько выстрелов сделал Савельев?
– Два. Первым стоял Басов, обе пули угодили ему в живот. Ну мы, значит, врассыпную. Савельев выскочил из машины и произвел еще несколько выстрелов, на этот раз подстрелил меня.
– Брат хорошо стрелял. Стрельбы не пропускал. Как будто знал – пригодится… – с горечью в голосе проговорил полковник.
– Продолжайте, – кивнула Анна.