Я почувствовал, как ладони стали влажными. В поведении вооруженных людей ничего не поменялось: стояли неподвижно, пальцы рук были на спусковых крючках. Выглядели так, будто готовы стрелять в любой момент. Время будто застыло в наших жилах. В голове роились варианты того, что же делать, если парни не военные, а бандиты, и планируют нас ограбить или еще что-нибудь в этом роде. Давать газу и умчать вперед? Или стараться при этом сбить как можно больше? Или терпеливо ждать?
Было очевидно, что шансы свалить без повреждений из-под такой охраны невелики. Короткими очередями они успеют изрешетить тачки со всем содержимым. Здравый смысл подсказывал ждать.
Все это время я вглядывался в лица собеседников, Адольфо и старшего этой группы, пытаясь хоть как-то считать эмоции. Адольфо едва шевелил губами, а главный с каменным лицом внимал. Прошло еще время, я уже потерял счет минутам, как вдруг старший взорвался громким хохотом, а за ним заулыбался и Адольфо. Все серьезные парни сразу расслабились, опустили автоматы, и на их лицах стало появляться нечто похожее на улыбки.
– Уф-ф, – выдохнули мы дружно.
– Да уж… – только и смог вымолвить Виталик.
– Конечно! – добавила Марина.
Итальянец еще долго показывал бумаги, обильно комментируя каждую, но лед уже был растоплен, опасность отступила. Наконец он закончил с документами, пожал руку, чуть поклонился и запрыгнул в машину.
– Поехали, – скомандовал он, – теперь понимаете, почему я просил вас никуда не удаляться? Эти парни шутить не любят. Это один из военных постов, который работает в скрытом режиме, издалека его не видно, но они всегда стоят здесь.
Машины набирали скорость. Поднимая клубы пыли, мы катили в сторону следующей деревни под названием Калаит. Переехав несколько пересохших русел рек, к вечеру мы добрались до самого села.
Калаит, как ожидалось, был обычной деревней. По обеим сторонам центральной улицы тянулись ряды одинаковых лавок с железными дверями. Здесь был минимум всего необходимого: мятые упаковки бутилированной воды, консервы, запчасти, разные хозяйственные мелочи. Одна из лавок была заставлена всяким автомобильным барахлом, а на улице выстроились в ряд двухсотлитровые металлические бочки с надписью «Oil Lybia»[19].
Правда, внутри бочек находился совсем не законный продукт с завода. Емкость была наполнена контрафактом. Возить настоящую солярку из Камеруна или с завода «Oil Lybia» из Ливии сюда слишком дорого, а вот из Южной Ливии, не контролируемой центральными властями, куда ближе, да и топливо дешевле. Тем более после ливийской войны в стране так и не восстановился порядок, и там, где есть нефть, процветает подпольный бизнес. Мини-заводики местных воротил под покровительством военных гонят все то, что хоть как-то может гореть и на чем может техника работать. Отсюда и такое разнообразие цветов топлива, чего в обычной жизни мы никогда не видели.
– Алексей, здесь нужно брать сразу бочку дизтоплива, это двести литров. Тогда цена будет хорошей, а если заправляться канистрами, будет дороже. Разлейте эту бочку, а в следующем поселке дозаправимся, – сообщил Адольфо в своей меланхоличной манере. – И давайте проверим, чтобы это была не белая солярка, – озабоченно добавил он и взял пустую бутыль, – нужно заправлять желтую или красную, но только не белую.
Позже мы узнаем, что же такое «белая солярка» и чем она опасна.
Владелец заправки в длинном сером балахоне пассатижами откручивал крышку бочки, засасывал пластиковой бутылкой немного солярки, и после они с Адольфо рассматривали содержимое на свет. В первой бочке солярка была желтоватого оттенка, во второй – красноватого. Наш гид удовлетворенно кивнул, и заправка началась. Заправщики вместо фильтра использовали кусок ткани, один оборачивал этой тканью шланг и опускал его в бензобак, а второй в это время ручным насосом качал топливо из бочки. Фильтр оказался весьма кстати, потому как после каждой заправки становилось видно, что на куске ткани остается целая пригоршня песка. Я порадовался тому, что помимо обычного фильтра установил еще один специальный, как раз на случай очистки от таких загрязнений.
Тем временем поднимался ветер, собирались темные тучи. Мы второпях закончили заправку и помчались дальше. Нужно было хоть немного отъехать от городка, чтобы местные не видели наш лагерь. Так безопаснее.
Ночная буря, к счастью, не закончилась дождем. Наутро, вытряхнув из палаток песок и вдохнув пыльный разогретый воздух, мы начали новый день. Сегодня наш путь лежит по региону Западный Эннеди. Мы едем среди сухих русел бесконечных пересыхающих рек – вади[20]. Где-то здесь, по словам Али, есть колодец, из которого мы хотим набрать технической воды.
У нас строгое разграничение в запасах: питьевая вода покупается в деревнях в пластиковых бутылках, расходуется только для питья. Для мытья посуды, душа и иных целей есть вода техническая, ее мы набираем в несколько двадцатилитровых канистр. Наконец Али выводит нас к заветному колодцу. Вокруг пасутся сотни животных, оживленно о чем-то разговаривают несколько бедуинов. Мы остаемся в машинах, Али и Адольфо идут на переговоры. Сквозь стекло я вижу, как они неспешно объясняют, кто мы такие и зачем сюда приехали. В конце концов, пастухи одобрительно кивают, и Адольфо подает нам знак, что одобрение получено и нам позволено пополнить запасы воды.
В этих местах, как, впрочем, и в Аравии, все четко регламентировано между населением. Все знают, чей это колодец, кто из него может брать воду, кто имеет право поить своих животных. Мы чужаки, и местные вполне обоснованно могли отказать нам в воде. Об этом нас предупреждали гиды. Вести себя нужно предельно корректно и аккуратно. Никаких фотографий без разрешения, иначе дело может дойти до драки. Ну и воды мы в таком случае точно не получим.
От колодца отходило несколько поилок, вокруг которых сгрудились козы, бараны, лошади, верблюды. Без воды никто не выживет. Вокруг стояла какофония из блеяния, мычания, чавканья и ослиных криков. Из колодца воду выкачивал вполне современный насос с бензиновым движком. Далее вода разливалась по поилкам, откуда ее жадно пил скот. Тут же играли мальчишки, которые, завидев нас, остановили игрища и начали с интересом изучать незнакомых людей.
Мы разбрелись вокруг колодца, пока Али и Адольфо наполняли емкости свежей водой. Я уточнил у местных, нельзя ли нам сделать несколько фотографий. Они отрицательно замотали головой. Хорошо-хорошо! Вновь нам пришлось заниматься скрытой съемкой.
– Ля, ля![21] – зацокали бедуины, когда Марина, подумав, что уж это-то не запрещено, решила телефоном снять внутренности колодца. Пришлось срочно ретироваться. Заплатив символические пять сотен франков за воду и поблагодарив хозяина колодца, мы вернулись на дорогу. Ближайший указатель давал лишь два направления: «Фада» и «Аршей». В Фаду, центр провинции, мы попадем через несколько дней, а сейчас впереди нас ждали плато Эннеди, гельты Аршей и Башекеле.
Плато Эннеди
– Температура в Сахаре доходит до пятидесяти градусов, малейшая ошибка проводника, и караван может погибнуть, – доносится голос Сенкевича с блеклого экрана советского телевизора «Горизонт». Старый кинескоп выдает нечеткую картинку пустыни, где по песчаным дюнам движется бесконечный караван. Я ежусь в кресле: страсти-то какие! В плюс тридцать градусов на даче голову напечь может, а тут все пятьдесят. Хоть мне всего лишь семь лет, я живо представляю эту картину. Хорошо, что я тут, дома в Новосибирске, живу в девятиэтажке на улице Никитина, и мне пустыня не страшна. Как же там люди-то живут?
Верблюды степенно уходят вдаль, камера отъезжает, показывая масштабы происходящего. Среди небольших барханов движутся просто точечки, это караван, растворяющийся в пустыне. Конца и края не видно этим пескам…
Бз-з-зь! – раздается где-то рядом неприятный звук будильника и упорно не умолкает. Половина пятого утра, пора вставать.
Уф-ф, чего только не приснится. Открываю глаза, надо мной сетка палатки. А ведь я здесь, в той самой Сахаре, что видел в детстве по телевизору. Правда, сейчас мне уже сорок три года и я все-таки добрался до настоящей пустыни. Детская картинка песков растворяется, не совпадая с открывшейся за пологом палатки.
– Тут же должны быть пески, где они? Почему так мало дюн? Какого черта они называют все эти камни и глину пустыней?
Сколько бы знаний ни поместилось в голове за время жизни, но конкурировать с теми, первыми, самыми яркими детскими воспоминаниями им не под силу. Пески, верблюды и жара навсегда останутся символами настоящей пустыни. Нас к этому приучили, и иного понимания пустыни, кроме такого канонического, просто нет.
Увы, в реальности все куда скучнее. Пустыней зовется пространство с преимущественно ровной поверхностью, минимальной растительностью и специфической фауной. Пустыни могут быть песчаными, каменными, глинистыми, солончаковыми и даже снежными. Сахара, преимущественно песчаная пустыня, совсем не такая идеальная территория с песками и верблюдами. Сами пески, или «эрги», как они называются по-арабски, занимают всего около пятнадцати процентов всей территории Сахары, при этом их площадь составляет сотни тысяч квадратных километров. Эрги бывают огромными, под сотню тысяч квадратных километров. Песчаные гряды могут вздыматься на сотни метров вверх.
– Блин, ребят, у вас что, глаза не чешутся? – восклицает Денис, беспрестанно протирая покрасневшие глаза. И правда, неприятные ощущения есть, во рту как будто тоже что-то не то. А, кстати, где солнце? Оно вроде есть, кожей чувствуется жар, исходящий от него, но мы его не видим. Наверху какая-то мгла, вокруг что-то похожее на туман.
В пустынях бывает песчаная буря, а бывает пыльная. Сегодня мы во всей красе наблюдаем пыльную бурю. В воздухе висит пыль, поднятая сильным ветром. Во рту появляется неприятный пыльный привкус, от которого сложно избавиться. Глаза высыхают и начинают зудеть. Их хочется тщательно протереть, все мы усиленно трем глаза, но картинка от этого явственней не становится, а глаза воспаляются все сильнее.