Большинство жилищ представляло форму небольшого квадрата, заключенного внутри квадрата побольше, или прямоугольников, разделенных переборками на несколько небольших помещений. От них остались лишь столбы в два-три метра высоты, с заостренными верхушками, истрескавшиеся, изъеденные ветром и песком, твердые, но тем не менее хрупкие, как стекло, и разлетающиеся в дребезги от удара.
Таких остатков домов насчитывались здесь сотни. Из расположения их нельзя, однако, было вывести заключение о плане города или определить улицы, базары или открытые площади. Причиной то, что весь город целиком, занимающий обширную площадь в три-четыре километра в поперечнике, погребен под высокими барханами. Лишь остатки тех домов, которые были расположены на возвышенностях первоначальной поверхности или приходились теперь во впадинах между барханами, высовываются из песка.
Пытаться отрыть что-нибудь из-под сухого песку — безнадежный труд. Песок тотчас же осыпается назад и снова заполняет копаемую яму. Надо снести целиком весь бархан, чтобы обнажить то, что скрывается под ним, а это не по силам человеческим. Лишь бураны способны кое-что сделать. Мне, однако, посчастливилось наткнуться на такие находки, которые помогли мне составить понятие относительно общего характера древнего города.
От одной постройки, которую люди называли «будхана», или храмом Будды, уцелели между вертикальными столбами стены вышиной приблизительно в метр. Стены были заплетены из камыша и обмазаны глиной, смешанной с рубленой соломой. Как с наружной, так и с внутренней стороны тонкие стенки эти были, кроме того, покрыты белой штукатуркой.
Самая штукатурка была украшена живописью, изображавшей полуодетые коленопреклоненные женские фигуры со сложенными, как на молитву, руками; черные волосы их были закручены в узел на макушке головы; брови сходились над переносьем, носившим такую же метку, какая и до сих пор в обычае у индусов.
Были тут изображены и мужчины с черными бородами; арийский тип их сразу бросался в глаза; одеяния же напоминали современные персидские. Затем были здесь изображения собак, лошадей, кораблей, качающихся на волнах, — картина, производившая своеобразное впечатление среди этой песчаной пустыни! Наконец, на одной фреске находился ряд овалов, и в каждом изображение сидящей женщины с четками в руках. Особенно же изобиловала эта стенная живопись изображениями цветов лотоса.
Увезти кусок такой стены было невозможно. Самая стена выдержала бы путешествие, но штукатурка с живописью рассыпалась бы в прах. Я поэтому лишь срисовал узоры и некоторые изображения и отметил размеры и цвета.
Отрывая из-под песку верхние части стены, мы нашли клочок бумаги с непонятной для нас надписью, большей частью хорошо сохранившейся. Кроме того, мы нашли гипсовый слепок с человеческой ноги в натуральную величину, изобличавший, как и живопись, руку тонкого мастера. Видимо, нога эта принадлежала статуе Будды, и предположение людей, что мы находимся в древнем буддийском храме, было весьма правдоподобно. О том же говорили местоположение развалин на возвышении и живопись на стене, изображавшая молящиеся фигуры.
Больше тут искать нечего было, и мы перешли к развалинам другой постройки. Наружные стены ее были разрушены, да и из столбов уцелело немного. На верхушках двух из них, повыше других, были четырехугольные отверстия, которые в связи с другими приметами обнаруживали, что дом был двухэтажный или, как персидские жилища и вообще многие дома в Хотане, Каргалыке и Яркенде, обнесен вокруг крыши галереей или балконом. Здесь же, в неглубоком песке наши лопаты отрыли целую массу гипсовых горельефных фигур, величиной в один-два дециметра, с плоской изнанкой; ясно было, что это были лепные стенные украшения. Изображали они частью сидящих Будд с головой на фоне лепестка лотоса или окруженной сияньем, частью стоящих Будд, у которых одна рука была опущена вниз, а другая прижата к груди; широкие одеяния спадали богатыми складками, рукава спускались очень низко, а ворот одеяния был вырезан и позволял видеть ожерелье на шее.
Лица были почти круглы, волосы закручены узлом на макушке, уши очень длинные, отвислые, как и у современных изображений буддийских божеств, миндалевидные глаза поставлены косо; голову окружало кольцо в виде сиянья.
Остальные фигуры изображали женщин с обнаженной грудью и дугообразной гирляндой на голове. Наконец, мы нашли еще много разнообразных фризов, обломков колонн, карнизов и цветов — все из гипса. Все эти находки были рассортированы, сделан строгий выбор, и кое-что я взял с собой.
Еще в нескольких домах нашли мы разную мелочь, например длинный резной деревянный карниз (я срисовал узор), шелковичную куколку, ось от колеса, по-видимому, от прялки или тому подобного орудия, черепки и ручки от глиняных кувшинов, хорошо сохранившуюся простую спираль или деревянный винт и жернов из порфира, почти в два аршина в диаметре.
Между многими барханами виднелись еще следы садов. Пни обыкновенных тополей тянулись рядами, показывая, что тут шли некогда тенистые аллеи. Росли здесь когда-то и абрикосовые и сливовые деревья.
Итак, этот погребенный в песчаной пустыне город лежал во время оно на берегу Керии-дарьи, и вдоль его домов и храмов струились воды арыков. Под самым городом, по берегам реки, росли великолепные леса, подобные ныне растущим по берегам Керии-дарьи; в летние жары жители города наслаждались тенью в своих фруктовых садах. Здесь же текли мощные потоки, которые могли приводить в движение тяжелые жернова. Здесь процветали шелководство, садоводство и промышленность, здесь жил народ, умевший художественно, со вкусом украшать свои жилища и храмы.
Мои проводники называли этот город Такла-макан, мы и сохраним за ним это название, так как с ним связано множество загадок, вопросов и задач, разрешение которых дело будущего. До сих пор никто и не подозревал о существовании этого города. Кто мог в самом деле думать, что в сердце пустыни Гоби, в той ее части, которая является пустыннейшей из всех пустынь земли, находятся развалины больших городов и остатки богатой культуры? И вот я стоял тут, посреди обломков минувшего, среди развалин домов, в которых хозяйничали теперь лишь песчаные бураны! Я стоял здесь, словно принц в очарованном лесу, я нарушил тысячелетний сон города, пробудил его к новой жизни в человеческом знании.
Нет также сомнения в том, что город был буддийский, и мы можем поэтому с полной достоверностью сказать, что он древнее 700 г., т.е. года вторжения в Туркестан арабов под предводительством Кутейбы-ибн-Муслима. Можно с уверенностью утверждать, что жители города, исповедовавшие буддийскую религию, были арийского происхождения. Вероятно, они явились из Индостана и, может быть, и подали повод к многочисленным легендам о народах Тогда-рашид и Нокта-рашид, против которых по преданиям воевал Сеид Арслан (Урдан-Падишах). Может быть, этот город процветал в одно время с Буразаном.
В старом городе распростились с нами наши проводники, ставшие ненужными, и повернули назад по нашим следам с тем, чтобы останавливаться на привалы около вырытых нами колодцев.
25 января мы прошли 8 даванов (барханов); под вечер нашли воду на глубине 1,87 метра. На следующий день песок стал глубже, идти становилось все труднее, но мы все-таки прошли 8 даванов. Перевалив через восьмой, мы нашли во впадине массу кустов тамариска и умирающего камыша, что весьма и соблазняло нас разбить лагерь, хотя мы и прошли в этот день еще немного. К востоку высился колоссальный даван, казавшийся в тумане далекой горой. Посоветовались и решили, однако, посмотреть, что будет за этим даваном. Высота его равнялась 40 метрам, и переход через него оказался страшно трудным. Люди упали духом, верблюды еле брели, ослы порядком отставали.
Наконец мы достигли гребня. Вот так сюрприз! Впереди ни одного давана больше! Далеко-то, впрочем, мы не могли видеть из-за пыльного тумана, носившегося в воздухе после последнего бурана. Скоро мы наткнулись на след лисицы, нашли мертвую утку; кусты тамариска и другие растения пустыни попадались все чаще. Мы с радостью замечали, как толща песку становилась все тоньше; вот показались следы лошадей и людей, мы вышли на равнину, поросшую тополевым лесом, наткнулись на брошенный шалаш, состоявший из крыши, покоящейся на нескольких столбах, и наконец расположились на ночлег на берегу, около скованной толстым льдом Керии-дарьи.
VIII. В лесах Керии-дарьи. Безвестное пастушье племя
Итак, мы благополучно совершили переход через эту часть пустыни и достигли реки. Тучная растительность береговой полосы восхищала наши взоры, не встречавшие в течение целой недели ничего, кроме желтого песка. Ширина реки около нашего лагеря равнялась 32 метрам; река была покрыта толстой ледяной корой; мы прорубили в ней колодец, и верблюды напились ледяной воды всласть.
Закололи последнего барана, развели бивуачные огни, и все чувствовали себя прекрасно; хорошее расположение духа не нарушалось даже тем, что густая пыльная мгла скрывала от нас окрестность и звездное небо. Шалаш служил кому-то приютом не далее, как вчера, если судить по чуть тлевшимся еще угольям от костра и свежим следам, которые ветер не успел замести. Но людей нигде не было видно.
На следующий день, 27 января, мы направили путь к северу, вдоль левого берега реки, занятые одной мыслью — поскорее найти проводника, чтобы добиться от него сведений относительно этой реки, на которой до сих пор не бывал ни один европеец и течение которой к северу от города Керии обозначается на наших картах лишь пунктиром.
Но нигде не было и признака человеческого существования. Час за часом подвигались мы по густому тополевому лесу, продирались сквозь частые кустарники, шагали по кучам валежника и засохшего тростника, обходили барханы, которые порой подступали к самому берегу, окаймляя лесную полосу. Вдруг пос