Я порываюсь вперед, но нет сил встать, сесть. Я вообще не понимаю, где я.
– Бостон! – Крепкая рука ложится на мое плечо и аккуратно придавливает меня обратно.
Мои глаза видят свет. Постепенно различают тень. Силуэт. Лицо…
– Папа? – едва шепчу я.
– Я знал, что ты самый сильный боец. – Эзра бережно сдавливает мое плечо, и я даже вижу слабую улыбку на его лице.
– Где Кендалл?
– Бостон… – вздыхает он и на мгновение отводит взгляд. Это не к добру.
Я приподнимаюсь на локтях и ощущаю адскую боль в ребрах. Морщусь. И руки Эзры придерживают меня.
– Спокойно. Не суетись.
– Сколько времени прошло? – Я пытаюсь сесть, но понимаю, что мой торс перебинтован.
– Двое суток, Бостон. Мы прилетели еще вчера. Я почувствовал что-то неладное. Ты мне так и не перезвонил.
– Где Кендалл? Она жива? – Я устраиваюсь выше при помощи отца.
– Кендалл жива. – Эзра сглатывает и сильнее сжимает мою руку татуированными пальцами.
– Она… В порядке?
– Еще рано об этом говорить…
– Где она?! – Я скатываюсь с больничной кушетки и вскакиваю на ноги, превозмогая боль. – Где она?!
– Успокойся!
Эзра пытается меня задержать, усадить обратно, но он не может. Кендалл зовет к себе. И я буду рядом. Зов сердца четкий и решительный. А тело… Пусть сдохнет у ее ног.
– Скайлар погибла, – тихо произносит Эзра, и мои слабые ноги прирастают к полу.
Вот я бежал. Болел и бежал.
Вот я стою и не чувствую.
Окаменелый и белый, как стены этой больницы.
Сердце не качает кровь.
Скай больше нет.
Нет и моего ребенка.
Мои руки дрожат. Сердце трясется под сломанными ребрами и бинтами.
– Скайлар была за рулем… – сообщает Эзра. – Это не случайность. Скай направила машину в залив… Я видел дело.
Меня трясет. Я едва успеваю ухватиться за стену, чтобы не упасть. Эзра бросается ко мне мгновенно и подхватывает под руки.
– Ляг обратно, – требует он, и я чувствую, как начинает ныть под ребрами, а потом замечаю, как сквозь бинты просачивается кровь.
– Где Кендалл? – Я не чувствую ног.
– Бостон.
– Скайлар подняли со дна? – Я уже не различаю его лица, но кричу из последних сил.
– Сын, пожалуйста.
Сын.
Эзра никогда так меня не называл. Почти никогда.
Хочу ему об этом сказать. Кажется, сейчас это важно. Кажется, мои мысли переплетаются, и я теряю сознание.
А что, если я сам не поднимусь со дна?
Скай.
Мой ребенок.
Кендалл.
Я хочу скорее проснуться. Хочу открыть глаза. Моргнуть. Смыть с лица весь этот кошмар, вымыть его из головы и улыбнуться в зеркало.
Хочу. Но уже никогда не получится.
Утро приходит ко мне через два дня, потому что меня внутривенно напичкали транквилизаторами или седативами, чтобы я не натворил глупостей. Я и сейчас под чем-то, но не выдергиваю из себя иглу капельницы. Уже не дергаюсь. Нет сил. Но Эзра все равно рядом.
– Дай мне телефон, – командую ему я.
– Зачем? – Эзра потирает глаза. Видимо, проснулся не раньше меня.
– Скайлар должны поднять со дна и похоронить.
– Я уже распорядился. Ее тело в морге.
Я отворачиваюсь к окну. В глаза сквозь жалюзи бьют лучи солнца. Странно для начала декабря и для Бостона. И для меня – ведь в моих глазах стоят слезы. Они не катятся и не собираются в уголках. Мне просто ничего не видно. Я сильнее сжимаю челюсть. Втягиваю воздух через зубы.
– Она умерла не одна, – шепчу я, по-прежнему смотря в окно. – Я хочу, чтобы это обозначили на могильной плите.
– Хорошо. Я все сделаю.
– Где сейчас Кендалл? – Я поворачиваюсь к Эзре и смотрю ему прямо в глаза.
– Сын, тебя не пустят.
– Если это шутка, то мне не до смеха.
– Кендалл в реанимации, – тяжело вздыхает Эзра. – Туда пускают только членов семьи.
– Она моя невеста! – вскрикиваю я. – Моя гребаная невеста! Которая едва не погибла из-за матери моего ребенка! Моего мертвого ребенка, черт побери!!! – Я срываю катетер. Реву от боли. Не знаю, физической или сердечной. Все смешалось, и я горю изнутри.
– Бостон! – Эзра хватает меня за плечи и сжимает в объятиях. – Держись, сын. Держись. Ты боец.
– Это я во всем виноват, папа! Я во всем виноват! – Мои пальцы впиваются ему в плечи.
Меня трясет. Мне больно. Я изувечен. Ранен. Убит.
Боль сжирает меня. Выжигает изнутри мое тело. Я не могу больше терпеть эту пытку. Не могу.
– Кричи. Кричи громче, Бостон. Не сдерживай себя. Кричи.
И я зарычал. Как животное, которому прострелили грудную клетку и оставили умирать. Закричал. Как отец, ребенок которого уже никогда не родится. Завыл. Как мужчина, который плачет.
Эзра держал меня очень крепко. Делил на двоих мои страдания. Его пальцы впивались мне в тело мощной хваткой. Я держался за него так же. Мы вцепились друг в друга и не отпускали, пока мой голос не стих.
– Мне нужно к ней, – слабо шепчу я. – Мне нужно знать, что с ней все в порядке. Я должен увидеть своими глазами.
– Хорошо, я попробую…
– Нет, – перебиваю я. – Ты сделаешь. И прямо сейчас. Если я не увижу Кендалл живой, я потеряю всякий смысл.
Поздним вечером Аластор сопровождает меня к палате Кендалл. Юджин ушел полчаса назад, и она, скорее всего, уже уснула. Поэтому я смогу войти и просто посмотреть на нее. Мне даже не нужно говорить с ней – не хочу нарушать ее покой. Мне достаточно просто увидеть.
Даже не представляю, что она пережила. И буду испытывать вину за это до конца своих дней.
Моя бедная девочка…
Скорей бы ее выписали, и она бы вернулась к нормальной жизни. А я… Не знаю, смогу ли. Трое людей пострадали по моей вине. И двое из них не выжили.
Я стискиваю зубы и обхватываю ребра, упираясь свободной ладонью в дверь палаты Кендалл.
– Тебе не стоило идти сюда сейчас, – говорит Аластор.
– А мне плевать, что ты думаешь. Что ты вообще здесь делаешь? – Я разворачиваюсь к нему лицом. – Как ты мог допустить, чтобы эти гребаные журналисты прорвались на территорию клиники? Как мог допустить, чтобы Скайлар похитила Кендалл с твоей же гребаной парковки? Какого черта не уберег ее? Ты обещал. Ты клялся мне, что с Кендалл все будет в порядке. Что со Скай все будет в порядке. И где они обе сейчас?!
– Кендалл связалась не с теми людьми, Бостон. И ты сам это прекрасно знаешь. Не вини в этом меня, – спокойно отвечает Аластор, но в его голосе чувствуется сожаление. – А Скайлар сделала неправильный выбор. Я пытался ее переубедить, но…
– О чем ты? – Я на пределе. Моему терпению приходит конец. Как он может быть таким спокойным, говоря о погибшей беременной Скайлар?
– Я не имел права сообщать тебе заранее.
– Аластор… – Я ворочаю шеей в знак предупреждения, что скоро сорвусь. Хруст позвонков нарушает наколенную паузу.
– В тот день, когда Скайлар… – Аластор подбирает слова, и меня это раздражает, – сделала, что сделала…
– Говори, мать твою! – Я хватаю его, своего друга, за горло и придавливаю к стене.
Не знаю, откуда во мне силы. Не знаю, почему он не сопротивляется. Не знаю, почему я это делаю. Но я так зол, что мозг разрывается от пульсаций. Ему тесно в черепной коробке. Мне тесно в своем теле. Меня рвет наружу. Мне хочется выплеснуть эту боль.
– Скайлар сделала аборт. Она уже не была беременна, когда погибла. Она приняла это решение раньше. И я не мог сообщить тебе. Врачебная этика. Я давал клятву. И в тот день… Она выглядела нормальной. Отрешенной слегка, но нормальной. Как обычно. Я думал, она уехала. Но когда Кендалл не села в машину к моему водителю, я понял, что ее перехватили. А на частную парковку доступ имела в тот момент только Скайлар.
Аластор продолжает говорить.
Говорит, говорит, говорит. Несет какую-то чушь. Слова. Они уже не имеют смысла. Все важное я уже услышал. А дальше – шум.
Скайлар ведь хотела этого ребенка.
Хотела ведь?
Семью. Детей. Большой дом и счастье.
– Она не хотела его без тебя. – Голос Аластора просачивается в мои мысли. – Бостон. Я же видел. Я говорил с ней. В сознании Скай был закреплен определенный устой. Ее так воспитывали. Ты предложил ей иное развитие событий. Она не смогла это принять. Это не твоя вина. У нее в голове был шаблон. Единственный верный. Правильный. Классический. Она не могла следовать другому. Если бы я начал работать с ней раньше, я бы… Не знаю. Не хочу говорить, что я бы смог все предотвратить. Скайлар была очень скрытной. И…
– Хватит, – отрезаю я. – Иди к черту.
Убираю от него свои руки и прислоняю ладони к двери в палату Кендалл. Упираюсь в нее и лбом. На минуту закрываю глаза.
Я ведь думал, что все решил. Надеялся, что успокоил Скай. Как же я ошибался.
– Бостон, она сейчас в плохом состоянии. И физически, и морально. Ты должен это понимать. Авария, еще и то видео… Скандал до сих пор не утихает. Кендалл сломана, Бостон. Не стоит сейчас беспокои…
– Заткнись! – рявкаю я. – Я не идиот. И не собираюсь беспокоить ее. Я хочу… – мой голос дрожит, – успокоить свою душу. Хотя бы немного. Мне нужно просто взглянуть на нее. Всего на минуту. Одну минуту, и я уйду. Она даже не почувствует моего присутствия. А мне этого хватит, чтобы завтра снова открыть глаза. Понимаешь? Я буду знать, что не потерял ее.
Аластор молчит. Он все понимает. Да даже если бы и не понимал, он бы все равно не смог меня удержать.
Я делаю вдох и распахиваю дверь палаты. Вхожу в темную комнату и вижу ее, мою девочку, мою Кендалл, лежащую у окна на больничной койке. Она по пояс накрыта одеялом. Лицо повернуто к окну. Я вижу, как вздымается от дыхания ее грудь. Она жива.
О боги.
Я сам не заметил, как все это время не дышал. И теперь выдохнул, словно избавившись от груза на сердце. Будто выпустив наружу пламя, пожирающее меня изнутри.
Глаза щиплет, я протираю их и ступаю ближе, но ее слабый голос заставляет меня остановиться возле двери: