– Уходи.
– Конфетка, это я, Бостон. – Мой голос надламывается. Я едва шепчу.
– Уходи. Я не хочу тебя больше видеть.
Она прогоняет меня. Пусть. Пусть ругает самыми гнусными словами. Только пусть продолжает говорить.
Господи, спасибо, что сберег ее.
– Кендалл… – Я хочу сделать шаг, но она резко поворачивает голову.
– Не приближайся ко мне! Не подходи!
Я не могу разглядеть в темноте ее лица, но по голосу слышно, что она плачет.
– Уходи, Бостон. Просто уйди. Не хочу тебя видеть. Не хочу тебя знать!
– Кендалл, пожалуйста… – В замешательстве я ступаю к ней, но она начинает кричать.
– Пошел вон! Вон! Если ты еще раз появишься здесь, я покончу с собой! Исчезни из моей жизни! – всхлипывает и кричит сквозь слезы Кендалл. – Уходи! Убирайся!!! Исчезни навсегда!
На ее крики сбегается медперсонал. Меня хватает за плечи Аластор и выводит из палаты Кендалл. Я еще долго слышу ее истерику. Оборачиваюсь, но Аластор не позволяет мне вернуться. Я и не сопротивляюсь. Не могу понять, почему она так реагирует на меня. Я просто ухожу, как ведомый, а в ушах раздается ее крик.
«Не приближайся!»
«Уходи!»
«Убирайся!»
И так по кругу. Без остановки. Сводя с ума.
Этой ночью я не уснул.
И следующей тоже.
Я еще много раз пытался увидеться с Кендалл, но меня не пускали. Потом приставили охрану к ее палате и предупредили всех, что я в «черном списке».
Через месяц ей разрешили покинуть клинику, и Кендалл вернулась домой. Я стучал в ее дверь, я лез в окна. Безуспешно.
А после того, как она все-таки предприняла попытку самоубийства и наглоталась таблеток, Юджин и Стенли подали на меня в суд. Теперь я не имею права приближаться к Кендалл ближе, чем на десять ярдов. Я изгнан из их дома и семьи. Я больше не тот парень, которого здесь любят. Теперь я мужчина, которого возненавидели все.
Глава 32. Мое все
– Сегодня утром подтвердилась информация о смерти всемирно известного фотографа Чейза Холла. Официальная версия – самоубийство. По нашим сведениям, в ночь с десятого на одиннадцатое октября Чейз Холл спрыгнул с девятнадцатого этажа своей квартиры, расположенной на углу второй авеню и двадцать второй стрит. По предварительным данным, в крови фотографа была обнаружена смертельная доза наркотического вещества. Следствие продолжается. Мы будем держать вас в курсе…
Я отключаю телевизор и бросаю уставший взгляд на Эзру. За последние несколько месяцев я изрядно вымотался.
– Ты должен мне пятьдесят баксов, – хмыкает отец, продолжая варить кофе. – Я же говорил, что это ссыкло самовыпилится. Нам же лучше.
И отец прав, но я не рад. Я хотел придушить Чейза собственными руками. Хотел видеть, как он борется, как делает последний вдох, как жизнь потухает в его глазах. Этот сукин сын не заслужил такого легкого конца. Он должен был мучиться и молить о смерти. И только тогда я бы сжалился и подарил ему вечную «свободу».
– Он сдал своих. Выложил нам все нужные имена, стоило только надавить. – Эзра будто чувствует мои мысли и, протягивая мне чашку кофе, продолжает: – Благодаря Чейзу мы вычислили одну из крупнейших ныне существующих мафий. За три года повязали десятки их людей. Здесь, в Италии, и в Америке. А теперь ответь: как ты думаешь, мучился ли Чейз перед смертью?
– Недостаточно. – Моя челюсть сжимается. – Его должен был прикончить я.
– Хотел его кровь на свои руках? Это не так круто, как звучит, Бостон. Спроси у своего отца Шейна.
Я отворачиваюсь и втягиваю в себя воздух, наблюдая за тюлем, который гоняет теплый итальянский ветер. В доме Эзры и Серены царит умиротворение. Здесь тепло и уютно. Здесь любят, поддерживают, лечат раны. Но не склеивают сердце. Увы, не склеивают. Мое вдребезги до сих пор. Как разбилось три года назад, так и не срослось.
Думал, что, когда разберусь с Чейзом, станет легче.
Не стало.
Не срослось там, в груди, ни одно звено.
Но этот мудак получил свое. Теперь он стерт с лица земли. И я сделаю так, чтобы о нем никто никогда не вспомнил. Как сделал он с моей Кендалл.
Кендалл.
Три года тишины.
Три года с того самого дня, когда исчезла и она.
Скандал был сумасшедший. Ее провокационные фотографии и видео блуждали по интернету целый год. Она молчала. Заблокировала все свои социальные сети и пропала. До сих пор никто не знает, где она.
Поначалу ее исчезновение связывали со всплывшими фото. Будто она решила залечь на дно, пока не утихнет скандал с порно-видео. Ждет, говорили, когда все забудут.
И забыли. Мы с Эзрой приложили к этому не мало усилий.
Позже на смену сенсационной истории Кендалл пришли десятки других. Личных. Мерзких. Люди ведь любят копаться в чужом грязном белье. Особенно, если это белье стоит триста пятьдесят баксов.
Я уже год ничего не слышал о Кендалл. Через Эзру или Серену узнавать бесполезно – семейство Фрай закрылось и от них. Они закрылись ото всех. Приняли мощную волну СМИ, оттолкнули ее и будто невидимыми стали. Тот случай с репутацией Кендалл пошатнул всех. А несчастный случай, при котором Кендалл едва не погибла, добил.
Убил и меня.
Не помню, что я делал первый год.
Если бы не Эзра, я бы свел счеты с жизнью, клянусь. Я был близок.
Когда Эзра приехал за мной, я был в невменяемом состоянии. Я бросил все. Просрал все. Я хотел сдохнуть.
А какая мне жизнь без нее?
Я потерял смысл.
Эзра ненадолго его вернул. Он напомнил, что нужно отомстить. Есть кому. И мы сделали. Мы проделали колоссальную работу. Мы выпотрошили Чейза, вынули из него все, что нам было нужно, а болтливых не любит никто.
«Суицид» – говорят СМИ.
«Спасение» – говорю я.
Этот мудак спас свою задницу от бо́льших мук. Те люди, с которыми он работал, сняли бы с него живьем скальп. И он это знал. Поэтому выбрал самый легкий выход – в окно.
– Доброе утро, милый. – Серена входит на кухню в белых стильных брюках от Gucci и полупрозрачной широкой блузке в цвет ее синих глаз. Она обнимает меня за плечи, улыбается и целует в щеку. – Хорошо спал? – Приглаживает мою отросшую челку.
– Нормально. Хотя бы смог вздремнуть.
– Бостон, тебе не мешало бы побриться, – хмурится Серена, проводя ладонью по моей щеке. – Выглядишь, как Эзра. Только татуировок не хватает.
– Ты что-то имеешь против потрясающих татуировок на моем сексуальном теле? – вмешивается Эзра и смеряет свою жену пристальным взглядом.
– Ему не идет, – фыркает Серена.
– Спасибо, Панда, – усмехаюсь я, за что получаю шлепок по плечу.
– Засранец. – Она выхватывает чашку из моих рук и отхлебывает. – М-м-м… Вкусно. Ладно, хорошего вам дня, Ноты. Мы с Итали едем в город.
– А поцеловать своего восхитительного мужа? – наигранно возмущается Эзра. – Иначе мне придется пустить в ход свое сексуальное татуированное тело.
Серена усмехается, разворачивается у двери и возвращается к нему в объятия.
– Больше, чем ад, – едва слышно шепчет она между поцелуем.
И так происходит всегда перед разлукой. Даже если Серена просто уезжает в магазин. Они прощаются будто на век.
А я прощаюсь всегда на три года.
Три гребаных года, за которые мое существование так и не обрело смысл.
– Ну что? – Эзра обращается ко мне, когда Серена выходит на террасу. – Мы сегодня вдвоем? Как насчет того, чтобы продегустировать наше новое вино?
– Вино? С каких пор ты пьешь вино? – усмехаюсь я.
– Хрен с тобой. Возьмем с собой виски.
Мы проходимся вдоль виноградников. Скоро закончится сбор урожая красных сортов для десертных вин. Эзра в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и я в черной футболке. Уже октябрь, но здесь еще греет солнце. Италия удивительная страна. Здесь хорошо душе. Но…
– Я возвращаюсь в Бостон. – Я делаю глоток из горла бутылки виски и не смотрю на отца.
– Тебе нельзя приближаться к ней.
– У нее завтра день рождения. Я хочу ее увидеть.
– Бостон… – Эзра притормаживает и кладет руку мне на плечо. – Ей только недавно дали покой. Все только улеглось. А смерть Чейза может снова поднять суету вокруг Кендалл. Не усугубляй. Еще не время возвращаться.
– Я должен увидеть ее. Прошло три года…
– Еще действует судебный запрет.
– Плевать.
– Юджин не подпустит тебя.
– Заберусь к ней в окно. Уже проходили.
– Я даже Стен не уговорю. Она почти не общается со мной.
– Пап, а если бы это была Серена? Если бы с ней тебе запрещали видеться?
– Ее бы у меня никто не отнял, – без промедления отвечает Эзра.
– Вот и Кендалл у меня никто не посмеет отнять. Я люблю ее. И больше не могу без нее жить. Я ждал три года, как и она ждала меня раньше. И тогда она вернулась за мной в Бостон. Пришло время мне вернуться за ней. И даже если она не захочет меня видеть, даже если больше не любит… Пусть скажет мне в глаза. Не могу больше терпеть. Она мое все, понимаешь?
– Понимаю. – Рука Эзры на моем плече ослабляется. Он хлопает меня, а потом обнимает. Сильно. Отчаянно. Как отец обнимает сына. – Я рядом всегда, ты же знаешь?
– Знаю.
– И Серена. Она любит тебя как родного сына.
– Знаю. Я прожил у вас два года. И мне кажется, она любит меня даже больше, чем тебя.
– Эй. – Я получаю слабый удар под дых. – Не смей так говорить. Я же эгоистичный мудак, забыл? Любовь моей женщины предназначена только мне.
– Это ты так думаешь, – усмехаюсь я и ударяю Эзру в ответ.
– Мой боец.
Он хлопает меня ладонью по спине и улыбается.
– Я вылетаю завтра утром, – сообщаю Эзре.
– То есть ты просто поставил меня перед фактом?
– Я все решил, пап. Больше не выдержу. Я ни о чем больше думать не могу. Только о ней. Спать не могу. Есть. Пить. У меня зудит под кожей все время. Каждый день, час, минуту, что я не с ней. Неведение убивает меня. Я просто хочу убедиться, что с ней все хорошо.