Да. Определенно и бесповоротно. Нужно срочно попросить прощения у Джейсона.
– Твои родители никогда меня не простят? – продолжаю я.
– Эй. Вообще-то моя очередь, – хмурится Кендалл.
– Не думал, что ты захочешь задавать мне вопросы.
– Я тоже не думала, – впервые за этот вечер ловлю во взгляде Кендалл неловкость. – Где ты был все это время, Бостон?
– А разве ты не знаешь? – усмехаюсь я.
– Нельзя отвечать вопросом на вопрос, зануда.
Теперь я улыбаюсь. И это первая искренняя улыбка за три года. И она вызвана тем, что Кендалл, как раньше, назвала меня занудой.
Это лучшее, что я когда-либо слышал.
– Италия, – продолжаю улыбаться.
– Я так и думала. Лечил душу?
– Латал раны.
– Получилось?
– Не с душой.
– Знаешь, забавно… – Кендалл задумывается, ее взгляд устремлен куда-то вверх. – Однажды я улетела в Италию, и нас с тобой разделили три года. Я вернулась. А затем на три года туда же улетел и ты… Совпадение?
– Не верю в совпадения. И ты тоже. Ты прекрасно знаешь, что это значит, Кендалл. Я вернулся за…
– Твой черед, – резко перебивает она, и мечтательный взгляд вновь сменяется холодным. – Спрашивал про родителей, кажется… Так вот. Я не разговаривала с ними на твой счет. Эта тема – табу. Они боятся ранить меня. Я боюсь задеть их. Так и живем.
– Все так просто? – беру стул, ставлю его рядом с Кендалл и усаживаюсь напротив. – Я ведь не был чужим человеком, которого можно вычеркнуть из жизни на скорую руку и так же быстро забыть.
– Не знаю, что тебе сказать, Бостон…
– Ты не пробовала сказать им правду?
– Это третий вопрос, – Кендалл съеживается под моим взглядом.
– Хорошо. Тогда расскажи мне правду. Почему ты прогнала меня из своей палаты? Почему не подпустила? К чему был этот судебный запрет? Три года гребаной разлуки. Я должен был быть рядом! – вскакиваю на ноги. – Я. А не кто-то другой. Я хотел, черт возьми, быть рядом с тобой! И в горе, и в радости. Так ведь говорят. В этом клянутся, когда любят. Так почему ты оттолкнула меня? Как могла так со мной поступить?
– А разве причина не очевидна? – Кендалл хватается на подлокотники инвалидного кресла и телом подается вперед, вскидывая подбородок. – Ты ослеп? Кажется нет! Очнись, Бостон, в этой комнате только один неполноценный человек! И это я!
– Господи, какая же ты глупая!
– Отлично. Ну и пусть. Глупым живется легче! Так перед смертью сказала твоя Скай.
И тут мы оба замираем. Я тянусь рукой к стулу, чтобы ухватиться за спинку, но он не выдерживает моего давления и падает на пол. Я спотыкаюсь и отшатываюсь назад, будто простреленный каждым словом, вылетевшим изо рта Кендалл.
«Перед смертью»– пуля в плечо.
«Твоя»– прострелено второе.
«Скай»– в самое сердце.
– Бостон, я… Я не должна была… – глаза Кендалл застилают слезы. Она только сейчас осознала, что выкрикнула вслух.
Кажется, я потерял дар речи. Опадаю прямо на пол, на ворсистый бледно-бежевый ковер Джейсона, и сливаюсь с ним цветом лица.
Новые подробности буквально сбили меня с ног. Не то, чтобы я не хотел их знать. Я не был готов. Я хотел расспросить обо всем Кендалл, но позже. Боялся, что это окажется триггером для нее, а оказалось глубокой травмой для меня.
Прихожу в себя, когда прохладная ладонь Кендалл касается моей щеки.
– Прости… – шепчет она.
– Ты не должна извиняться. Она едва не убила тебя. Ты имеешь полное право ненавидеть как ее, так и меня.
– И я ненавидела. Правда. Очень долго. У меня было на это время, знаешь ли, – легким движением Кендалл подталкивает меня за подбородок, чтобы я взглянул ей в глаза. – Месяц за месяцем. Я смотрела на свои ноги и ненавидела, ненавидела, ненавидела. Не тебя, Бостон. Только ее. Даже если бы я захотела, я бы не смогла тебя возненавидеть. Я пыталась, правда. Но не смогла. Я слишком… – Кендалл запинается и отнимает руку от моей щеки, но я ловлю ее за запястье.
– Что ты? – приподнимаюсь на колени, чтобы поравняться с ее лицом.
Кендалл напугана. Она взболтнула лишнего. Это не входило в ее планы, но я уже услышал. Уже додумал. Уже хочу, чтобы она продолжила так, как сложилось в моей голове.
«Я слишком люблю тебя, Бостон».
Скажи, родная, скажи. Умоляю. Прошепчи. Произнеси одними губами. Я нуждаюсь в этих словах.
Но Кендалл проглатывает их.
– Я… Я уже опаздываю домой. Папа будет переживать. Мне пора.
Кендалл резко разворачивает кресло и устремляется к выходу. Я подрываюсь на ноги и бегу за ней. Успеваю перегородить ей путь в холле.
Нет, черт побери, так просто она отсюда не уйдет.
Я хочу услышать. Я ждал три года. А если она не заговорит, то у меня найдется что сказать. Я ведь устроил встречу именно для этого.
– Кендалл, остановись. У нас еще остались вопросы. Так нельзя! Это не по правилам.
– Плевать, Бостон.
– Но я еще не все сказал!
– Неважно. Хватит. Остальное оставь при себе, – я пытаюсь удержать ее за плечи, но она отмахивается от моих рук.
– Я слишком многое держал при себе. Слишком долго.
– Меня это не волнует, понял?
– Нет, я ничего не понял. Ты ничего не объясняешь. И раз ты сама молчишь, то говорить буду я, – ухватываюсь обеими руками по обе стороны от ее кресла.
– Ты придурок?
– Дай мне пять минут.
– Отпусти немедленно! – психует Кендалл и пытается вырваться.
– Две минуты. Выслушай меня. Прошу.
– Нет.
– Минуту.
– Что ты успеешь сказать за одну минуту? – она гордо вскидывает голову и ловит мой взгляд.
– Самое важное, – я встаю перед ней на колено и вытаскиваю из кармана брюк кольцо, которое уже давно ждет ее.
Да, я многое потерял. В том числе и время. Я не должен был ждать три года и соблюдать эти дурацкие правила, выдвинутые ее семьей и судебным приставом. Но годы не вернуть. Однако я могу вернуть Кендалл.
– Я люблю тебя всем сердцем, – стою на одном колене напротив ее широко распахнутых глаз. – Оно всегда принадлежало только тебе. Даже когда я сам не мог себе в этом признаться. В моем сердце всю жизнь была только ты, Кендалл. И только ты остаешься там по сей день, – с ее ресниц падает слеза, быстро скатывается вдоль щеки и срывается с подбородка. Я смотрю ей прямо в глаза. – Если ты по-прежнему любишь меня – не отталкивай, умоляю. Лучше стань моей женой.
– Бостон… – она отрицательно мотает головой и начинает плакать. – Я не могу… Не могу… Я… Мы… Нас больше нет…
– Как «нет»? А куда же мы делись?
– Мы умерли, Бостон… Разве ты не понимаешь? Три года назад. В той самой машине, которая свалилась в залив Массачусетс. Мы утонули, Бостон.
– Тогда почему мы все еще дышим?
Ее глаза, полные слезы, застывают напротив моих глаз. Я все еще стою перед ней на колене. Держу открытую коробочку и протягиваю ей кольцо.
– Не хорони нас, Кендалл. Мы все еще живы. Реанимируй. Дай нам шанс. Хочешь, я повторю миллион раз, как сильно люблю тебя до сих пор? Хочешь, я буду повторять каждый день по миллиону? Лишь бы видеть твою улыбку. Лишь бы ты была со мной. Хочешь? – беру ее за руку, и Кендалл проглатывает всхлип. – Я люблю тебя, Кендалл. Люблю тебя, Конфетка. Люблю тебя, мой ветер. Люблю, ураган. Люблю тебя бешеную, неуправляемую, безумную, дикую, добрую, самую красивую. Люблю твое лицо, тело, душу. Люблю каждый твой изгиб. Люблю твое изящество. Люблю, как ты смотришь на меня прямо сейчас. Люблю твою силу воли. Люблю как ты искренне любишь и всегда отдаешься без остатка.
– Хватит, – она выдергивает свою руку, когда я начинаю покрывать поцелуями тыльную сторону ее ладони.
– Я могу продолжать бесконечно.
– Не нужно.
– Нужно. Пока ты не поймешь, что я никогда не откажусь от тебя. Это я должен тянуться к тебе. Я должен быть достойным тебя. Не наоборот. И пока ты этого не поймешь, я не поднимусь с колен.
– Нет, встань, Бостон. Пожалуйста, встань.
Она всхлипывает и дышит все чаще. Слезы льются по ее щекам. Кажется, им нет конца. Не хочу, чтобы она плакала. Поэтому выпрямляюсь, но не отхожу от нее. Тянусь к ее зареванному лицу и нежно утираю слезы.
– Прошу, не плачь… Я хочу, чтобы со мной ты всегда улыбалась. Позволь мне делать тебя счастливой. У меня получится, Кендалл. Поверь. Я больше не оступлюсь.
– Я верю тебя, но я… Не могу, Бостон. Я просто… – на нее накатывает истерика. Она задыхается от всхлипов, и с каждым мое сердце обливается кровью.
– Возьми кольцо, – захлопываю коробочку и вкладываю ей в ладонь.
– Н-нет, я не могу…
– Оно твое. Мое предложение бессрочное. Когда будешь готова ответить мне «да» – просто надень кольцо на безымянный палец и соедини наши три точки. Я все пойму, – мои руки застыли на ее лице, а взгляд прикован к покрасневшим от слез глазам. Она все равно прекрасна. Я все равно ее люблю.
– Нет… – нерешительно шепчет Кендалл.
– Люблю, как звучит твое «нет».
Я помню эту фразу, произнесенную Кендалл, когда ей было пятнадцать. И она тоже помнит, потому что ее губы впервые за это время дрогнули в слабой улыбке. Мимолетной, но я уловил.
– Поцелуй меня, Кендалл. Пожалуйста. Чтобы я запомнил на всю оставшуюся жизнь, – медленно склоняюсь к ее лицу.
– Я не могу… – ее попытки воспротивиться слишком слабые и звучат только на словах. Тело же само подается мне навстречу.
– Пожалуйста, Кендалл, – теперь не она, а я умоляю ее.
– Нет…
– Обожаю твое «нет».
Ее выдох оседает на моих губах, и я, не дожидаясь очередного отказа, накрываю ее губы жадным поцелуем мощностью в три года нашей разлуки. Обхватываю ее затылок и запрокидываю голову, впиваясь в нее глубже. Мой язык проталкивается ей в рот и сплетается с ее языком. Слабый стон Кендалл просачивается сквозь поцелуй и заставляет меня прильнуть к ней еще ближе. Поцеловать еще жарче. Впитать ее еще сильнее.
Как же я скучал. Как же невыносимо скучал каждый день и мечтал вернуться к ней.