Атлейф ошеломленно глядит на стол, словно ожидая увидеть на нем порт.
– Там, где он сидит, – возмущается Грюнальди, – восток. Север – здесь.
– На карте! На картинке я рисую север вверху, юг внизу и так далее. Понимаешь?
– Понимаю. А зачем эта картинка?
– Чтобы найти дорогу там, где ты никогда не был. Чтобы знать, где ты и куда нужно пойти. Проверяешь, где находится север, потом разворачиваешь карту так, чтобы направить ее, где север на самом деле, – и все видишь. Тут, например, та гора, за ней – ручей, и все такое.
– Ну хорошо, а как нарисуешь гору на куске кожи? Кожа плоская, а гора выпирает.
– Может, сделать ее из чего-то и прилепить? – осторожно предлагает Атлейф.
Непросто идет.
– Дайте мне кусок угля, – говорю – Смотрите на эту палочку и на то копье. Видите их длину? Называется: пропорции.
– Пройпперсейн… – повторяет Атлейф Кремневый Конь благоговейно.
И правда непросто.
Проведываю арсенал и ищу вдохновение среди убийственного железа разнообразных форм и размеров. Топоры, мечи, копья, дротики. Но нет ничего, что могло бы заменить мне мой меч. Мой совершенный синоби-кэн фирмы Nordland Aeronautics, который носит, если верить снам, какой-то щенок, изображающий великого героя.
Потому я возвращаюсь к кузнецам и прошу их отковать разные вещи. При мне рисунки, которые их очень интересуют, но мало что дают. Потому я описываю, как умею, а потом снова присаживаюсь на камни, смотрю на озеро в поисках вдохновения и ласкаю свою бессмысленную гаковницу. У меня еще есть запасы того, что по составу один в один порох, пахнет как порох и как порох же выглядит, только не имеет его силы. Слишком медленно горит. Мы делали черный порох в за́мке Даркмур. На всякий случай. Я прекрасно помню и знаю, как он должен действовать – да вот не действует.
Я сделал несколько попыток с разными составами, но эффект всякий раз оставался одинаковым. Пуля летела криво метров на пятьдесят, и ее без проблем можно было провожать взглядом. Даже праща рядом с моей гаковницей – смертельное оружие.
По крайней мере я отремонтировал свой лук.
В последний раз снаряжаю гаковницу и стреляю в сторону озера. Вижу, как заряд прыгает по волнам, словно утка. А потом сижу на скале с трубкой в зубах и смотрю на лоснящуюся, будто сталь, воду в поисках вдохновения.
– Я как-то видел такое, – отзывается знакомый скрипящий голос. – Не будет действовать.
Я нервно вскакиваю и смотрю на него. Не мог же он вырасти из снега вместе со своей тележкой и уродливым осликом, похожим на смесь окапи с жирафом. Не верю также, что он сумел ко мне подкрасться.
– Ты уже видел гаковницу, Воронова Тень?
– Да назови ее как хочешь. Но подумай о том, что было бы, если бы удалось. Через какое-то время всякий ходил бы с такой трубой. Ни к чему мужество, умение и мудрость. Власть захватывает тот, у кого больше труб, больше черной пыли и больше пуль. Или тот, кто делает их быстрее. Когда любой идиот может взять оружие, способное прикончить каждого, вскоре миром начнут править дураки. Такая идея – лучший способ приблизить мертвый снег. Подумай об этом, Спящий-на-Дереве.
– Такие разговоры ужасно помогут мне в час, когда миром начнут править безумцы, пользующиеся песнями богов.
– Поиски прямой дороги тебе тоже не помогут. Может, тебе будет проще, если скажу, что этот порошок когда-то действовал иначе и призвал мертвый снег? Тогда боги это заметили, и теперь их песни всегда слетаются туда, где кто-то смешивает уголь с селитрой. Так говорят в старых сказках. Есть вещи, которым не позволят действовать, потому что так лучше. Их нет в песнях людей, и потому люди не могут ими владеть. Иной раз потому, что не смогут, иной раз – потому что это принесет больше вреда, чем пользы.
– Значит, я могу пойти и метнуть в него копье или попытаться прокрасться с мечом в его спальню – или же садимся и ждем. Войны богов или мертвого снега. На выбор.
– Он Песенник. Убей его песней богов.
Я только фыркаю и сплевываю себе под ноги. Мне даже говорить неохота.
– Чудесно. Попытаюсь ослепить его своим магическим мастерством.
– Ты слишком быстро теряешь силу духа, Спящий-на-Дереве. Я приехал, чтобы кое-что тебе продать.
– Те твои предметы и вправду деят?
– Этот – наверняка. – Он показывает мне кривоватую палицу, сделанную словно из куска красного коралла.
– И что оно такое?
– Ты его прекрасно знаешь. Копье Дураков.
– То самое? А почему оно так выглядит?
– Оно сильное. Я скрыл его в обожженной глине, чтобы защитить от разума тех, кому неизвестны песни богов. Тут слишком много силы урочища.
– И в чем его сила?
– Я немного проверил, немного додумался. Это оружие Песеников. Должно быть, он тебя испугался, если схватился за копье. Сделал его на тот случай, если бы пришлось встать против Песенника, силой сравнимого с ним.
– Как оно действует?
– Убивает.
Я одаряю Воронову Тень тяжелым взглядом. Уже протягивал ему кувшин с медом, но теперь придержал руку.
– Убивает? – цежу ядовито. – Правда?
Он пожимает плечами.
– Ты спрашивал, как оно действует. Это копье. Можно ли спросить глупее? Ты не знаешь, как действует копье?
– Я спросил, чем оно отличается от нормального. Так трудно понять, о чем я спрашиваю?
– Оно чувствует силу урочища. Его к ней тянет. Как волка притягивает запах крови.
– Значит, когда Песенник мечет его, оно вернется и проткнет его?
– Нет. Тот, кто его делал, не настолько глуп. Оно ищет впереди. Прямо по древку. Достаточно метнуть его в Песенника – и дело сделано. Даже если бросишь легко, оно полетит как стрела. Даже если Деющий начнет убегать, Копье Дураков его догонит, полетит следом и проткнет.
Он отпивает из кувшина, возвращает его мне. Я протираю горлышко рукавом и тоже делаю глоток. Мед теплой волной стекает в желудок и гонит оттуда мороз.
– Откуда ты так хорошо знаешь, как оно действует, Воронова Тень?
Он хитро ухмыляется.
– Потому что я убил Деющего. Хотел испытать его и при случае разрешить старую проблему.
Меня охватывает подозрение.
– И как тот Песенник звался? Как он выглядел?
– Нет-нет, – отвечает он. – Это не был тот, кого ты ищешь. Это был кое-кто, кого я знаю очень давно.
Мы минутку молчим, я пыхаю из трубочки, поглядываю на Копье Дураков.
– Насколько близко нужно подойти?
– Я знаю, что оно действует на Песенника, которого ты можешь увидеть. Возможно, и дальше, но я не пытался. И ты наверняка не можешь метнуть его здесь и полагать, будто копье полетит на Скалистые Вершины. Оно должно увидеть свою цель. А может, должен и ты, как знать? Но когда оно долетит…
Он прикрывает глаза и с наслаждением чмокает.
– …бьет словно таран. Пройдет сквозь любую кольчугу или броню. Втыкается…
– Знаю, – обрываю я его почти жестко. Он не по-хорошему смеется.
– Если оно настолько ценное, отчего он не забрал его назад?
– А ты не знаешь?
– Потому что я был деревом? Он хотел, чтобы оно убило меня, если кто-то снимет заклинание?
Тот качает головой.
– Он полагал, что ты настоящий Песенник. Боялся, что ты сам снимешь чары. Поэтому послал своих людей в горы и приказал им найти Дерево. Чтобы забрать копье и сжечь тебя, пока ты деревянный. Тот, кто нашел бы, мог получить пять молодых невольниц, горшок золота и неделю в Садах Наслаждений.
– Как это искать? Насколько бы я сумел отойти, проткнутый навылет и превращающийся в дерево?
– Все же ты туповат. Помнишь, где ты с ним встретился? Представляешь, где Обиженная Вершина?
– Что?
– Обиженная Вершина! Голая девица, которая обиделась и плачет. Большая гора с сиськами, как ледники! Нужно быть слепым, чтобы…
– Представляю, где это. Названия я не знал…
– А видел ее, когда проснулся, когда вылез из ствола?
…Две затуманенные вершины, жмущиеся друг к дружке, словно ягодицы. Рваная линия скал, затянутая голубой дымкой. Видимые вдалеке два пятна леса, взбирающегося по склонам, горящего королевскими красками осени. Семьдесят три хвойных куста, покрученные так, словно они вышли из-под рук мастера бонсай… Но ни следа от Окаменевших Чудес, ни следа Плачущей Девушки.
– Тогда откуда я там взялся?
– Ты, несомненно, Песенник, только неосознанный. А этот колышек, – он взмахивает копьем, закатанным в керамический валик, – отяжелевший от силы урочища. Ты умирал, хотел оттуда уйти, вот тебя и перенесло. Не спрашивай, как. Ты исчез с моих глаз. Пропал. А он знал, что ты оставался слаб и что далеко тебя не унесло, а значит, ты должен быть где-то в его горах, но не знал точно, где именно.
Я отставляю кувшин.
– Значит, оно тоже может переноситься?
– Не копье! – кричит он раздраженно. – Что за козел! Не копье само по себе, а сила урочища! Сумеешь повторить это без наконечника в кишках?
– Не знаю, – говорю я. – Ладно, что ты за него хочешь?
– Я торговец. Хочу пять гвихтов.
– Ну нет. Ты сбрендил.
– Аакен платит целый горшок золота. Не говоря о прочих вещах.
– Погоди-ка. Копье и так было моим. Ты у меня его забрал.
– Я ведь тебе заплатил!
– Заплатил?! Ты бросил мне какой-то гнилой картошкой в морду! Хочешь, я заплачу тебе так же?
– Это был гриб из урочища! Полный силы. То, что в тот момент тебе было нужно больше всего! Ты предпочел бы тогда золото? Знаешь, сколько теперь Песенники платят за кусочек песни богов? За ее щепотку?! Урочища пусты! Пусты!
Я выбиваю трубку о камень.
– У меня еще остались какие-то деньги в сумах. В доме. Идешь со мной или подождешь?
– Подожду. У меня в повозке ценные вещи.
В переполненном доме непросто было найти нужную комнату. Большую, не слишком заставленную и такую, что никто не использовал как спальню. Он приказал закрыть тяжелые ставни, задернул еще и шторы и пригасил огонь в очаге.
На подворье собралась немалая толпа. Объявленный Драккайненом турнир слегка разгонял зимнюю тоску и обещал немало развлечений.