– Условия простые, – кричал Вуко с деревянной галереи над двором. – У меня на шее амулет. Камень на ремешке. Я сижу один в темной комнате, спиной к двери. У меня только деревянный меч и нож, детский. Кто хочет идти со мной в поход, должен войти сперва в сени, вооружиться такими же мечом и ножом, а потом войти в зал и отобрать у меня амулет. Все равно, как. У меня пять таких камней, и я возьму с собой пять человек, которые сумеют отобрать эти камни. Нельзя использовать другое оружие, чем то деревянное, которое лежит в сенях. Я не хочу, чтобы с кем-то случилась беда. Теперь я туда вхожу – и буду ждать. Предупреждаю: там темно. Удачи.
Он закрыл дверь в сени, а потом вошел в комнату. Передвинул одну из лавок и поставил ее напротив входа, попереносил железные лампы на треногах в случайные места, низко над полом растянул веревку, разбил об пол несколько глиняных кувшинов. Кое-где привесил к стропилам звоночки, взятые с конюшни, и пустой котел, который наполнил металлическими кубками и кувшинами.
Наконец отошел на другой конец комнаты, уселся на стол и положил на колени деревянный меч. Решил, что все готово, и налил себе меру пива в оловянный кубок.
– Это легко! Прежде чем вы досчитаете до ста, я выйду с амулетом, – кричал кто-то за дверью. – Сейчас увидите! И попытайтесь сделать это быстрее, чем Гьоллхад Каменный Волк!
– Это будет длинный день, – сказала Цифраль. – Но и тебе стоит чуть размяться.
В абсолютной темноте комнаты осторожно скрипнула дверь.
Гьоллхад и вправду вышел в рекордное время. Болельщики не успели сосчитать даже до девяноста. Вышел без амулета, но и без деревянного оружия, держась обеими руками за темечко. Ни с кем не захотел разговаривать, пока не лег на лавку, свернувшись в клубок, и только тогда слабым голосом попросил, чтобы ему принесли снег.
Смеркалось, когда Драккайнен снова вышел на галерею. Чуть прихрамывая, с подбитым глазом, шишкой на лбу и содранными, окровавленными костяшками на обеих руках.
– У меня было пять амулетов, – крикнул он. – Все пять у меня отобрали. Поздравляю победителей. Прошу прощения, но увидимся на завтраке. Мне нужно сходить в баню, а потом лечь. Плохо себя чувствую, как бы чего не повредил. И я немного устал.
Толпа искалеченных, избитых людей, прикладывающих к лицам горсти краснеющего снега, а то и перевязанные тряпками, выслушала его молча – и разошлась.
В тот вечер рано легли все.
– Грюнальди… – говорю я при виде камня, ложащегося перед моей тарелкой и непроизвольно щупаю опухшую щеку. – Я тебя сразу узнал.
Грюнальди со стоном всовывается за лавку и отчаянно осматривается в поисках чего-то мягкого, что не нужно слишком сильно кусать.
– Творога?
Он горячо меня благодарит, крошит творог в миску и заливает пивом.
– Грунф… Ты ужасно шумел, но тебе все равно удалось.
– Я специально, – отвечает он. – Хотел погреметь тем железом, чтобы ты не услышал, как я иду.
– Спалле. Поздравляю. Ты хорошо движешься в темноте, тебя почти не было слышно. Какое-то время я вообще думал, что ты не входил.
На стол ложится еще один амулет.
– Я Варфнир Бегущий-по-Склону.
– Это ты ходил осторожно, ощупывая дорогу мечом? Хорошо бьешься.
– Он у нас лучший, – говорит чуть завистливо Грюнальди. – Живет в моем дворе.
– А где пятый?
– Здесь!
Мы все замолкаем и смотрим, удивленные. Грюнальди качает головой и наливает себе пива.
– Да, это я! Сильфана Говорящая-с-Пламенем. Вам стыдно?
– Ты хочешь идти с нами? – спрашивает неуверенно Грунф.
– А что, думаешь, я не смогу? Что я из тех женщин, которые постоянно жалуются? Что я устану, испугаюсь или расплачусь? Я получила амулет или нет?
– Получила, – признаю я. – Таковы условия.
– А ты что, дурень? Не узнал, что баба?
– Было темно, – объясняю я. – А кроме того, она хороша. Вошла тихо как мышь, а потом притаилась и заставила меня ее искать. Знает, как пользоваться своей ловкостью и быстротой. Ей не пришлось быть быстрее или сильнее меня. Дала мне в лоб котелком, который я сам там повесил. Раскрутила его и приманила меня так, чтобы я получил по черепу. Если бы не закрылся… Это было хорошо. Только что скажет на это Атлейф?
– Я уже не ребенок, чтобы спрашивать у брата позволения, – заявляет Сильфана.
– Стирсмана Людей Огня, женщина, – злится Грюнальди. – Я проходил такое десятки раз. В самых разных морских походах и всяком таком, потому что вторая моя женщина в точности, как ты. Не говорю, что ты справляешься хуже мужей, которым Ульф посчитал кости, понятно, что это неправда. Ты получила амулет, разбила ему башку, а он успел только подбить тебе глаз и что-то еще: уж очень странно ты сидишь. Многие так не сумели. Но дело кое в чем другом. Мы идем убивать Песенника. И только это идет в расчет. Может, мы все погибнем, а может – только половина. Это не настолько важно, лишь бы погиб проклятый король Змеев, потому что тогда, возможно, мир не закончится. Идя с мужами, мы это понимаем. Умеем вынести, когда кто-то погибает, хотя это непросто. Но мы можем не справиться, если между нами будешь ты. Тогда убийство Песенника не будет самым важным. Важнее будет, чтобы ты вернулась домой живой. Пусть даже прочее нам не удастся. Мы, Люди Огня, бережем своих – и ничего с этим не поделать. Мы можем делать вид, что ты рождена из железа и войны, как всякий среди нас. Но когда прольется кровь, мы все станем думать только о тебе. Так уж оно есть. И это не все. Ты будешь отважной и станешь демонстрировать нам, что справляешься не хуже. Будешь этим хвастаться. А мы будем стараться от тебя не отставать. А потом мы от тебя одуреем. Глянь на Ульфа! Только глянь на него! Как он нас поведет, если ты будешь с нами? Ему придется выжать из нас все силы, и я уже вижу, как он думает лишь о том, суха ли твоя худая жопка, тепло ли тебе и не грозит ли тебе чего. Ты что, слепая, женщина?
Устанавливается тяжелая тишина.
Мне кажется, я краснею и едва сдерживаюсь, чтобы не расколотить Грюнальди его рыжую головенку.
Варфнир озабоченно откашливается и заглядывает в кувшин, Грунф с изрядным вниманием осматривает кусок мяса, что держит в руках.
– Ульф будет вести поход, и я хочу знать, что об этом думает он, – говорит Сильфана и меряет меня внимательным взглядом оленьих глаз.
– Мы не идем на битву. Мы идем прокрасться и убить, а это куда труднее. Для всех нас. Но то, что говорит Грюнальди, тоже правда. Я знаю, что ты справишься. Но не знаю, справимся ли мы. Скажу так: ты – сестра стирсмана. Думаешь, Атлейф не желает идти? Мы ругались весь вечер. Он понял, что нужен Людям Огня. А потому даже не входил в темную комнату, потому что кому-то следует остаться здесь, с ними. Так же обстоит дело с тобой. Что будет, если он погибнет?
– Люди Огня выберут себе нового стирсмана, – говорит девушка неуверенно.
– Когда-нибудь. Если сумеют решить. А до того времени предводительствовать придется его сестре. Стирсман решит. Если Атлейф согласится, можешь идти.
– Ты не сказал, что ты сам об этом думаешь.
– Потому что нынче время убить короля Змеев. Больше ничего не важно. Даже то, что я о таком думаю. Скажу так: я хотел бы, чтобы ты выжила, Сильфана. Если пойдешь с нами, не знаю, как оно будет. А я хочу вернуться и увидеть, как ты танцуешь с огнем.
Потом я выхожу на галерею, раскуриваю трубку и смотрю на подворье, полное людей. Дом большой, но из-за нападения Змеев буквально трещит по швам. К сортирам и бане – вечные очереди, непросто подсчитать, хватит ли припасов, хотя сюда свозили все, что удавалось. Я стараюсь сконцентрироваться на крутящемся в голове плане, но у меня тяжело на сердце. Грюнальди может быть прав: когда в воздухе висит вероятность, что Говорящая-с-Пламенем, девушка-серна отправится с нами, мы начинаем корректировать план, потому что он кажется слишком рискованным.
Она выходит из коридора и бесцеремонно вталкивает меня в какую-то комнату, где сидит несколько женщин – видимо, невольниц, – которые шьют. Шьют одежды и меха, которые я заказал.
– Выйдите! – фыркает она.
Мы остаемся одни. Она прижала ладонь к моей груди, удерживая двумя пальцами полу кафтана, словно ожидая, что я сбегу.
– Хочу узнать, что ты думаешь, когда тебя никто не может услышать. Скажи мне: «Сильфана, иди со мной». Или: «Сильфана, останься дома». Это просто.
– Сильфана, – говорю я, – останься там, где я найду тебя живой, если выживу сам.
Она легонько отталкивает меня.
– Хорошо, я останусь. Но только потому, что ты так сказал. Даже не пытайся погибнуть. Ты должен вернуться.
– Сильфана… Я тебе в деды гожусь.
Она фыркает смехом и подпирается кулаками.
– Я что, выгляжу дурочкой?!
Я вздыхаю.
Еще один разговор наедине случается у меня с Атлейфом. На этот раз в арсенале, где я раскладываю на большом дубовом столе убийственные железки.
– Моя сестра… – говорит Атлейф. Я играю желваками. Еще один станет меня сватать? – Наделала шуму, а теперь ходит какая-то веселая. Кто ее поймет?
– Стирсман… Я приказал ей остаться дома, хотя она хотела идти – как и ты. Не знаю, чему она радуется.
– Именно потому, что ты вообще что-то ей говорил. Она упрямая. Если вобьет себе что в голову… Ульф, только она у меня осталась. Отец погиб в заморском походе, мать убили Змеи, когда она защищала наши земли. Когда я услышал, что Сильфана хочет идти с тобой…
– Она сказала, что остается. Можешь не переживать.
– Не в том дело. Я хотел бы, чтобы она пошла.
– Как это?! – я прячу нож в ножны и испытующе смотрю на Кремневого Коня.
– Возможно, по той же причине, по которой ты желаешь, чтобы она осталась. Я думал, с тобой ей будет безопаснее. Если Змеи ударят в нас песнями и чудесами, возможно, нам придется отступать на север.
– Если Змеи ударят, это будет означать, что мы мертвы.
– Необязательно. Возможно, вам не удастся, но вы останетесь живы. Я в это верю. А теперь – и сам не знаю… Думал, что, возможно, ты сумеешь ее защитить.