Увидев это, Цыган заорал не своим голосом. Он поднял окровавленное лицо к небу и забился в истерике. Женщины схватили его за руки и стали прижимать к себе. Мальчик вырывался, но быстро обессилел. Он упал на колени и заплакал. Слезы на его щеках смешались с кровью. Он упал на бок в осеннюю дорожную грязь, чуть подмороженную за прошедшую ночь, и продолжал тихо рыдать от бессилия и горя из-за потери матери.
В несколько минут его жизнь, жизнь старшей сестры и жизни еще многих, находившихся поблизости людей изменилась. Боль от смерти родительницы, пытавшейся защитить своих детей, вселилась в его маленькую душу. Сдавленный и потерянный, он распластался на дороге. С его лица на землю падали капли крови, смешанной со слезами. Он всхлипывал, и как только его взгляд снова упал на мертвую мать и склонившуюся над ней сестру, он снова взвыл.
Женщины вновь подняли его. Но вдруг они вздрогнули от чего-то неожиданного. Их лица мгновенно сосредоточились на том, что они увидели. Из-за дыма, шедшего от какого-то недалекого пожара, стали появляться фигуры немецких солдат, медленно идущих по дороге вдоль домов местных жителей. Они с интересом смотрели на жителей только что оккупированного ими города, переживших первую тяжелую трагедию, являвшуюся следствием вторжения на их территорию жестокого и подлого врага.
Один из гитлеровцев, держа наперевес карабин, жевал яблоко. Он шел первым в колонне беспорядочно идущих солдат, облаченных в каски и шинели. Их фигуры стали появляться из редкой, похожей на туман дымки. Они были злы и сосредоточенны. Оружие было наготове. Между собой они передавали солдатскую фляжку и, морщась, пили из нее по очереди.
– А ну, в дом! – Витя услышал позади себя тихий голос матери, которая резко потянула на себя его и Илью.
Мальчик успел только повернуть голову, чтобы посмотреть на все еще остававшегося на пути идущих немцев Цыгана и женщин, среди которых была его бабушка. Но увидеть все он так и не успел. Мать быстро втащила его в калитку. Ему удалось только мельком взглянуть на убегающую с дороги пожилую женщину.
Уже войдя в дом, он прильнул к забитым снаружи досками окнам и стал смотреть через щели на медленно двигавшихся гитлеровских солдат, которые вдруг поменялись с другими людьми, не похожими на них. Грязные солдатские сапоги с широкими голенищами исчезли. На их месте замелькали в проеме досок забора привычные глазу ботинки с обмотками. Витя удивился. Он не поверил своим глазам. Прильнув ближе к стеклам, он стал вглядываться в сторону улицы. Там действительно шли красноармейцы. Мальчик отпрянул от окна. Он повернулся в сторону двери и, не обращая внимания на суетившихся возле кровати мать и бабушку, успокаивавших маленьких сестренок, прошмыгнул в сени, а потом на улицу. Лишь на крыльце он столкнулся с Ильей, ударившись головой в его тело.
– Куда ты? – остановил его дядя.
Он обхватил плечи ребенка и только тогда заметил, куда устремлен взгляд того. Повернув головы, они оба стали смотреть на бредущих по улице безоружных солдат Красной армии, конвоируемых гордыми, опьяненными победой немцами. Их было около десятка. Опустив головы, они шли по дороге. Одетые кто в ватник, кто в шинель без ремня, а кто и вовсе в одной гимнастерке, кто в шапке, а кто в пилотке или фуражке, они брели редкой толпой. Один из них сильно хромал. Другой держал возле локтя окровавленную руку. Третий плакал, громко всхлипывая. Четвертый не то ругался, не то причитал, вставляя матерные слова в адрес кого-то. Последнего идущий следом немец сильно толкнул в спину. Солдат упал, и быстро под крик гитлеровца вскочил, и продолжил идти, стараясь спрятаться за тело товарища.
– В дом зайдите! Что вы там встали?! Илья?! – из комнаты послышался голос бабушки. – Уйдите с глаз долой. Не дай бог, немец опять нагрянет.
Едва она это сказала, как, выбив калитку ударом ноги, на участок вошли два солдата и, держа наперевес ручной пулемет и карабин, обошли дом и сарай. Осмотревшись, они ушли, присоединившись к своим, замыкавшим колонну пленных красноармейцев.
Витя никак не мог заснуть. Едва он закрывал глаза, как перед внутренним взором вставали картины пережитого днем. То на пол падала от полученного удара мать, по которой, уже лежащей, бил ногой гитлеровец, то громко хлопал выстрел и возле забора безжизненно опускалось на землю тело соседки. Мальчик вздрагивал, просыпался и приподнимался с постели. Сонными и ничего не понимающими глазами он озирался по сторонам. Рядом начинала плакать трехлетняя Валя, тоже страдавшая в ту ночь от пережитого. К ним подходила мать. Снова укладывала детей, произнося своим мягким голосом ласковые слова, убаюкивающие детей.
Витя окончательно проснулся после очередного внезапного своего пробуждения. Он лежал на боку и смотрел на сидевшую за столом мать. Та плакала, и мальчику были видны ее слезы, стекавшие по щекам и вытираемые ею тыльной стороной ладони. Она повернулась к печи, возле которой суетилась бабушка. В это мгновение Витя полностью увидел в тусклом свете керосиновой лампы ее распухшее слева лицо, с четко выраженным рубцом свежей раны на скуле, полученной от удара немецкого солдата. Мальчик вскочил с кровати. Уже не сдерживаясь, он подбежал к маме и, плача, уткнулся в ее грудь. Она обняла его, прижалась щекой к его голове.
– Мама! Ведь тебя не убьют? Да? Не убьют? – он не мог оторваться от нее, крепко вцепившись руками в блуз-ку женщины и вспоминая трагедию прошедшего дня.
– Нет! Ну что ты. Скоро наши солдаты придут и прогонят немцев. Папка наш вернется, – отвечала она ему.
Голос женщины начал срываться. Она бросила на стол нож, которым только что чистила картофелину и, вцепившись в сына, разрыдалась от всего того, что выпало на ее долю в последние месяцы, от страха за своих совсем еще маленьких детей.
Едва она обняла ребенка, как где-то далеко резко и сильно ударил гром, от которого содрогнулся весь дом и задребезжали стекла в окнах.
– Ой! Батюшки! Что это? – затрепетала от страха пожилая хозяйка, схватившись руками за печь и начав креститься, глядя на образа, висевшие в красном углу комнаты.
Витя упал на пол, и его глаза стали беспомощно бегать по сторонам. Его мать тут же вскочила и быстро направилась к кровати, где уже беспокойно зашевелилась во сне Валя. Потом она метнулась к подвешенной к потолку люльке, к спящей в ней Тамаре. Она снова стала успокаивать нежным материнским голосом своих дочек, едва не разбуженных неведомым громом.
– Что же это творится? Господи! – взмолилась пожилая женщина, упав на колени перед иконами.
Вслух прочитав молитву и перекрестившись, она направилась к выходу, сорвав с вешалки платок. Из-за печи появился заспанный Илья, которого тоже разбудил громкий шум с улицы. Он прильнул к окнам, но, ничего не увидев, отправился вслед за матерью, исчезнувшей за входной дверью в сенях. Через несколько минут они вернулись с испуганными взглядами.
– Что-то вдали горит, зарево сильное, – сказала пожилая женщина, видя немой вопрос на лице молодой хозяйки.
– Где-то возле моста, – уточнил Илья, тряся головой, – взорвали что-то.
Витя с пониманием смотрел на них. В его глазах читался одновременно испуг и удивление, страх за мать и сестер, за отца, от которого уже больше месяца не было писем, за друга Цыгана, потерявшего вчера самого родного человека. Мальчик беспомощно сидел на полу, пытаясь осознать всем своим детским умом ужас творящегося вокруг, называемого самым страшным словом на свете «война».
– Ой! Одни немцы кругом! – запричитала пожилая женщина, снимая с плеч старое, потертое и много раз штопанное пальто. – Злые как черти. На нас смотрят строго. Солдатиков наших выискивают. Находят, потом избивают. Одного прямо прикладами били. Молоденький такой. За что же они его так? Ведь он пленный уже!
Хозяйка села на лавку, уступив место только что вошедшему в комнату Илье. Тот снял ватник и молча опустился рядом с матерью.
– Похоронили? – молодая хозяйка смотрела на них вопросительным взглядом, ожидая ответа на интересующий ее в данный момент вопрос о погребении тела убитой вчера гитлеровцем соседки Натальи.
– Не дают хоронить, – ответил ей Илья после непродолжительной паузы.
Он виновато опустил глаза в пол. Так же, как и сын, вела себя и пожилая женщина. Молодая хозяйка поняла, что близкие ей люди стараются не доводить до нее нежелательную информацию. Старушка боится за пропажу у невестки грудного молока, а Илья вторит матери и тоже старается не досаждать неприятностями. Набравшись сил после новых плохих новостей, молодая женщина смотрела на них умоляющим взглядом, пытаясь добиться пусть даже самых страшных слов правды о происходящем вокруг, о том, чем закончилась попытка предать земле тело соседки.
– Ну что же вы молчите-то? – взмолилась она, едва сдерживая плач, ставший привычным в последние месяцы.
– Убитых много, – тихо промолвил Илья, стараясь говорить так, чтобы не было слышно детям.
Несмотря на его старания, Витя все услышал, все понял, а потому приподнял от любопытства голову и стал смотреть в сторону говорившего.
– Улицы все завалены. Кругом только убитые, – продолжал молодой человек, – под заборами, на дорогах, возле домов. Почти все в форме.
Он замолчал. Несколько раз тяжело вздохнул. Потом заговорил. Только голос его уже не был ровным, начал прерываться. А сам он невольно затрясся и стал возиться на лавке, пытаясь не то встать, не то сесть поудобнее.
– Только в нашей форме. В немецкой – всего раз видели. Того столько немцев окружило. Офицеры, видимо, были. Нас всех разогнали, а тетку Наталью велели к забору кладбища положить. Мы ее там и оставили.
Его перебила пожилая женщина, видевшая, как начинает волноваться ее сын. Она сама, не находившая себе места от похода на городское кладбище, еле сдерживала эмоции и то дело проводила ладонями по лицу или в очередной раз поправляла на голове платок.
– Не дают закапывать, велели там оставить. Мужик один все командовал, а над ним немцы. Он их слушает и нам передает. – Она стала отворачиваться во время своего рассказа, стараясь спрятать текущие по щекам слезы. – А Васятку и сестру его тетка их забрала.