– И где она корову держит при немцах? – нервно произнесла одна женщина, проходившая мимо стоящего в стороне Вити.
– Так староста прикрывает ее! – ответила ей вторая. – Молочко-то все любят!
– Купите картошечки, недорого отдам, – послышался еще откуда-то голос.
Мальчик наблюдал за одной женщиной, по бокам которой прижимались двое маленьких ребятишек. Она что-то тихо, почти неслышно бормотала, глядя на одну из торговок и протягивала к ней руку с повернутой вверх ладонью.
– Много вас тут таких! – резко отвечала ей та. – Не на что купить, так иди! А у меня тоже детки, и они тоже кушать хотят!
Просительница продолжала настойчиво что-то бормотать и протягивала руку к торговке. Потом она выдвинула перед собой детей, обняв их за плечи, оставаясь непреклонной в своей просьбе. Не выдержав давления, обладательница безуспешно реализуемого товара, быстро спрятала его под мешковиной и поставила на саночки, чтобы спешно покинуть рынок, устав от просительницы. Но едва женщина с детьми отошла от нее, как торговка снова открыла напоказ свой товар и стала предлагать его людям.
– Подайте Христа ради. Деток кормить нечем, – жалобный женский голос заставил Витю повернуться назад, где он снова увидел женщину с детьми.
Теперь ему стало ясно, что бормотала она себе под нос – просто просила милостыню. Чуть поодаль от нее с протянутой вперед рукой шел мальчик, примерно одного возраста с Витей. Он так же жалобным голосом просил подаяния, подкрепляя слова горестным выражением лица. Витя вдруг вспомнил слова своей бабушки о том, что взятой в дорогу еды хватит совсем ненадолго. А если разделить ее с той семьей, что милостиво приняла их на постой, то еда закончится буквально за день-два, учитывая количество голодных ртов. Сразу после этого Витя начал вспоминать, что последнюю, взятую еще из дому картошку, они употребили в пищу еще вчера. Сегодня же на завтрак ему досталась лишь маленькая плошка жидкой похлебки, сваренной из остатков крупы, найденной где-то в закромах хозяйского дома. В памяти ребенка вдруг всплыли слова из разговора его бабушки и принявших их к себе женщин. Чтобы из домашних никто не слышал, они тихонько переговаривались между собой о том, что уже на обед поставить на стол будет нечего, кроме жидкого супа, которым, с их слов, никто не наестся, а только «животы наполнятся».
Витя поднял глаза на просившего милостыню мальчика. Тот продолжал медленно обходить торговок, иногда резко оборачиваясь к проходившим мимо людям, обращаясь к ним с тем же, с чем подходил абсолютно ко всем. Вдруг одна из женщин быстрым движением, как будто скрывая его ото всех, вложила что-то мальчику в карман и сразу отвернулась. Витя вскинул брови. У доброй торговки в корзине, стоящей в ногах, виднелись клубни картофеля, следовательно, не иначе как один из них она подала просящему милостыню мальчику. На душе у него потеплело. Значит, мир не без добрых людей! Значит, далеко не все бранятся и гонят прочь несчастных беженцев, не по своей воле изгнанных проклятыми гитлеровцами из своих домов.
Витя несколько раз осторожно осмотрелся по сторонам. Подойти и попросить у сердобольной торговки он не решался. Еще меньше ему хотелось вымаливать у людей подаяния, как это делал его ровесник. Мальчик колебался. В чужом ему доме оставались полуголодные дядя и бабушка. А еще законные обитатели, которые могли в любой момент, по его мнению, выгнать непрошеных гостей на мороз.
Он решился! Закрыл глаза, протянул вперед маленькую ладошку с надетой на нее вязаной рукавичкой и повернул в сторону, чтобы двигаться по только что спланированному маршруту с тем учетом, чтобы непременно подойти к той самой женщине, что подаст ему долгожданный картофельный клубень. Он медленно зашагал, еще не открыв глаза. Но как только он поднял веки, ему стало невероятно стыдно. Ему казалось, что весь мир сосредоточенно смотрит только на него. Его пытаются пристыдить, унизить, опозорить. Он низко опустил голову, стараясь смотреть только себе под ноги и уповать только на судьбу. Отступать он уже не решился. Было слишком поздно для этого. Процесс прошения милостыни был запущен. От невероятного смущения он с трудом переставлял ноги и продолжал смотреть только вниз, прижав подбородок к груди. Тело его едва слушалось. Шел он молча и лишь фиксировал взглядом выполнение намеченного маршрута, ориентируясь по выставленным вперед корзинам и ведрам торговок.
Волнение и стыдливость за проделываемое им сделали свое дело. Витя забыл о своем нехитром плане получения клубня картофеля. Он просто шел, не произнося ни единого слова, протянув вперед свою маленькую детскую ручку, и уже почти забыл о цели своего обхода торговой площади, как вдруг что-то толкнуло его в бок, как будто какая-то неведомая сила надавила ему на боковой карман пальто. Мальчик поднял глаза и увидел ту самую торговку, на встречу с которой он очень рассчитывал, как рассчитывал на получение от нее заветного картофельного клубня. Расчет его оправдался самым невероятным образом и именно тогда, когда он сам уже позабыл обо всем и машинально шел с протянутой вперед рукой. Он быстро отвернулся и чуть ускорил шаг, прекрасно понимая, что добрая женщина помогает ему вопреки чему-то, от чего она отворачивается сразу после того, как быстро и почти незаметно вкладывает свой подарок в карман ребенка.
Полный в душе благодарности к ней он направился дальше уже абсолютно не думая, что кто-нибудь еще сможет помочь ему, угостить или подать что-либо. Он решился на попрошайничество ради спасения собственных дяди и бабушки, последних оставшихся в живых родных ему людей.
– Мальчик, мальчик, – услышал он поблизости, – ну-ка, пойди сюда.
Он повернулся и увидел лицо совершенно незнакомой ему женщины.
– Ты из Мценска? – спросила она его.
Витя закивал, не понимая еще, что хотят от него.
– Пошли со мной, – сказала она и поманила его за собой.
Добрая интонация в голосе не вызвала у него отрицательных эмоций. Он послушно двинулся за ней. Женщина завела мальчика к себе во двор и велела стоять на месте. Сама зашла в дом и через пару минут появилась на пороге с ведром, наполовину заполненным картофельными очистками.
– Ты где остановился? – спросила она, поставив ведро Вите под ноги.
В ответ он стал резко вертеть головой, пытаясь найти ориентир в виде очень высокого дерева, что приметил для себя, когда уходил из дому на торговую площадь.
– Только ведерко назад принеси, – сказала женщина, так и не дождавшись от ребенка ответа.
…– Отдохните пока, детки, – как всегда, с некоторой ласковой интонацией в голосе сказала хозяйка дома своему сыну и Вите, только что вскопавшим землю на небольшом участке в конце огорода.
Мальчишки сели на старый изогнутый ствол давно спиленной яблони и стали устало смотреть вдаль, отдав последние физические силы своих истощенных недоеданием организмов сельским работам. Немного отдохнув, они оба начали разглядывать новые мозоли, появившиеся на натруженных ладонях.
– У нас сад хороший, яблок много дает, – начал говорить Толик – сын хозяйки, ставший другом Вите после его появления у них в доме.
Ему тоже было восемь лет, но, в отличие от своего товарища, он так и не начал ходить в школу, потому что началась война, потом они оказались в оккупации, а само здание расположенной неподалеку сельской четырехлетки было занято проживающими там беженцами. Ребята сдружились. Вместе помогали старшим по дому и хозяйству, вместе шалили, что было свойственно их возрасту. Постепенно они забыли прежние горести. В их теперешней жизни укоренились военные порядки. Иногда, чтобы хоть как-то отключаться от постоянного чувства голода, Витя начинал учить грамоте своего нового друга – благо времени на это у них было много. К их занятиям часто присоединялась старшая сестра Толика Лена, которая тоже активно участвовала в обучении грамоте брата, но быстро ретировалась из-за постоянно возникавших между ними ссор. В свою очередь, Витя оказывался куда более терпеливым и настойчивым преподавателем, от чего приятель с удовольствием слушал его и перенимал те небольшие знания, которые мог получить от юного учителя, за спиной которого был всего месяц учебы во втором классе. Они не заметили, как к ним сзади подбежал их общий товарищ Митя, который, еще не отдышавшись, встал напротив и начал взахлеб рассказывать об увиденном им.
– Там, там столько наших солдат нагнали, – чуть ли не заикаясь говорил Митя, – человек сто, может больше. Туда, где амбар, что на днях колючей проволокой обнесли. Их всех за нее загнали. Они и сейчас там, все грязные, бородатые, худые до костей, смотреть жалко.
Ребята не моргая слушали друга, широко открыв рты от удивления.
– Где это? Побежали скорее туда! – первым отреагировал Витя, уже не раз сталкивавшийся с пленными красноармейцами, которых много раз видел еще в Мценске, общался с ними и не понаслышке знал об их тяжелой участи.
Мальчишки вместе двинулись к указанному товарищем месту, подгоняемые Витей, сердце которого защемило от одной только мысли снова столкнуться с людьми, жестоко угнетаемыми в нечеловеческих условиях. Друзья миновали сельские улицы и, уже добравшись до окраины, столкнулись там с группами деревенских женщин всех возрастов, издали наблюдавших за скопившимися за забором с колючей проволокой пленниками. Навстречу ребятам шли не спеша три старушки, скорбно опустившие головы. Одна из них вытирала краем повязанного на голове платка слезы и негромко причитала, обращаясь к той, что была ближе:
– За что же их так? Они же не звери какие!
За ними, чуть поодаль, шла еще одна группа женщин. У всех по щекам текли слезы.
– Совсем их не кормят, что ли? – пробурчала одна.
– Так голодом морят! Вон, на кого похожи, – вторила ей другая.
Ребята оглядели идущих женщин. Услышав их разговор, они прекрасно поняли, что их ожидает в том месте, куда они держали путь. Они испытывали те чувства, которые могут испытывать только те, кто уже несколько месяцев вместе со всеми борется за выживание, находясь в объятиях чуждой им силы, что принесла на их землю боль и страдания, слезы и смерть.