воротниках с кубарями, ромбами, шпалами или треугольниками. Он помнил нарукавные нашивки, помнил рисунки отца на тетрадном листе, где он показывал ему знаки различия в воинских званиях. Сейчас перед ним шли солдаты, как правило, в укороченных гимнастерках с воротниками другого покроя и без петлиц, с погонами на плечах. Он с удивлением смотрел на них, не понимая, почему произошли такие изменения в облике бойцов.
– Удивляюсь! – громко произнес один из солдат в колонне, оборачиваясь к идущему за ним товарищу. – Сколько идем, одни руины да пепелища. Только печные трубы стоят. А эта деревня почти вся целая. Успели-таки отбить у фрицев!
Мальчик проводил глазами бойцов, разговор которых отчетливо услышал, и сразу вспомнил свой родной дом, что начали разбирать у него на глазах пленные красноармейцы в холодном декабре сорок первого года.
– Витька, Витька! – кричал на бегу Чапай, обгоняя солдатскую колонну.
– Чего? – хмурясь под ярким солнцем, спросил Витя товарища, когда тот остановился после быстрого бега.
– Там, там, возле вашего дома машина военная остановилась, – задыхался Чапай. – Какой-то начальник к вам зашел.
– Ну и что? – равнодушно посмотрел на него мальчик, нисколько не удивляясь появлению в деревне очередного командира на автомобиле, которых он уже не раз видел сегодня за день.
– Я так думаю, – продолжил Чапай, все еще прерываясь из-за отдышки, – у вас в доме штаб будет.
– Чего? – ухмыльнулся в ответ Витя. – Какой там штаб? Изба небольшая, там самим развернуться негде.
– Ну не знаю, пойдем скорее, посмотрим, – товарищ потянул его за руку.
Чапай шел за ним, когда они миновали стоящую возле хаты немецкую машину, явно трофейную, за рулем которой сидел совсем лысый шофер в пилотке на голове и в форме с погонами. Рядом стояли несколько детей и подростков, одолевавших его многочисленными вопросами, что вызвало ревность и зависть у Вити и его друга, упустивших из-за своего отсутствия возможность поговорить с солдатом. Не заметив, что Чапай остался возле трофейной машины, мальчик направился к дому, на пороге которого он услышал голос бабушки, как будто причитавшей, рыдая во весь голос:
– Ну не сберегла я их, не смогла! Не смогла я!
Витя встал в дверях и посмотрел в комнату, где спиной к нему за столом сидел военный в выгоревшей и перетянутой ремнями гимнастерке, с пистолетной кобурой на ремне и командирской сумкой, висевшей возле бедра. Голова его была покрыта совершенно седыми и очень короткими волосами. Он обнимал ее загорелыми худыми руками, которые тряслись так, как будто их обладатель сильно волнуется или даже плачет. Тело его вздрагивало и вздымалось при каждом вздохе.
Витя провел глазами по комнате и уставился на хозяйку дома, которая, увидев его, подошла к старушке и легонько толкнула ее плечо, указав на стоящего в дверях внука.
– Витенька! – простонала та.
Сидевший за столом спиной к входу военный моментально обернулся и бросился к ребенку, протягивая к нему руки и падая перед ним на колени.
– Витька! – вскрикнул он, обнимая и прижимая к себе мальчика. – Витька!
– Папа! – успел произнести тот, как очутился в объятиях мужчины, которого даже не сразу узнал.
– Витька, Витька! – отец все прижимал и прижимал к себе сына, гладил его худое тело по спине и скользил небритой щекой по его голове.
Мальчик оторопел. Он повис в объятиях отца, все еще не осознавая происходящего.
– Папа, папка! – шептал он, наслаждаясь сильными отцовскими руками и вдыхая тот самый запах дорогого ему человека, что не чувствовал уже два с лишним года.
Отец отстранился от него. Сжал его тело в своих ладонях и стал жадно разглядывать сына бегающими, полными слез глазами.
– Худющий-то какой! – прохрипел он, проводя руками по бокам и спине мальчика.
– Вы не серчайте, Петр Дмитриевич, – причитала плачущая хозяйка дома. – Кормила, как своих родных. Всем все поровну. Никого не обделяла.
Но мужчина как будто не слышал ее. Он снова и снова обнимал и прижимал к себе сына, оставляя пятна влаги от слез на его грязной рваной рубашке.
Витя впился тоненькими ручками в шею отца и повторял одно и то же:
– Папа, папа.
Они простояли так несколько минут. И не в силах оторваться друг от друга, сели рядом на лавке. Потом отец пересадил сына к себе на колени, продолжая обнимать его и гладить ладонью по спине. Витя смотрел на него, отмечая множество изменений в родном человеке. Он заметил, как постарел отец. Стал совсем седой. Голову его покрывали короткие, стриженные ручным станком волосы. Щеки ввалились. Брови выцвели. Лицо стало морщинистым. Отец был таким же худым, как и те солдаты, что до сих пор шли бесконечной вереницей через их деревню. Оторвав взгляд от головы, Витя стал разглядывать погон на плече и стоячий воротничок выгоревшей на солнце гимнастерки. Потом прижался лбом к щеке отца и загрустил, вспомнив мать и сестренок, не доживших до этой минуты.
– Я его с собой заберу! – неожиданно произнес Петр Дмитриевич, от чего женщины в доме и стоящий у стены и плачущий Илья вздрогнули. – Мне его потерять никак нельзя. Его потеряю, значит, все потеряю.
Витя оторопел, не понимая слов отца, произнесенных не громко, но в утвердительной форме, словно он не спрашивал разрешения, а ставил в известность о своих намерениях. Все присутствующие замолчали и смотрели на него, не ожидая такого развития событий.
…Мальчик стоял перед машиной, разглядывая ее и стесняясь забраться в открытую кабину. Шофер не обращал на него никакого внимания, флиртуя с деревенскими женщинами и иногда покрикивая на назойливых деревенских мальчишек, то и дело норовивших оседлать большого стального многоместного коня. Наконец отец подхватил сына, державшего в руках единственный предмет одежды, что мог взять с собой – старую и неоднократно штопаную курточку, карманы которой были набиты деревянными фигурками игрушечных солдатиков и миниатюрными, грубо вырезанными из дерева моделями танков. Завершились скорые прощальные сборы и объятия с плачущими бабушкой и дядей, и, ревя изношенным мотором, поднимая дорожную пыль, машина устремилась в новый для девятилетнего ребенка мир.
Витя впился руками в шею и плечи сидящего на переднем сиденье отца и так и держался за него в прыгающей на ухабах кабине. Шофер вел автомобиль быстро, то и дело маневрировал между воронками, объезжал разбитую и сожженную технику. Он останавливался только на развилках, чтобы пропустить вперед колонны идущих к фронту солдат. Не выпуская отца из своих объятий, Витя вертел головой по сторонам, с удивлением разглядывая людей и машины. Его внимание привлекали то бойцы, по двое несшие на плечах длинное, необычного вида оружие, то уже виденные им автомобили «ЗИС» с зачехленными надстройками вместо кузовов. И о каждом новом предмете его внимания он задавал новый вопрос отцу:
– А что это?
– Противотанковые ружья, – отвечал бывалый старшина сыну, комментируя переносимое двумя солдатами длинноствольное оружие. – Из него танк можно подбить!
– А это что за машины? – последовал через несколько минут новый вопрос ребенка.
– Реактивные минометы. «Катюшами» называются! – радостным голосом отвечал отец сыну, которого с трудом отыскал в едва освобожденном от врага районе.
Вопросы мальчика отвлекали его от тягостных мыслей о потерянной семье. В голове старшины до сих пор не укладывалось то, что уже почти два года не было в живых его супруги и двух маленьких дочерей. В дни интенсивного наступления армии он смог уговорить своего командира дать машину и разрешить выехать в едва освобожденный от врага родной Мценск, где собирался отыскать свою семью, надеясь увидеть всех живыми и здоровыми. Вид отвоеванного города потряс видавшего виды военного человека. Объезжая пепелища, он отыскал улицу и участок, где когда-то стоял родительский дом, и нашел на его месте полуразрушенную землянку, заброшенную траншею, воронки от мин и снарядов, вывернутую и еще дымящуюся землю. И лишь неведомо откуда случайно появившийся соседский подросток узнал старшину и поведал ему печальную историю его семьи, показал расположенные на месте огорода могилы жены и дочерей. Потрясенный от услышанного, Петр Дмитриевич едва нашел в себе силы ехать дальше. Останавливаться он уже не мог. Для того, чтобы самому хоть как-то цепляться за жизнь, ему надо было обязательно отыскать уцелевших сына, мать и брата. Пробиваясь в сторону еще не установившейся линии фронта, обгоняя наступающие войска, он ворвался на машине в поселок, который только что был освобожден от врага. Надежды оправдались. И самый дорогой для него человек был найден, подарив то маленькое счастье, которое может остаться человеку, считавшему, что он потерял уже все на свете.
– Папа, смотри! – радостным голосом закричал Витя отцу. – Это же «Клим Ворошилов»! Я узнал его!
Старшина машинально повернул голову в ту сторону, куда указывал ребенок, и увидел там стоящие под деревьями на краю леса тяжелые танки, возле которых суетились танкисты. Потом он повернулся в сторону мальчика и внимательно посмотрел на него, удивляясь осведомленности сына в названии боевых машин. Он смахнул рукой со щеки влагу, образовавшуюся не то от волнения за пережитое за последние дни, не то от дорожной пыли, обильно оседавшей на них, сидевших в открытой кабине трофейного автомобиля. Из короткого оцепенения его вывел рев авиационных моторов. Прямо над ними, на высоте всего в сотню метров, пронеслись краснозвездные самолеты.
– Ого! – крикнул от восторга ребенок, задрав голову, пытаясь лучше рассмотреть удаляющиеся в сторону линии фронта крылатые боевые машины.
Виляя по ухабам, автомобиль остановился возле нескольких землянок, расположенных под кронами уцелевших деревьев, создававших дополнительную маскировку всему маленькому земляному городку, по извилистым и узким улицам которого ходили и бегали люди в военной форме, с оружием и без, но чаще с плотницкими инструментами. Отец Вити тяжело вылез из кабины и поправил амуницию, осматривая взволнованным взглядом сына.