Близкими мы стали, когда Ира уже вышла замуж. Мы повзрослели, поумнели. Ссоры сошли на нет, а обиды постепенно стерлись — будто их и не было.
Помню, я рыдала у неё на свадьбе в три ручья — потому что, какой бы токсичной и невыносимой временами она ни была, это всё равно была моя сестра. А теперь — чья-то проблема на постоянной основе.
У Иры по-прежнему неопределённость с няней, поэтому в субботу утром я забираю старшего племянника погулять в парк, пока Захарку везут на плановый приём к педиатру.
Максу — пять. Он очень умный и замечательный мальчик, но при этом характерный, и за ним нужен глаз да глаз. Я не знаю, какой мамой буду для своих детей, но тётей являюсь — тревожной и предельно ответственной.
— Макс, будешь сладкую вату? — спрашиваю племянника, заглядывая через сетку.
— Не, позже.
Оказывается, в мире полно опасностей, и травму можно получить буквально на ровном месте. За десять оплаченных минут, когда на батутную зону забежала толпа подростков, я чуть не поседела.
— А мороженое?
— Мама сказала, что до лета мне мороженое нельзя, — мгновенно находит ответ Макс, подпрыгивая выше моей головы.
— Когда это ты стал таким послушным?
— Я тренируюсь быть взрослым.
Прилипнув к сетке, я старательно придумываю более безопасное развлечение в парке.
Мне нравятся качели с ограничителями, медленные паровозики по кругу и раскрашивание гипсовых фигурок за столиком. Всё, где никто не носится, не падает и не рискует заехать тебе ногой в висок.
Жаль, что у Макса совсем другое мнение. Он с горящими глазами указывает на мини-картинг, где дети водят как сумасшедшие, с визгами и восторгом врезаясь друг в друга.
Я дружелюбно, но твёрдо сообщаю, что гонки у нас отменяются. Хотя бы до шестилетия. Или до получения прав.
Попивая лимонад из трубочки и стоя в тени, я мысленно подгоняю время и сестру. Она, похоже, интуитивно чувствует, когда у меня намечается встреча с Лексом, и именно в эти дни щедро нагружает меня многосложными задачами. Дети — из этой категории. Я готова быть ответственной тётей, но не в режиме квеста на выживание.
Это утро началось с того, что Саша вежливо поинтересовался, может ли он забрать меня вечером. Он вообще очень вежливый и внимательный. Даже в сексе. Не знаю, какой он в быту, и, возможно, причиной такого поведения является пока не угасшая заинтересованность мной, но если это эффект новизны — я не против ещё немного им насладиться.
На предложение я ответила, что приеду сама в заранее обозначенное время. Он прислал адрес. Я прекрасно знаю этот ЖК — один из самых дорогих в городе, с закрытой территорией, дизайнерскими подъездами и идеально выстриженной зеленью вдоль дорожек.
Это какой-то новый этап наших не-свиданий. Уже не в нейтральном месте в отеле, как раньше. Это его дом. Его район. Его настоящая жизнь, в которую он вдруг впускает меня — будто так и должно быть, хотя изначально мы договаривались совсем о другом.
— Хочу пить, — заявляет Макс, остановившись буквально на секунду. Запыхавшийся и с красными щеками.
— Отлично, давай сходим в ближайший ларёк.
— Я тебя здесь подожду.
— Э, нет, милый. Я тебя тут не брошу. И не доверюсь твоей пятилетней самостоятельности.
Взяв племянника за руку, я медленной походкой прогуливаюсь по переполненному парку, разглядывая лица родителей, катящиеся мимо коляски, яркие шарики и уставших аниматоров в ростовых костюмах.
Мне удаётся ненадолго отвлечь Макса: мы пьём воду, перекусываем карамельным попкорном и приводим себя в порядок у умывальника. После этого он с новыми силами бросается обратно — только теперь не к обычным, а к надувным батутам в виде джунглей: с пальмами, лианами и хищно улыбающимся тигром на входе.
— Будь рядом, — строго предупреждаю племянника. — Пожалуйста, так, чтобы оставался в поле моего зрения.
Как бы там ни было, мне всё равно приходится бегать по периметру, выглядывать его между прыгающими телами, ловить по цвету футболки и проверять — точно ли это мой, а не такой же худощавый мальчик-близнец.
Когда мне звонит Ира с чудесной новостью, что за сыном уже подъезжает Гриша, я испытываю облегчение и тихую радость.
Перед тем как отправиться в гости, я планировала сходить с подругой на расслабляющий массаж и, возможно, заглянуть в салон. Мне ещё никогда не хотелось быть такой красивой для мужчины. Видеть, как Саша прожигает меня взглядом прямо с порога — особый вид удовольствия, который определённо вызывает зависимость.
— Ма-акс! Собирайся, за тобой скоро приедет папа! — как можно громче выкрикиваю в толпу и, бросив телефон в сумку, осознаю, что не вижу племянника.
Это заставляет меня стремительно снять кроссовки и забраться на край надувного батута — туда, где лучше обзор. Детей вокруг — море. Все визжат и мельтешат, и от попыток выцепить среди них Макса начинает рябить в глазах.
Мой крик тонет в общем шуме.
Я поднимаюсь выше, балансируя на мягкой поверхности, и всматриваюсь в толпу, пытаясь различить знакомую светлую макушку.
Это не помогает, поэтому я делаю шаг вперёд, заглядываю за пальму — и в этот момент кто-то из подростков с разбега пролетает мимо, задев меня плечом. Я не успеваю среагировать и теряю равновесие.
В щиколотке что-то хрустит. Нога подворачивается резко, с тупой, мгновенной болью, от которой спирает дыхание.
Я инстинктивно хватаюсь за выступ, замираю и тут же опускаюсь вниз. Сесть на батут — единственный выход, потому что стоять на ступне просто невозможно.
Дальше всё происходит молниеносно. Я звоню сначала сестре, потом Грише. Вместо того чтобы ждать нас на парковке, он заходит прямо в батутную зону. Макс меня жалеет, а муж Иры помогает надеть кроссовки.
Но единственное, что меня по-настоящему тревожит по дороге в травмпункт — намеченные планы, кажется, летят к чертям.
26.
***
В травмпункте гораздо больше людей, чем я ожидала, и в какой-то момент мне хочется уехать домой — несмотря на то, что боль в ноге не стихает и несмотря на то, что всю дорогу от парка Макс жалел меня без остановки.
Из-за гула в тесном коридоре я не сразу считываю раздражение Гриши, который пытается урезонить изрядно уставшего сына. Я понимаю, что со своей травмой тут ни к месту, ни ко времени, поэтому желание перетерпеть, просто закинувшись обезболивающим, с каждой минутой становится всё сильнее.
Не могу сказать, что у нас с мужем сестры отвратительные отношения или что мы друг друга недолюбливаем, но между нами всегда стояла подчёркнуто-холодная дистанция, а сглаживать неловкость с чужим мужиком, который ещё и торопится, — то ещё испытание.
Я чувствую себя жалкой и никому не нужной. Это ощущение только усиливается из-за того, что Гриша постоянно поглядывает на часы и томно вздыхает, едва очередь перестаёт двигаться. Мне хочется сорваться и сказать, что его здесь никто не держит, но я прикусываю язык, потому что одной справиться будет непросто.
— Оль, тебе очень больно? — гладит меня по колену племянник.
— Терпимо.
— Почему ты не плакала?
— Потому что взрослые девочки не плачут, — жму плечами.
— И ругаются по-взрослому.
Макс срывается с места и начинает бегать по коридору из угла в угол, таща за собой воздушный шарик, который купил ему отец на выходе из парка. Он никому особо не мешает, но создаёт в помещении атмосферу лёгкого, непредсказуемого хаоса.
— Угомонись, — качает головой Гриша. — Сын, пожалуйста, угомонись…
Строгое лицо покрывается бордовыми пятнами, когда Макс с разбега врезается в медсестру. Всё происходит настолько неожиданно, что я не успеваю предупредить племянника. Женщина едва удерживает равновесие, бросает на мальчишку строгий взгляд, а затем переводит его на отца.
— Я кому сказал угомониться?! — Григорий перехватывает пятилетку за локоть и со всей силы дёргает. — Сядь и не двигайся — пока я тебе не разрешу.
От этого тона даже я вжимаюсь в стену. Он режет по нервам, будто кто-то резко сдёрнул с них кожу.
Воздух в коридоре густеет. Макс замирает, прижимает шарик к груди, садится на скамейку и начинает быстро болтать ногами. Приходится прижать его к себе, чтобы выразить молчаливую поддержку, в которой он явно нуждается.
И хотя до встречи с Лексом в запасе где-то три часа, я решаю написать ему заранее — чтобы не ждал, не готовился и не надеялся.
Настроение испорчено вхлам. К глазам подступают слёзы. Даже пульсирующая боль в щиколотке кажется не такой заметной — на фоне чувства бессилия и чужой агрессии.
«Извини, я не смогу приехать», — печатаю и отправляю, не особо подбирая слова.
Вместе с оживающей очередью оживает и мобильный телефон, но у меня приём у травматолога, поэтому я прячу его в сумку и прохожу в кабинет, рассказывая о симптомах. В детстве я ничего не ломала, поэтому слабо представляю, что происходит дальше.
А дальше — врач осторожно ощупывает ногу, нажимает на разные участки, и я вздрагиваю в одном-двух местах. Он хмурится и направляет меня на рентген. Где, как назло, — длинная-длинная очередь.
Я утыкаюсь в телефон, всячески стараясь игнорировать Гришу, который теперь вздыхает не периодически, а без конца. Каждый его вздох словно комментирует происходящее — громкий, тягучий, с оттенком упрёка. Мы невольно узнаем друг друга ближе, и это только усиливает дискомфорт, потому что мы — разные.
«Почему?» — читаю сообщение от Саши.
«Изменились планы».
«Если дело в месте встречи — можем снова выбрать гостиницу. Любую, какую скажешь».
«Тебе так сложно меня услышать?» — набираю и отправляю. И тут же жалею о тоне.
«Да».
Наверное, это слишком. Слишком резко, слишком категорично по отношению к мужчине, который хочет этой встречи, пожалуй, сильнее, чем я. Который, в конце концов, ни в чём не виноват.
«Я физически не смогу приехать — такой ответ тебя устроит?» — по-прежнему злюсь, но хоть немного поясняю причину отмены.
Когда телефон начинает звонить, и на экране появляется номер Лекса, меня бросает сначала в жар, а потом в холод. Приходится ледяными пальцами нажать на зелёную кнопку, закрыть ладонью динамик и поговорить уже лично. Всё тем же недовольным тоном, с несдержанными вспышками и дурным настроением, которое, кажется, уже ничем не исправить.