Да, я, чёрт возьми, ревную.
Я. Ревную!
Это прошлое — у каждого из нас оно есть, но мне всё равно неприятно об него спотыкаться.
Поэтому я больше не задаю вопросов. По этой же причине отрываю щёку от твёрдого живота Саши, намереваясь поспать час-другой.
Правда, сделать это не удаётся — он тянет меня на себя, и, легко, но настойчиво, целует.
Ладонь обхватывает затылок, пальцы зарываются в волосы, слегка стягивая их. Я не отодвигаюсь. Замираю. Через раз дышу.
Его язык толкается между моих губ — жадный, влажный, до дрожи знакомый. Кислород между нами испаряется, как будто его и не было.
Я отворачиваю голову, и щетина чуть царапает кожу, словно Саша метит территорию. Метит, оставляя мурашки и что-то тягучее, как лава, где-то под рёбрами.
Пытаюсь перекатиться обратно, вернуть себе подушку и тишину, но он не отпускает — ловит, удерживает и прерывисто дышит мне в шею.
— Оль… Ну, Оль…
Ночнушка задирается вверх одним рывком и улетает на противоположную сторону кровати. Саша проводит ладонью по груди и сжимает — не грубо, но без лишней деликатности. Просто берёт, как своё.
Следом он откидывает одеяло — и я оказываюсь верхом: тёплая, полусонная, полностью в его власти. Тело реагирует скорее, чем успевают проснуться мысли, обиды или ревность.
Заниматься сексом при дневном свете — когда видно каждую тень, неровность и реакцию — почему-то стыднее, чем ночью. Но в то же время адски возбуждает смотреть сверху вниз: как подрагивают крылья носа, приоткрыт рот, как Саша вцепляется в мои бёдра пальцами — до красных отчётливых пятен.
Отодвинув тонкую полоску стринг, я приподнимаюсь на коленях и направляю в себя член. Опускаюсь плавно, с глухим шипением — от воздуха, от жара, от натяжения внутри. Всё плотно, сладко и по-хорошему больно.
Немаленький размер выталкивает из меня весь воздух, заполняет до предела, до последней клетки, превращая меня в тугую, трепещущую оболочку, заточенную только под него.
— Да, вот так, — рассеяно кивает Саша.
Кровать поскрипывает, когда он начинает двигаться навстречу — быстро, с отдачей, подмахивая бёдрами так, что я едва удерживаюсь на нём, теряя ритм.
Я провожу ладонями по крепкой, мужественной груди, наслаждаясь тем, как под пальцами перекатываются мышцы.
Хочется пошутить — на всех ли девушек до меня так сильно скрипела кровать, или я особенно вдохновляющая. Но мне неожиданно закрывают рот, проталкивая между губами пальцы.
Саша цепенеет, и я чувствую, как в его теле нарастает то самое напряжение — то, от которого на лбу и висках выступает пот. Зрачки расширяются, он дышит глубже, а я продолжаю — с нажимом, с энтузиазмом, с удовольствием, посасывая пальцы, чуть втягивая щёки и задорно играя языком.
А потом — перекинув ногу через бедро, неожиданно сползаю вниз.
— Нет, — требовательно звучит Лекс. — Вернись, пожалуйста, обратно.
— Нет?
Я устраиваюсь между его ног, проделывая те же манипуляции, но уже не с пальцами — исследуя член губами, языком и помогая себе рукой, под довольное:
— Да...
Я чувствую дрожь внизу живота, пальцы между спутанными прядями — и только усиливаю ласки, пока не довожу Сашу до пика. Пока на язык не ложится терпкий, горячий вкус, и я не принимаю всё, что он отдаёт, с тихим удовлетворением и разливающейся пульсацией внутри, потому что вместе с ним разряжаюсь и я.
Силы покидают меня, как только голова опускается на подушку. В теле всё размякло, будто меня разобрали на части и забыли сложить заново.
Рывок — и Саша прижимается к моим лопаткам, оборачивает руку вокруг талии и притягивает ближе, словно ему всё ещё мало.
— Оль… — зовёт и... осекается.
Я тяну к себе его голову и ловлю поцелуй — сначала в затылок, потом в шею.
— Что?..
Пауза затягивается, но у меня нет желания разбираться, почему она вообще возникла.
— Нет, ничего… — отвечает на одном выдохе. — У тебя веснушки на плечах. Знала?
Прошептав что-то невнятное про солнце и лето, я почти сразу проваливаюсь в сон, выключаясь из реальности, в которой мне слишком… слишком хорошо.
32.
***
Раньше моя мать была известным в городе адвокатом, брала сложные и интересные дела. С возрастом страсть к стрессу и адреналину прошла, и она переключилась на более тихую, локальную работу. Стала женой, мамой и бабушкой — той, что по выходным нянчит внуков, печёт пироги и жарит блинчики.
Но я до сих пор испытываю при этом лёгкий диссонанс. Даже в свои двадцать восемь мне непривычно видеть её в этом уютном, домашнем образе.
Я думаю, что рано или поздно в моей жизни тоже настанет такой момент. Мне захочется сбавить темп. Захочется тишины, спокойствия и простых человеческих радостей. Но это точно случится не сегодня, потому что эта неделя — редкий случай, когда всё идёт гладко, а меня подстёгивают и стресс, и азарт, и адреналин одновременно.
Я успеваю отхлебнуть глоток кофе из стаканчика, как в проёме двери мелькает Григорий Леонидович.
— Оль, зайди на минуту, — звучит ровно, но безапелляционно.
Оставив плащ на спинке стула, я выпрямляюсь, приглаживаю волосы и направляюсь за ним, примерно догадываясь, о чём пойдёт речь.
Начальник уже у двери и держит её приоткрытой. Я приближаюсь без промедлений. Эти просьбы обычно длятся дольше, чем утренний кофе. Которому, похоже, не суждено быть допитым.
— Располагайся, — кивает он, закрывая за мной замок. — Есть рабочий момент, Оль. Срочный.
Я усаживаюсь в кресло, привычно готовясь фиксировать в голове всё важное, но на всякий случай у меня есть и ручка, и блокнот.
— В дело по «Форстреку» добавили ещё одного прокурора. Сегодня в рамках расследования — вручение подозрения. Выезд согласован. Поедете втроём: следователь, ты и Степурин.
Информация сыплется потоком, но внутри у меня медленно закручивается буря от всех этих изменений. Григорий Леонидович отвлекается на звонки и монитор, поэтому не смотрит на меня и не улавливает всего, что я чувствую. А это и злость, и раздражение, и целый ворох резких негативных эмоций.
— На месте сориентируетесь, Оль. Подписи есть. Флешку получите у Степурина. Возможно, сразу поедете в суд — если адвокат не начнёт затягивать. И да, Оль… Просили максимально корректно — с фигурантом не конфликтуем. Дело громкое, медийное. Реакция может быть разной, плюс камеры. На провокации не ведёмся и действуем строго по стандарту.
Пока я жду на улице машину, успеваю сбегать за новой порцией кофе. Едва делаю глоток, как у тротуара останавливается серый седан со служебными номерами.
Мне неприятно, но приходится сесть плечом к плечу с Иваном, который провожает меня похабным взглядом — и на улице, и в салоне. Я показательно одёргиваю чёрную юбку-карандаш и нарочито громко отпиваю из стакана, чтобы переключить его внимание со своих ног на что-то другое.
— Ольга, а у вас есть личный стилист? — интересуется коллега. — Или все ваши образы вы собираете самостоятельно, чтобы прокурорский удар был ещё и визуальным?
Я открываю папку с документами, пытаясь сдержать всплеск, который вот-вот прорвётся наружу. Более худшего напарника трудно и представить.
— Я сама себе стилист, Иван.
— Красивая юбка, — протягивает он, барабаня пальцами по внутренней обшивке двери и вальяжно разваливаясь на заднем сиденье. — Такая… в обтяжку. Знаете ли, невольно отвлекает от рабочих мыслей…
— Думаю, если это проблема — вам стоит поработать над самодисциплиной.
К счастью, долго общаться нам не приходится, потому что машина плавно тормозит у тротуара перед высоким зданием в центре города.
Я тут же отрываю взгляд от страниц, захлопывая папку с материалами дела. Всё, что нужно было ещё раз просмотреть, — успела сделать по пути.
Выравниваю бумаги в стопку, лёгким движением постукиваю краем папки по коленям и закатываю глаза, когда Иван обходит капот и подаёт мне руку.
С учётом наших непростых взаимоотношений достаточно просто сделать вид, что не замечаю этого жеста — чтобы не прикасаться к нему в ответ.
Я бросаю быстрый взгляд на своё отражение в стекле у входа: строгий серый костюм, волосы собраны в аккуратный пучок. Выражение лица сосредоточенное и хладнокровное.
Это ещё и потому, что Степурин будет неотрывно следить за качеством моей работы. Подмечать малейший косяк. Фиксировать каждую запинку.
Именно поэтому я держу спину прямой, а плечи — расправленными. Только спокойствие, граничащее с ледяной концентрацией. Это мой щит. В такой броне я не дам повода. Ни ему, ни кому-либо ещё.
Мы входим внутрь, и перед нами открывается просторный холл. У линии турникетов дежурит охранник — и он вызывает девушку в элегантном чёрно-белом платье.
— Здравствуйте, — вежливо произносит она, окинув нас беглым взглядом. — Меня зовут Светлана, я помощница генерального директора. Он просил проводить вас.
О нашем визите помощницу, судя по всему, предупредили заранее: держится она подчеркнуто корректно, с отработанной, почти механической улыбкой.
Я называю своё имя и предъявляю служебное удостоверение. Иван и следователь делают то же самое. Светлана что-то набирает на планшете и вскоре достаёт из ячейки три пластиковые карточки — временные электронные пропуска.
Следуя за девушкой, мы минуем линию контроля и направляемся к лифтам.
Несмотря на то, что моя голова забита работой, я не могу не впустить в неё лишние в эту минуту воспоминания — о том, что оставила свою косметичку в квартире у любовника. С дорогими уходовыми кремами и прочими незаменимыми вещами. Теперь у меня есть два варианта, как их вернуть: попросить Сашу привезти или поехать к нему самой. Я могу сделать это в любое свободное время ещё и потому, что у меня есть запасная связка ключей от его квартиры.
Лифт плавно останавливается, вырывая меня из воспоминаний, которые трогают уголки губ вверх, и спустя миг двери открываются, выпуская нас в коридор верхнего этажа.
Обстановка здесь ещё более солидная: пол выложен мрамором с лёгким блеском, стены облицованы деревом тёплого оттенка.