Светлана ведёт нас по коридору налево, мимо закрытых дверей с табличками отделов. В воздухе ощущается аромат свежеобжаренного кофе и отполированной мебели — характерный запах дорогого офиса.
В конце коридора мы подходим к двойным матовым дверям с табличкой «Переговорная». Помощница прикладывает электронный ключ к считывателю, и замок отзывается с тихим щелчком.
Комната встречает нас прохладой кондиционера и рассеянным дневным светом. В центре — большой овальный стол, окружённый десятком кожаных кресел. Почти всю дальнюю стену занимает окно, из которого открывается эффектный вид на городскую панораму.
— Может быть, вам принести кофе или воды? — интересуется девушка.
Я подхожу к столу и выбираю место. Пока не сажусь — лишь кладу папку на стол, чтобы все материалы были под рукой. Иван становится чуть левее, следователь — справа от меня.
— Благодарю, не нужно, — отрицательно качаю головой.
— Хорошо. Тогда подождите, пожалуйста, Александр Вадимович сейчас к вам выйдет.
Светлана деликатно прикрывает за собой дверь, оставляя нас в переговорной одних — буквально на одну минуту, потому что в следующую она снова открывается.
Из лёгких выкачивает весь воздух, когда я вижу знакомый силуэт: разворот плеч, уверенная походка, прямая спина.
И, кажется, впервые я испытываю столько непринятия к своей профессии, когда Александр Вадимович стреляет в меня взглядом — обволакивающим и безжалостным, как будто, чёрт возьми, гладит и режет одновременно.
33.
***
— Добрый день, — коротко приветствует Саша, и по мне от макушки до пят проходит разряд тока.
Я вспыхиваю изнутри. Смотрю на него во все глаза — в надежде ошибиться.
Пожалуйста, скажи, что ты удивлён.
Дай понять, что для тебя эта встреча тоже стала шоком. Парализующим, оглушающим и ломающим внутренние опоры. Мучительно неожиданным. Острым до боли в груди и сбивающим дыхание — как во время падения с высоты, когда не успел испугаться. Тело всё ещё в воздухе, а разум уже знает: приземление будет жёстким. Оно или искалечит, или убьёт.
Я вижу колкий, упрямый взгляд, крепко сжатые челюсти, желваки, гуляющие по скулам, и слегка приподнятый уголок губ. Плечи чуть сгорблены. Поза заряженная, нацеленная на схватку. Как будто Устинов Александр Вадимович давно к ней готовился.
Это заставляет голос застрять где-то между грудью и горлом.
Это вынуждает со свистом вытолкнуть из лёгких весь воздух.
Это вызывает желание расцарапать ему не спину и плечи, как раньше, а лицо. Смазливое, охреневшее лицо. Потому что первый вариант больше никогда не будет возможным.
— Добрый день, Александр Вадимович, — произношу сухим официальным тоном, хотя весь мой организм сопротивляется: говорить, думать, мыслить. — Прокурор отдела процессуального руководства следственного управления прокуратуры, Ольга Дмитриевна Белогорская.
Я собираюсь вести себя невозмутимо и просто показать документы, но пальцы становятся деревянными. Они не слушаются ещё и потому, что каждое моё действие сопровождается слишком пристальным вниманием. Это никогда не было проблемой, а теперь раздражает всё: камеры, нетерпеливый выдох коллеги и само положение, в которое ставит меня Саша. Оно шаткое и хрупкое, как стекло под ногами: один неверный шаг — и пойдёт трещинами.
В голове крутятся предположения, догадки и вопросы. Чтобы во всём этом разобраться, мне нужна тишина и время. Мне нужно, чтобы меня не расшатывало, как нестабильный механизм в условиях полной неопределённости.
С губ срывается заученная речь, которую я озвучивала уже сотни раз: что, в соответствии со статьёй Уголовного кодекса, Устинову Александру Вадимовичу вручается письменное уведомление о подозрении в совершении преступлений. Единственное отличие в том, что я никогда не говорила её человеку, в которого влюблена. От которого уехала только в это воскресенье. С которым у меня целый ворох переписок и личных воспоминаний.
— Согласно материалам досудебного расследования, действуя в должности директора общества с ограниченной ответственностью «Форстрек», вы в течение длительного времени организовывали незаконные схемы по легализации доходов, полученных преступным путём, — продолжаю машинально, борясь с желанием оборвать эту речь посреди фразы и просто выпалить: что, мать твою, здесь происходит? Почему? За что? Какая цель? — В частности, речь идёт об использовании фиктивных накладных, двойной отчётности, подмене сопроводительных документов, а также транспортировке незадекларированных грузов.
Саша сосредоточен, подбородок слегка наклонён. Его руки в карманах брюк, на шее дёргается кадык. А я не хочу на него смотреть. Не хочу, но обязана. И всё же стараюсь делать это как будто мимо. Сквозь него. Сквозь пелену, которая стала моей защитой. Барьером, чтобы остаться в роли прокурора, а не женщины, которую предали.
— ... вы имеете право знать, в чём вас подозревают, и получить копию уведомления, — быстро тараторю. — Вы вправе на защиту: можете привлекать одного или нескольких защитников, общаться с ними до и после первого допроса, давать объяснения либо отказаться от них. Вы имеете право подавать ходатайства, предоставлять доказательства, знакомиться с материалами уголовного производства, а также обжаловать действия следователя, прокурора и других участников процесса, — достаю из папки бумаги и протягиваю их через стол. — Здесь изложено всё, что вы только что услышали. Это ваша копия уведомления о подозрении. Прошу ознакомиться и расписаться.
Когда наши пальцы соприкасаются, мне хочется одёрнуть руку, стоит пройтись по венам теплу. В этом тепле нет ничего нежного — и вскоре оно трансформируется в кипяток, в котором бурлит только злость. Злость, которую некуда выплеснуть, кроме как на него.
— Могли бы просто вызвать по повестке, — спокойно говорит Саша. — Я бы пришёл с адвокатом.
Я вскидываю подбородок, стараясь дышать ровно. Отрезвляя себя всеми возможными способами, какие только знаю. Скорее всего, это не провокация, но я реагирую достаточно резко, словно Саша метко нащупал оголённый нерв. Впрочем, проблема, наверное, в том, что я и сама вся состою из дрожи и внутреннего шума.
— Приехать к вам не составило труда, — выдержанно парирую.
— Хорошо. Благодарю за разъяснения, Ольга Дмитриевна.
Устинов дочитывает документ и берёт протянутую следователем ручку. Наклоняется над столом. Его рука выводит размашистую подпись на обоих экземплярах, и я позволяю себе рассмотреть его чуть дольше, чем следовало бы: слегка отросшие волосы, изгиб бровей, линию губ. Мне до сих пор непонятны причины, логика и мотивация, но даже это, чёрт возьми, не делает его чужим.
Видимо, я слишком долго молчу, даже когда процедура уже завершена, потому что вместо меня продолжает следователь. Он забирает экземпляр уведомления и аккуратно укладывает бумаги обратно в папку.
Саша смотрит исподлобья, а я сжимаю пальцы в кулаки, глядя в сторону стены с картиной.
Коротко бросив: «До свидания», обхожу стол и направляюсь к выходу из переговорной, стараясь не слишком торопиться, но и не мешкать. Ощущая покалывание между лопаток, капли пота вдоль позвоночника и напряжение в шее и плечах — словно кто-то держит меня на прицеле.
Секундой позже за спиной захлопывается дверь — Степурин и следователь идут следом.
На повороте коридора появляется ассистентка Светлана. На её лице всё та же отработанная улыбка, но слова долетают до меня сквозь вату:
— Если возникнет необходимость, я провожу вас на первый этаж.
— Спасибо, мы сами, — отвечает вместо меня Иван. — Всего доброго.
Через минуту мы с коллегами спускаемся в лифте. Закрывшись в металлической коробке, я позволяю себе отвернуться и выдохнуть. В зеркальной стене отражается бледное лицо и потерянный взгляд. Нижняя челюсть сведена, потому что я до сих пор не разжала зубы.
Степурин обменивается со следователем короткими фразами, деловито обсуждая рабочие моменты. Их слова сливаются в ушах в неразборчивый фон.
Моё молчание не вызывает подозрений — я и в обычной обстановке не стремлюсь вступать в беседы с Иваном.
В голове отстранённо проносится мысль: справилась, справилась. Но радости нет. Вместо удовлетворения от выполненной работы — чувство, будто меня опустошили. Выжали в ноль.
34.
***
Путь от выхода до служебного автомобиля я преодолеваю в кратчайшие сроки. Всё это время не покидает ощущение, что за мной наблюдают из того самого панорамного окна переговорной.
Иван разваливается на заднем сиденье, широко расставив ноги, из-за чего наши колени невольно соприкасаются.
В другой раз я бы резко его одёрнула, но сейчас слишком вымотана, чтобы ввязываться в перепалку — и просто отворачиваюсь к окну, пытаясь разложить случившееся по полкам, хотя прекрасно понимаю: этот беспорядок в мыслях… он — надолго.
Машина трогается с места, плавно вливаясь в поток. Я смотрю на город, не моргая. Губы сжаты в тонкую линию, пальцы сцеплены на коленях. Я держу равновесие изо всех сил, несмотря на то, внутри всё сдвинулось с оси.
— Хорошая сегодня погода… — протягивает Степурин, откидывая голову на сиденье. — Ольга, вы же приедете на корпоратив в следующую субботу? Его собираются проводить на природе.
Мне не хочется отвечать, потому что язык прилип к нёбу, а последние слова, что у меня оставались в запасе, я уже растратила на Сашу.
— Пока не решила, — равнодушно бросаю.
— Решайтесь. Говорят, организация будет на высшем уровне — шатры, фуршет, конкурсы, живая музыка. Если мы с вами сработаемся — пообещайте, что подарите мне танец.
— Я могу подарить вам отказ, Иван. Тоже вариант, не менее запоминающийся.
Осознав, что я не считаю нужным продолжать разговор, коллега замолкает и больше не дёргает меня до конца пути. Но время от времени косится в мою сторону или кривит губы, будто собирается что-то сказать — и передумывает.
Как только дверца открывается, я выхожу из машины, ускоряю шаг и почти пулей влетаю в здание прокуратуры.