— Разве ты не понимаешь, что этого недостаточно?
К моему большому удивлению, вместо того, чтобы воспользоваться моей слабостью, он опустил руки и сделал шаг назад.
— Не важно, что я люблю тебя, — добавила я, внезапно ощутив страшную усталость. — Не важно, что я до сих пор хочу тебя. Если я позволю тебе поцеловать меня, заняться со мной любовью после того, как ты обошелся со мной, я тем самым соглашусь с подобным обращением. Я видела, как моя мать таким образом под конец превратилась в собственную тень. Каждый раз, начиная новые отношения, она обманывала себя, что этот человек будет другим. Она делала все возможное, чтобы заставить этих мужчин любить ее, но они, конечно, не любили, потому что она была слишком уступчивой, слишком нетребовательной, слишком услужливой. Она никогда не просила своих партнеров брать на себя какие‑то обязательства, никогда не искала равноправия в этих отношениях, поэтому в конце концов она начинала надоедать им. Так же, как я надоела тебе.
— Ничего подобного… — надломленно возразил он. — Я хотел тебя так сильно. До сих пор хочу.
— Ты говоришь только о сексе, — приходя в отчаяние, ответила я.
— Нет, это не так, — с горячностью заявил Данте. — Я хочу видеть тебя не только в своей постели. Я хочу, чтобы ты стала частью моей жизни. Твой ум, твоя жизнерадостность, твоя доброта — все в тебе заводит меня, не только твое соблазнительное тело.
Он поднял руку, словно хотел прикоснуться ко мне, но потом уронил ее, когда я вздрогнула.
— Вот почему я не могу без тебя. Вот почему чуть с ума не сошел, когда увидел тебя рядом с Алекси. Bella, я тоже тебя люблю. Пожалуйста, скажи, что еще не слишком поздно все исправить.
Тогда откуда такая жестокость? И где гарантия, что он не поступит подобным образом еще раз?
— Если ты любишь меня, как ты мог обойтись со мной так жестоко?
Данте тяжело вздохнул, и на его лице отразились настоящие мучения. Но я не могла оставить все, как есть. Я заслуживала услышать ответ.
— Потому что я боялся любить тебя, — едва слышно пробормотал он.
За окном из‑за облаков выглянула луна, и ее серебристые лучи проникли в окно библиотеки, осветив лицо Данте, которое до этого было спрятано в тени горевшей у него за спиной лампы. И я увидела темные круги у него под глазами и поняла, что он измотан и опустошен.
Мне захотелось обхватить его лицо ладонями, прижать к себе и пообещать, что я прогоню всех демонов, которые мучили его… Но я сжала руки в кулаки и заставила себя стоять смирно. Если я брошусь утешать его, я никогда не узнаю причину, по которой мы расстались, и тогда напуганной буду уже я — я буду бояться, что такое повторится снова.
— Что именно страшило тебя?
— Что ты бросишь меня, — едва слышно выдохнул Данте с такой болью в глазах, что у меня сжалось сердце. — Так же как она.
— Ты имеешь в виду свою мать?
Он тяжело сглотнул, а потом кивнул.
— Когда ты спросила меня о ней, я сказал тебе неправду. Сказал, что не помню ее. Но дело в том, что, когда я начал испытывать к тебе серьезные чувства… на меня обрушилось все то, что произошло в тот страшный день. И я испугался, что все повторится снова.
Он отвернулся, но я видела, как боль исказила черты его лица, и мое сердце мучительно сжалось. Данте оттолкнул меня, потому что боялся потерять. С одной стороны, это казалось чистой воды безумием, но с другой — все объясняло.
Не в силах больше сдерживаться, я коснулась его щеки и повернула к себе, а потом нежно поцеловала его в губы. Он весь напрягся, а потом судорожно выдохнул.
— Ты расскажешь мне, что случилось? — спросила я.
Данте прижался лбом к моему лбу и, обняв меня за талию, притянул к себе.
— Да, — беспомощно ответил он.
Глава 22
Если бы я только мог избежать этого разговора. Я убедил себя, что у меня получилось забыть то, что случилось со мной в тот день, только мои раны до сих пор кровоточили.
Но я боялся, что, если не скажу Эди всю правду, она больше никогда не сможет довериться мне.
— Мне было лет пять или шесть, не помню, — начал я, вцепившись в нее и вдыхая ее аромат, чтобы набраться сил и устоять на ногах, погружаясь в эту черную дыру воспоминаний. — Накануне вечером были… разборки. Сутенер матери побил ее. Я пытался помешать ему, но он избил и меня тоже…
Эди задрожала и, обхватив меня за талию, прижала к себе, помогая мне удержать равновесие.
— Все хорошо, — сказала она, — я здесь.
Это было как раз то, что я хотел услышать. Ее слова успокоили меня, напомнив, что я больше не тот маленький мальчик, жестоко избитый и такой напуганный. Я был взрослым человеком, и Эди никогда бы не заставила меня страдать, как моя мать.
— Думаю, именно по этой причине она решила избавиться от меня. Следующим утром она много плакала. А потом заставила меня надеть мою самую лучшую одежду и повела меня в церковь, куда мы ходили каждое воскресенье. — Я горько рассмеялся. — Какая ирония, не так ли? Проститутка посещает службу в церкви.
— Продолжай.
— Она усадила меня на ступеньках и попросила подождать ее. Потом сказала, что любит меня, и ушла.
Я с горечью вспоминал, как дрожал ее голос, когда она прошептала эту ложь мне на ухо.
«Будь храбрым мальчиком, Данте. Я так сильно люблю тебя».
— Я ждал. Люди приходили в церковь и уходили. Сначала со мной попытался заговорить священник, а потом пришли полицейский и социальный работник. Начался дождь, и они хотели завести меня в церковь, но я словно взбесился. Я сказал им, что я не могу пойти с ними, что я не должен уходить. Я был уверен, что она вернется, потому что она пообещала мне. И я боялся, что, если уйду оттуда, она никогда не найдет меня. — Меня затрясло, когда я вспомнил свои рыдания и крики, ощущение холодного дождя на моей коже и недовольное бурчание полицейского, когда я брыкался, пытаясь вырваться из его рук.
— О, Данте, мне так жаль.
Эди еще крепче обняла меня и, уткнувшись лицом в мою грудь, заплакала.
И я больше не смотрел на ее утешения как на жалость.
— Ты, должно быть, очень страдал. И она тоже.
— Почему ты думаешь, что она сожалела о том, что сделала? — Я отстранился и глянул на Эди. — Она не любила меня. Она бросила меня.
— Ты правда так считаешь? — Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.
— Конечно, — ответил я, но сомнение, прозвучавшее в ее голосе, заставило меня задуматься.
— Что случилось потом? После того, как она оставила тебя?
— Меня отправили в детский дом в Неаполе. Я с трудом приживался там. Я чувствовал себя таким одиноким и хотел, чтобы моя мама вернулась. А потом я начал злиться на нее за то, что она бросила меня.
— Но тебя продолжали бить? Или обижать?
— Нет. — Наоборот, это я стал обижать других. Я вспомнил, как ужасно вел себя в семьях, принимавших меня под свой кров. Они были простыми людьми, настоящими тружениками и хотели помочь мне, но я отвергал их помощь.
— А тебе не приходило в голову, что она могла оставить тебя не потому, что не любила, но потому, что любила очень сильно и не хотела видеть, как ты страдаешь? Судя по твоим словам, у нее была очень непростая жизнь. Может, она пыталась защитить тебя? Ты сказал, что у нее был сутенер, очень жестокий человек. Разве не может быть такого, что она решила отказаться от тебя, чтобы ты рос в безопасности?
Что‑то распахнулось глубоко внутри меня, когда я услышал слова Эди. И вдруг на меня обрушились воспоминания, которые я годами хранил запертыми в подсознании.
«Я так сильно люблю тебя».
Как часто мама говорила мне эти слова? Сотни раз. А может, тысячи? Как часто она обнимала меня и целовала, щекотала мой живот, чтобы я расхохотался? Как часто рассказывала мне сказки поздно ночью, после того, как уходил ее мужчина, чтобы я мог заснуть? Я представил ее лицо, являвшееся мне в ночных кошмарах, но впервые за все время я вдруг осознал, что оно выглядело совсем юным. Она была подростком, когда родила меня. И ей было не больше двадцати с небольшим лет, когда она бросила меня.
Мне показалось, что я задыхаюсь.
— Боже правый! — выдавил я, уткнувшись лицом в волосы Эди. — Как я мог не видеть этого раньше?
Хотя я знал почему. Я отказывался видеть это, отказывался доверять и любить, чтобы защитить себя любой ценой. Вот почему я всегда отвергал правду о матери, вот почему обошелся так ужасно с Эди.
— Я перекладывал вину за свой эгоизм и трусость на нее, хотя мне некого винить, кроме самого себя.
Эди обхватила ладонями мое лицо и заставила посмотреть ей в глаза, и меня потрясла светившаяся в них любовь.
— Данте, не говори глупости. — Я чуть не рассмеялся, услышав такую горячность в ее голосе. — Ты хороший человек. Ты был напуган. И после того, что случилось с твоей мамой, ты не мог не оттолкнуть меня.
— Bella, хочешь сказать, что прощаешь меня? — спросил я, готовый поверить в чудеса.
Мучения, которые я испытывал несколько последних минут, часов, дней и недель, исчезли, когда на ее губах заиграла улыбка, которая давно вызывала у меня зависимость.
Мне вдруг стало так хорошо на душе. Эди собиралась дать мне второй шанс, и я не мог понять, чем заслужил такое счастье. Но я был готов на все, чтобы она оставалась рядом со мной до конца моих дней.
— А как ты думаешь? — спросила она и, обняв меня за шею, подставила свои губы для поцелуя.
И мне не нужно было еще одно приглашение.
Я крепко прижал Эди к себе и завладел ее губами, решительно настроившись заявить на нее свои права и сделать ее своей навечно.
Глава 23
Губы Данте впились в мой рот, и мое сердце наполнилось надеждой, восторгом и глубокой нежностью.
Он все‑таки пришел ко мне, сказал, что любит меня, и даже поведал о своей матери — что было для него очень непросто. Теперь мы были по‑настоящему на равных, и у нас появился шанс построить чудесные, надежные и крепкие отношения. И я собиралась ухватиться за этот шанс обеими руками.