Роман признал, что отец Зака был холоден как лед, когда речь шла о Констанции, но его друг не понимал, каково это — расти с постоянным ором и пронзительным криком, от которых вибрировали стены. Ему по сей день снились кошмары о том, как под его ногами трясется лестница от грома выкрикиваемых родителями ругательств и оскорблений, в то время как он сидел, молясь, чтобы они не убили друг друга. На следующее утро Роман выползал из своей комнаты, ожидая очередного кровопролитного сражения Третьей мировой войны, и заставал их за поцелуем, настолько пламенным, что они забывали о его существовании.
— Вы с Джой никогда не были безразличными незнакомцами.
— Нет, мы были друзьями. Мы глубоко заботились друг о друге и разделяли общие интересы. Мы подходили друг другу, потому что у нас была одна общая цель: Белый дом. Это было все, о чем мы говорили, все, что мы планировали. У нас был секс, может быть, раз двадцать за все время нашего брака.
Роман почувствовал, как у него отвисла челюсть. Они были женаты шесть лет.
— Ты шутишь?
— Уверен, когда вы с Тиной начали спать вместе, то побили этот рекорд еще на первой неделе. Ты можешь вычеркнуть страсть из своей жизни, если хочешь, но я больше не могу без нее жить. Я не хочу до конца жизни оставаться пустой оболочкой. Мне нужно, чтобы Лиз вернулась. — Зак снова взволнованно посмотрел в окно.
Роман оцепенело смотрел в никуда. О, его первая неделя с Тиной. Он прекрасно помнил те золотые дни, как будто они были вчера. Они вдвоем затеяли ужасный спор о политике. В одну минуту она называла его слепым националистом, который не мог предвидеть будущее, потому что его голова была слишком глубоко в заднице Зака… а в следующую минуту он срывал с нее одежду и толкался в нее так глубоко, как того позволял кухонный стол.
Он был в таком отчаянии. Он не хотел секса с Августиной. Он в этом нуждался. Он должен был трахнуть ее, или он, блять, умрет.
И это испугало его до усрачки.
Роман встал.
— Я не знал о тебе и Джой.
Зак глубоко вздохнул и обернулся.
— Я не хотел, чтобы кто-то знал. Я вступил в брак, точно зная, каким он будет. Я ожидал мира. Чего я не ожидал, так это пустоты. Я действительно любил ее, но никогда не был влюблен в нее. И затем, когда встретил Элизабет, понял, что совершил ужасную ошибку.
— Августина — не Элизабет, — настаивал Роман.
— И ты — не я. Но Элизабет сводит меня с ума.
— Также, как Тина сводит с ума меня, — признался он.
— Но в хорошем смысле… если бы ты позволил ей. — Зак покачал головой. — Я вижу, что ты снова и снова совершаешь одни и те же ошибки. Это меня убивает. Какого черта ты делаешь с Дарси Хильдебрандт? С такой женщиной ты будешь скучать всю оставшуюся жизнь.
— Ничего я с ней не делаю, лишь работаю и проявляю профессиональную вежливость. Почему все предполагают, что между нами что-то происходит?
— Потому что я наблюдал за тобой с ней сегодня вечером.
Роман не мог обманывать Зака — или самого себя. Он обратил пристальное внимание на Дарси. Женщина была до ужаса мила. Она никогда не повышала голос и знала, как заставить мужчину чувствовать себя так, как будто он был главным и могущественным. Она отвечала многим пунктам в его списке.
Черт возьми. Даже в мыслях это прозвучало так, будто ему нужен психотерапевт. Или удар в челюсть. Он не хотел быть таким мудаком.
— Ты собираешься с ней встречаться?
— Нет. — Роман не мог. Хоть он и признавал, что Дарси на каком-то уровне заинтересовала его, она не заинтриговала его. От нее у него не сжималось сердце, а кровь не бежала быстрее. Она определенно не делала его твердым, как Августина, которая была так близко сегодня, что он мог попробовать ее. — Я хочу Тину. Я знаю, что не должен, но не могу остановить себя.
— Почему, черт возьми, ты должен останавливать себя? Я понимаю, что у вас было прошлое. Мы были молодыми и глупыми, и амбициозными, но я сейчас собираюсь задать лишь один вопрос, который имеет значение. Ты счастлив?
— Конечно. — Ведь, счастлив? Он достиг всего, чего хотел, когда в двадцать с небольшим начал карабкаться по лестнице жизни. Он достиг вершины власти.
— Ну, а я нет. С меня хватит. Когда на следующей неделе мы вернемся в Штаты, я собираюсь объявить, что не буду выдвигаться на второй срок. Может быть, если русские поймут, что я больше не буду играть в эти игры, они сдадутся.
Роман остановился, весь его мир покачнулся. Всю свою жизнь они работали, чтобы оказаться здесь. Когда другие дети мечтали стать бейсболистами или рок-звездами, он и Зак мечтали о Белом доме. Теперь Зак намеревался бросить все это без боя?
— Как ты мог принять такое решение, не посоветовавшись со мной?
Зак откинулся на диване.
— Я не знаю, что делать, Роман. В один момент я думаю, это правильный ход. В другой… Я боюсь, что это заявление только заставит заговорщиков действовать быстрее. Незнание убивает меня.
Роман сел рядом с ним. Он ни за что не позволит Заку отказаться от второго срока. У них было все еще много работы, столько идей, которые могли бы изменить жизнь американцев. Зак был популярным президентом, который знал, как добиться цели. И Роман, как всегда, защитит наследие друга. Это включало ситуацию, в которой они сейчас оказались.
— Я разберусь с этим и обо всем позабочусь, — пообещал он Заку. — Послезавтра я еду в санаторий «Хоумвуд». Заказал номер в хостеле. Сомневаюсь, что кто-нибудь там меня узнает. Я выясню, что случилось с твоей матерью. Может быть, тогда мы узнаем, кто за тобой охотится.
— И почему. Я хочу знать, почему. — Зак выглядел старше своих лет, от беспокойства лоб избороздили морщины. — Я хочу знать, почему всем этим людям вокруг меня пришлось умереть. Чего хотят эти ублюдки? Почему они помогли мне занять этот пост? Роман, что если я не Зак Хейс?
У Романа сжался желудок. Он подходил к проблеме со всех сторон, и это был один из самых отвратительных сценариев, которые он рассматривал.
— Ты — Зак. Мне все равно, что произойдет или что выяснится в результате этого расследования. Ты должен быть Заком Хейсом.
— Что, если я действительно Сергей? — наконец озвучил он вопрос глухим, натянутым голосом.
Это была вероятность, которой они все боялись.
— Ты — Зак.
— Наталья Куликова родила сына примерно в то же время, когда родился я. Согласно всем записям, ее ребенок умер. И все же, когда Коннор и Лара разговаривали с ней, она все еще с любовью говорила о своем Сергее, как будто он был все еще жив.
Это было самое убедительное имеющееся у них доказательство того, что Зак на самом деле был сыном своей русской няни, но все еще косвенное. С помощью одной пули русские позаботились о том, чтобы Наталья больше никогда ни с кем не заговорила.
Единственный другой способ узнать наверняка — сравнение образцов ДНК — был невозможен. Президент Соединенных Штатов не мог затребовать генетический материал мертвой российской гражданки, которая заботилась о нем в младенчестве — это мгновенно породит множество слухов и подозрений. И так как Франклин избавился от всех вещей Констанции вскоре после ее смерти, у Зака не было волосков с расчески или чего-то подобного, с чем можно было бы сравнить его генетический материал. И при этом он не мог использовать ее тело, так как она была кремирована. Даже если бы он и мог, эксгумация не осталась бы незамеченной — ни прессой, ни его врагами.
— Мы точно не знаем, было ли это имя ее сына.
— Но мы и не знаем обратного. Я помню, как моя мама болтала о смерти ребенка, когда напивалась. А еще она плакала и извинялась. Я не понимал. Мой отец никогда не объяснял. Стоило маме выпить, он выталкивал ее из комнаты до того, как я успевал задать вопросы. Но эти воспоминания заставили меня задуматься. Что если ребенок Констанции погиб, а я тот, кем его заменили?
Нет, это было невозможно. Этого не может быть. Это сделало бы Зака неамериканцем, родившимся на русской земле, и, таким образом, по конституции, не способным занимать должность Президента Соединенных Штатов. Он будет привлечен к ответственности. Опозорен. Последствия будут такими ужасными, что Роман не мог даже думать о таком.
— Невозможно. Ты так похож на своего отца.
— Мы оба знаем, что у моего отца, скорее всего, был роман с Натальей Куликовой. Бог свидетель, он никогда не был верен и не отличался осмотрительностью. Может быть, она забеременела, и в результате на свет появился я. Это многое бы объяснило. Если это правда, у русских будет отличная причина проталкивать меня в Белый дом. Как только я дал присягу, у них появился верный способ шантажировать меня и заставить выполнить все, что они захотят. А это может быть чем угодно. Мы выдвинули санкции против России. Путин стремится расширить свою власть. Они могли бы приказать мне закрыть глаза, когда он аннексирует еще одну страну бывшего СССР. Возможно, они захотят, чтобы я вообще вышел из НАТО. Я не буду этого делать. Им придется убить меня, прежде чем я предам свою страну.
Роман сжал кулаки. Зак много думал об этой возможности, и Роману было ненавистно это признавать… но эта теория многое объясняла.
— Ты спрашивал отца?
— Спрашивал о чем? — Он горько рассмеялся. — Он не в своем уме. Черт, большинство дней я единственный человек, которого он помнит.
Как только стало ясно, что слабоумие полностью взяло вверх над Фрэнком Хейсом, они попытались поместить его в специализированное учреждение. Но этот человек был мастером побега. Стоило ему ускользнуть и почувствовать вкус свободы, он неизбежно оказывался в окружении прессы. Или, может быть, отморозки искали его и пользовались состоянием старика. В любом случае, репортеры делали снимки того, как он ходил по улицам в халате и тапочках, утверждая, что его сына никогда не было рядом.
Всякий раз, когда он и Зак охраняли Фрэнка в Белом доме, мужчина становился все спокойнее, как будто близость сына, в которого он вложил свою жизнь, успокаивала демонов, атакующих его мозг. У него все еще были моменты ясности. Нечасто, но время от времени Роман слышал, как Фрэнк говорил о том, как он гордился сыном, и вспоминал пару теплых моментов.