— и он, развернувшись, тут же ушёл, даже не пожав на прощание руку.
Керенский проводил взглядом Чернова и направился дальше, досадливо морщась и негодуя на то, что многое не знал, а о ещё большем даже и не догадывался.
На заседание Петросовета он прибыл в числе самых первых.
Пока ждали всех опаздывающих, Керенский успел переговорить с Церетели и Чхеидзе, которые обсуждали события минувшего дня, не предъявляя к нему никаких претензий, лишь громко возмущаясь произошедшим. Алекс только поддакивал им. Наконец, все собрались и заседание началось.
Первым выступал большевик Стеклов Юрий Михайлович, он же Овший Моисеевич Нахамкис. Его поучительный тон изрядно раздражал Керенского (что было и в реальности), тем более, что впечатление от недавнего разговора с Черновым было весьма свежим.
— Что же это такое происходит? Уголовные элементы настолько обнаглели, что напали на вокзал во время проведения революционного митинга, не побоявшись ни милиции, ни вооружённых солдат и матросов. Что происходит в городе? Товарищ Ленин вчера был обескуражен и удивлён. Такого события не было даже при самодержавии. А что мы сейчас имеем? Разгул преступности и полная неспособность Временного правительства в деле поддержания правопорядка, — распалялся Стеклов, стоя перед собравшимися членами Петросовета.
— О! — словно только увидев Керенского, вскричал он. — Я смотрю, нас почтил своим присутствием неуловимый министр юстиции и МВД. Какое безумное сочетание! И мы видим, каковы результаты деятельности при совмещении совсем разных должностей данным нашим товарищем. Милиция бездействует и несёт потери. Митинг сорван. Все напуганы. Как же так? Какие приняты меры? А никаких, товарищи! — тут же ответил Стеклов сам на свой вопрос. — Товарищ министр самоустранился от принятия решения и отсиделся в здании Финского вокзала, пока гибли истинные революционеры и мирные граждане.
Керенский медленно закипал, этот, с позволения сказать, Нахамкис полностью оправдывал русский смысл еврейской фамилии. И его жалкая попытка русифицироваться была смешна. Чист как стекло? Или что он там себе думал, когда принимал православие? И Керенский не выдержал.
— Послушайте, товарищ Стеклов. Мне надоели ваши беспочвенные обвинения. Рядом со мной также «отсиживался» и ваш Ленин, и ваш же Шляпников с Зиновьевым и Мартовым. Что же они не бросились защищать граждан?
— Да, они там были, но они же не являются министрами МВД.
— И что? Я должен был выбежать с пистолетом и лично собирать команду для вооружённого отпора? Я и не против, только я бы начал с ваших товарищей по партии, дабы они сами и защищали себя.
— А мы будем и так сами себя защищать! — вскинул кверху козлиную бородёнку Нахамкис. — Руководство партии приняло решение о создание отрядов самообороны и назвало их Красной гвардией. Мы ещё явим силу большевиков!
— А по какому праву вы присвоили себе название Красной гвардии? — вспылил на это Керенский. — Есть и более достойные партии, которые могут создать подобные отряды самообороны.
— Это не обсуждается, — нагло заявил Стеклов и добавил, — у меня всё.
— Да, товарищ Стэклов излишне резок, но, Александр Фёдорович, вами приняты какие-то меры? — спросил Чхеидзе.
— Приняты. Председатель Временного правительства подписал указ о расформировании милиции и создании новой службы «Совета общественного порядка».
— Что-то много разных непонятных Советов развелось, они дискредитируют само это название! — выкрикнул со своего места Шляпников и гордо обвёл зал заседаний: вот, мол, я какой.
«Тебя не спросили, — подумал Керенский. — Развелось вас тут, как дерьма на свиноферме, и каждый считает себя умнее всех».
Тут включился в разговор меньшевик Церетели.
— Да, вопрос серьёзный, и мы этим крайне не удовлетворены. Я согласен с товарищем Стекловым. Временное правительство игнорирует наши распоряжения и поступает наперекор многим нашим решениям, отсюда и получается такой плачевный результат.
«А ты кто вообще, товарищ?… — опять подумал Керенский, — чтобы указывать мне, что делать, а что нет». Вслух же он сказал.
— Я вижу, многие здесь не понимают, какую сложную работу приходится мне выполнять в мире революционного хаоса и свободы. Видимо, большинству из вас требуется залезть в мою шкуру и нести ответственность не только за себя одного, но и за всё министерство, и тех людей, которые находятся в подчинении. Есть ли такие желающие?
— Всему своё время, товарищ Керенский. — Дойдёт дело до руководства, и мы поруководим, не сомневайтесь, — ответил ему Церетели без всякого кавказского акцента.
— А я и не сомневаюсь. Придёт время, поруководите, если сможете.
— Мы сможем, все сможем. Мы здесь не для того собрались, чтобы бороться друг с другом, а для того, чтобы сделать нашу республику лучше.
Керенскому хотелось вскочить и выкрикнуть: «Руководители все блин, вас ткнуть в ваше руководство, чтобы вы посмотрели на то, что наруководили». Корректных слов для выражения обуявших чувств у него не осталось, но вскакивать и орать не имело смысла, и он лишь пожал плечами.
Больше Керенского никто не трогал и все стали давить друг друга лозунгами и демагогией, требуя решений о передаче всей полноты власти Советам рабочих и солдатских депутатов. Так что «Совет общественной безопасности» весьма кстати пришёлся ко двору, и никто не стал этому факту сильно удивляться.
Больше Керенский не вступал ни с кем в полемику, а лишь слушал. Перепалки быстро закончились, и неожиданно для него встал Церетели, вышел к истрёпанной трибуне, за которую вставали немногие. Агитировали, в основном, стоя перед депутатами возле стола председателя.
Разместившись за трибуной, Церетели разложил перед собой принесенные листки бумаги и стал громко читать текст, напечатанный на них. Это оказались знаменитые ленинские апрельские тезисы. Они уже были озвучены Лениным на собрании большевиков, а потом и на общем собрании членов РСДРП, как меньшевиков, так и большевиков.
Керенский не был знаком с их содержанием, а теперь вот имел возможность услышать их лично. Эти апрельские тезисы (каждый может найти их самостоятельно в интернете) состояли из десяти пунктов, главным из которых для Керенского был пункт третий, а именно: «Никакой поддержки Временному правительству».
Все остальные тезисы можно было объединить под одним лозунгом: «Всё разрушить, а затем всё раздать и перераспределить в пользу народа, создав один руководящий орган — Совет рабочих и других депутатов, и прекратить войну» — вот, собственно, их главный смысл.
Керенский только качал головой, в ней не укладывалась возможность взять и всё разрушить без оглядки. Да, старый строй уже не выдерживал моральной и физической нагрузки, его пора было изменить и провести реформы, но не путём его сноса до основания, неся огромные человеческие жертвы.
Что же, главный шаг большевики уже сделали, а потому его руки тоже стали развязаны, а вновь созданные силовые структуры должны были помочь в борьбе за власть, и не только с большевиками, но и с остальными партиями, которые пока выжидали, не зная, на чью сторону встать.
После доклада Церетели и последовавшей волны возмущённых криков, Керенский незаметно удалился из зала заседаний. Ему было некогда слушать вопли и бессмысленную риторику. Всё это он узнает завтра-послезавтра из газет и разговоров министров. Сейчас же нужно готовиться к следующему шагу.
Глава 19. Подготовка к покушению
"Революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни <…> Ссылаются на декреты, отменяющие смертную казнь. Но плох тот революционер, который в момент острой борьбы останавливается перед незыблемостью закона. Законы в переходное время имеют временное значение. И если закон препятствует развитию революции, он отменяется или исправляется" В. И. Ленин
На следующий день Керенский встретился с Юскевичем.
— Как прошла операция, потерь и задержанных милицией нет?
— Задержанных нет. А потери есть. Трое убитых и двое легко ранены. Деньги всем выдал, сейчас залечивают раны.
— Прекрасно! Я ожидал гораздо худшего результата. Значит, пока пусть лечатся. И для вас теперь есть следующее задание, оно будет посерьёзнее предыдущего. Вам надо «убрать» вот этих двух людей, — и Керенский выложил перед Юскевичем две фотографии, которые нашёл и вырезал лично из разных газет.
Красковский взял со стола вырезки и стал их внимательно рассматривать.
— Это Абрам Гоц, что является правой рукой Бориса Савинкова?
— Именно так.
Юскевич нахмурился.
— Вы на что меня подбиваете, на противостояние с боевой группой эсеров? Да они вычислят меня на раз и сразу ликвидируют.
— Не надо так волноваться, Николай Максимович, этот вопрос можно решить спокойно, если вы готовы идти до конца. Да, собственно, куда уж теперь вам деться. Вы это знали, когда согласились, потому и нет никакого смысла вставать в «позу». Я иду на риск, вы идёте на риск. Ставка у всех одна — наша собственная жизнь. Поэтому, давайте продолжим.
Юскевич-Красковский неохотно взял в руки следующее фото.
— А этого я не знаю, — он провёл рукой по густым пшеничным усам. — Не знаю такого, — повторил он и положил фото обратно на стол.
— Ничего страшного, я вам скажу его фамилию, это большевик Стеклов, он же Нахамкис. Его надо устранить через два дня после того, как вы «уберёте» Гоца. И учтите, послезавтра я уеду на фронт, и вам предстоит все эти вопросы решать самому. Вот деньги! — и Керенский, расстегнув пальто, достал из внутреннего кармана толстую пачку купюр.
— Этого с лихвой хватит, чтобы дать исполнителям, и вы не окажетесь в накладе, здесь очень приличная сумма.
Юскевич взял пачку, пролистал её и положил в ящик стола.
— Хорошо, я согласен. А вы бежите, да?
— Нет, но моё участие во всём этом было бы нежелательно. Кроме того, искать убийц будет достаточно проблематично, и вот почему. У вас будет мало времени на подготовку операции, всего три дня. На четвёртый вы должны устранить Гоца, а через два дня Стеклова.