— Я спрашиваю, какого хера твоя подруга сидит в палате Громова?
— Во-первых, не кричи, — Таня инстинктивно повысила голос. С первых секунд поняла, что произошло, но сдаваться без боя не собиралась.
— Мне казалось, мы друг друга поняли, — уже спокойнее произнес Дымов и подошел ближе. Когда он обратился к ней с просьбой, был абсолютно уверен — она все сделает как надо. Но ошибся и был крайне разочарован по этому поводу.
— Я ничего ей не говорила, она сама узнала.
— Как, блядь, она могла узнать?
Куликова не стала вестись на провокацию, восприняла его грубость как должное. Так всегда было, так есть, и этого уже не исправить. Ее задевала не формулировка, а смысл его фраз. Стас пытался обвинить ее в том, чего она не совершала. С одной стороны, его можно было понять — приехал, увидел, сделал выводы. Но с другой — позволять себе такое поведение, не разобравшись в ситуации, было в корне неправильно.
— Она меня искала и нашла его в палате. Чистая случайность…
— Случайность? Ты целая заведующая отделением, а не можешь проконтролировать одного пациента! — укорил Дымов.
На самом деле он придирался. Решил разобраться во всем из принципа. Ведь необходимости скрывать Громова больше не было — Бушин уже ни для кого не представлял угрозу. Но Стаса волновало совсем другое: почему Таня нарушила обещание, почему не оправдала его доверие?
— А ты целый подполковник. И что, все контролируешь? — в тон ему ответила Куликова. В непрофессионализме ее еще никто не упрекал.
— Да.
— Поэтому твой Громов лежит сейчас у меня в отделении?
Почему-то захотелось уколоть побольнее, пройтись по самым слабым местам. Но Дымова это практически не задело. Хотя, возможно, он просто не подал виду.
— Если бы я не контролировал, он бы лежал в могиле.
— Я сделала все, что в моих силах.
Вины ее здесь не было — она провела сложнейшую операцию, фактически вытащила Громова с того света, оформила его под чужими документами, сохранив настоящие данные в секрете. Но человеческий фактор никто не отменял. Таня не могла предсказать такой поворот событий и, соответственно, подготовиться к нему.
— Этого недостаточно. Ты никого не должна была впускать в его палату.
— Подчиненным своим будешь указывать, что делать, а мне не надо! Я и так пошла тебе навстречу, рисковала своей должностью. И это из-за тебя Ира меня теперь ненавидит! — Куликова не выдержала. Высказала все, что думала, но легче все равно не стало.
— Ты знала, на что шла, — резко и бескомпромиссно заявил Стас. Он был предвзят и субъективен в своем отношении к Тане, но никак не мог это изменить. Обида и жгучая ревность застилали глаза, пробуждали дикую злость и владели его сознанием.
— Какая ж ты сволочь, Дымов!
Не нашлось больше аргументов, да и бессмысленно было продолжать этот спор — переубедить Стаса ей все равно не удастся.
— Конечно, твой муж человек, а я бездушная скотина, я помню, — колкая фраза, казалось, навсегда въелась в память.
— Уходи и не смей больше ко мне являться! — терпение лопнуло, как мыльный пузырь. Его слова причиняли боль, но Таня это не показывала. Сильная, независимая, гордая, — такой она хотела и пыталась казаться, а то, что на самом деле творилось внутри, предпочла скрыть, оставить себе.
Только Дымова такое развитие событий не устроило. Он злился. В первую очередь, на нее. Почему она вернулась к мужу? Мириться с этим он не собирался. Не только потому, что не привык проигрывать, но и по потому, что был уверен — Таня принадлежит ему одному, и точка.
Резко прижал к себе и, воспользовавшись ее замешательством, завладел приоткрытыми губами. Не ответила, уперлась ладонями в его мощную грудь и попыталась высвободиться, но безуспешно. Он не отступил, все так же яростно врывался в глубину ее рта, исследовал его языком.
И Таня не выдержала натиск смелых ласк, проиграла эту жестокую схватку и сдалась. Теснее прильнула к нему и обвила шею руками. Жар, исходивший от его тела, как раскаленная плита, плавил ее кожу, туманил рассудок и полностью отключал сознание. Ладони, блуждавшие по спине и талии, сводили с ума, вызывая тысячи мелких мурашек. Таких приятных и знакомых, что голова кружилась, а ноги подкашивались.
Стас и сам дурел от ее близости. Она действовала на него, как наркотик. Его личный опиум. Эксклюзивный сорт. Но злость, кипевшая внутри, искала выход, и он невольно причинял боль своими прикосновениями, очерчивал плавные изгибы, сжимал бедра, ягодицы, срывая глухие стоны.
Но это была сладкая боль. Потому что она жутко соскучилась по нему, по его властным поцелуям и шумному дыханию. Так долго ждала этого шага и наконец получила свою награду за пережитые мучения. Обида испепелялась в огненном кольце страсти. Все слова, брошенные сгоряча, теряли смысл — действия были куда важнее.
От переизбытка противоречивых эмоций терзал податливые губы почти до крови, но даже этого было мало. Слишком сильно хотел ее, слишком сильно нуждался в ней. Но все еще не признавал свою зависимость, в который раз списывал все на животные инстинкты и длительное отсутствие секса. Сам не понимал, насколько крупно ошибался. И сердце, бешено колотившееся в груди, было ярким тому подтверждением.
Чувство абсолютного счастья наполняло душу до краев, разгоняя тепло по всему телу. Таня до сих пор не могла поверить, что он рядом. С ней. Ее. Такой надежный и родной. Он вновь убеждал ее, что все у них будет хорошо, и она верила. Безропотно следовала за ним и отдавала всю себя.
Одним рывком стянул ненужный халат и, спустившись губами к шее, оставил очередной засос. Он, как хищник, выстраивал границы своей территории, забирал то, что принадлежало ему по праву. Приложив все свои усилия, наконец отстранился и развернул ее к себе спиной. И так позволил себе чересчур много слабостей.
Целая кипа документов с грохотом полетела на пол. Таня судорожно вздохнула от будоражащих ощущений, когда оказалась прижата к холодному стеклу стола. Каждое его касание, даже самое мимолетное, пробуждало сладостное томление внизу живота, а контраст температур усиливал его во сто крат.
Стас задрал юбку и явственно почувствовал, как она задрожала в предвкушении, это тешило его мужское самолюбие. Но он и не собирался ее мучить, действовал быстро, стремительно, не давая опомниться. Сам был на взводе от неистового желания. Вошел резко, одним движением и на всю длину. И чуть не зарычал, ощутив, какая она мокрая и горячая. Острое возбуждение нарастало с каждой секундой. Казалось, предел уже наступил, но он убеждался в обратном. В каждый толчок вкладывал всю свою злость, раз за разом доказывал, что она принадлежит только ему, и старательно отмахивался от мыслей, что к ее телу прикасается кто-то еще — это просто невозможно, он собственник, единоличный владелец. И в этом не было сомнений.
А Таня и не думала спорить, принимала его безоговорочное превосходство и подчинялась ему. Он не гладил спину, не массировал плечи, но, так или иначе, дотрагивался до обнаженных участков кожи, и это опьяняло хлеще любого вина. Она не видела его затуманенные страстью глаза, лишь представляла. Чувствовала на себе его прожигающий взгляд и еле сдерживалась, чтобы не застонать во весь голос, настолько разные и сильные эмоции он вызывал.
Когда Таня начала двигаться навстречу, Дымов не вытерпел, пробрался руками между столом и ее телом и смял грудь, зажал соски пальцами. Знал, что она на грани, и подтолкнул ее в бездну.
Она закусила губу, зажмурилась и вцепилась в край стола. Мышцы напряглись до боли и резко, внезапно расслабились, подарив умопомрачительное наслаждение. Все тело обмякло, как ватное облако. Невозможно было даже пошевелиться.
Стас самодовольно оскалился и вжался в ее бедра до упора. Бурный оргазм сорвал крышу, и в этот момент он перестал контролировать свои действия. Притянул Таню к себе глухо прорычал ей в шею.
Несколько долгих секунд оба пытались отдышаться. И наконец Дымов опомнился. Разжал объятия, отошел в сторону и застегнул ремень. Легкое покалывание в мышцах все еще продолжалось, не давая забыть о том безумии, что произошло в этом кабинете мгновением ранее.
Таня одернула юбку и испытующе посмотрела на него. Естественно, ждала что скажет, какой он идиот и как по ней соскучился, но реальность кардинально отличалась от ее ожиданий. Стас жестко прервал зрительный контакт и молча вышел из кабинета.
За ним закрылась дверь, и в помещении вновь воцарилась тишина. Таня так и стояла возле стола и решительно не понимала, что происходит. Это все просто не укладывалось в голове и больше походило на сон.
«Проснуться бы», — подумала она и, с ногами забравшись на диван, устремила взгляд в одну точку.
Слезы помимо воли хлынули по щекам. На смену приятной эйфории от близости пришло опустошение. Страшное и безжалостное. Тактильная память до сих пор хранила терпкие поцелуи и жадные касания. Только сейчас они причиняли реальные физические страдания. Хотелось смыть с себя эту похоть, до скрипа тереть кожу мочалкой, лишь бы забыть. Мерзкое разочарование медленно заполняло образовавшуюся пустоту. Вязкое, липкое ощущение собственной никчемности обволакивало сердце.
Сначала унизил ее перед коллегой, а потом и перед самой собой. Просто использовал, как бумажную салфетку, смял и выбросил за ненадобностью. Наплевал на все ее чувства и ушел, будто ничего не было, будто так и надо. Знал, что любит, и все равно втоптал ее в грязь.
Что он пытался этим доказать, Таня так и не поняла. Ведь приходил же к ней не раз, переживал, кричал. Сначала думала, что ревнует, злится, поэтому так остро реагирует на все ее слова и действия, а потом пришла к выводу, что он просто эгоист и в принципе не способен полюбить кого-то, кроме себя. Принимать это не хотелось, но приходилось с огромным трудом.
Последние надежды на счастье стекали по щекам вместе со слезами, оставляя лишь мокрые дорожки сожаления. Она ненавидела его каждой клеточкой тела, но самое ужасное, что любила с такой же силой.