— Да я по делу, но уже закончил. Мне надо с тобой поговорить, — Петр выглядел немного растерянным, и это настораживало.
— Ну пойдем, — согласилась Куликова, неопределенно пожав плечами и вошла в свой кабинет.
— Как дела в больнице?
Петр прикрыл за собой дверь.
— Ты об этом хотел поговорить? — усмехнулась Таня, но внутренне напряглась. Прекрасно знала своего бывшего мужа, все его привычки и повадки. И такие длинные предисловия, как правило, не сулили ничего хорошего.
— На самом деле нет.
— Так давай, я слушаю.
— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил Петя прямо в лоб и нервно улыбнулся. От сильного волнения он вел себя как-то неестественно.
— Дежурю, а что?
— У меня тут билеты есть на спектакль. Премьера, между прочим. Я подумал, может, сходим?
Куликова шумно выдохнула и облокотилась на стол. Не понимала, как реагировать на это предложение, просто растерялась.
— Нет, я не могу.
— Поменяйся с кем-нибудь.
— Правда, не могу, пациент сложный.
Ей даже не пришлось обманывать. Громов хоть и шел на поправку, но все еще нуждался в постоянном наблюдении.
— Ну ладно, — примирительно произнес Петр, уже привыкший к отказам. Даже когда они были женаты, между ним и больницей она всегда выбирала последнее. — Тогда давай завтра в кафе? Отсыпной ведь, — предложил он альтернативный вариант. Как ему казалось, не менее интересный.
— Петь, я очень устала. Хочу завтра выспаться, — честно призналась Таня, пытаясь выкрутиться из щекотливой ситуации. Не хотелось обижать резким ответом, но и давать ложную надежду она не собиралась.
— Тань, ну я соскучился по тебе.
Куликов шел напролом, не замечая никакие преграды на своем пути. Слишком был зациклен на результате, во что бы то ни стало вознамерился заполучить желаемое.
— Петь, не начинай…
— Тань…
Он наконец осмелел и подошел ближе.
— Не надо.
— Я люблю тебя, — выпалил, не задумываясь, и взял Таню за руки. Будто осознавал, что это последний шанс, и пошел ва-банк.
— Не трогай меня.
Ей были неприятны его прикосновения, но больше всего возмущала наглость, с которой он действовал. Вроде бы, решили остаться в хороших отношениях, однако сейчас Куликова начинала жалеть об этом. Такие ситуация возникали неоднократно, и каждый раз она четко давала понять, что попытки вернуть прошлое — напрасны. Только Петр этого не слышал, не мог смириться.
Таня отдернула руки, а он лишь крепче прижал ее к себе.
— Петь, перестань! Ты слышишь, что я тебе говорю? Не трогай меня! Отпусти!
Дымов, уже несколько минут стоявший у приоткрытой двери, наконец не выдержал и зашел в кабинет. Ревность, как спичка, вспыхнула мгновенно. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Никому и никогда он не позволил бы трогать свою женщину. А Таню, вопреки всему, по-прежнему считал своей.
— Ты че, баран? Отпусти ее, — предупредил сурово, но достаточно сдержанно.
— Тебе чего здесь надо? Дверь закрой с той стороны, — ответил Петя, удерживая Таню в стальных объятиях.
Дымов молча подошел, отстранил его за плечо и, не медля ни секунды, ударил по лицу.
— Стас! — на автомате крикнула Куликова, пытаясь его остановить. Как он здесь оказался, даже подумать не успела.
— Ты че, больной? Ты мне нос сломал! — возмутился Куликов, прижимая ладонь к месту удара. Разумеется, он преувеличил масштабы бедствия — ни крови, ни видимых повреждений не было.
— Если ты сейчас отсюда не свалишь, я тебе еще что-нибудь сломаю, — пообещал Стас и снова сжал руку в кулак.
Таня не вмешивалась в их разборки, но не могла спокойно наблюдать за происходящем. Знала, что Дымов намного сильнее, однако не бросилась защищать Петю. Не смогла переступить через себя.
— Да пошел ты!
Куликов злобно оскалился и замахнулся, чтобы ответить, но Стас ловко увернулся и нанес очередной удар. На этот раз — под дых.
— Дымов, прекрати! — Таня остановила его за плечо. Быть свидетельницей этой драки не было ни малейшего желания.
— Вон пошел, и чтоб я тебя рядом с ней больше не видел.
Петр проворчал что-то невнятное и, держась за живот, покинул кабинет.
— Ты что творишь? — возмутилась Куликова и грозно посмотрела на Стаса. — Тебя кто вообще просил лезть в мою семью?
Понимала, что не права, что не нужно все это говорить — поддалась эмоциональному порыву. Хотела уколоть, причинить ту же боль, что и он ей.
— А меня не надо просить. Я сделал то, что должен был, — спокойно отозвался Дымов, сделав вид, что его эта фраза никак не задела, и, привычно не дождавшись ответа, направился к выходу.
Москва. Квартира Зиминой
— Саш, я дома, — оповестила Елена и бросила связку ключей на комод.
— Привет, мам, — сын вышел из комнаты, забрал пакет с продуктами и поплелся на кухню.
Оказавшись в спальне, Зимина с пренебрежением сняла ненавистную форму, надела домашний костюм и грузно опустилась на кровать.
Она была полностью опустошена, не осталось сил даже на то, чтобы встать и приготовить ужин, да и есть, собственно, не хотелось. Разговор со Страховым высосал все эмоции. Лена не испытывала к нему никаких чувств, но он нагло возвращал ее в прошлое, заставлял снова и снова окунаться в ту атмосферу.
В то время она была по-своему счастлива, она была другая. С другими жизненными целями, приоритетами и желаниями. И казалось, так будет всегда: дом, любимая работа, любимый мужчина. Она не строила планы относительно Страхова, старалась не привыкать к тому, что он рядом. Но привыкла. Сомневалась, что сможет создать с ним семью — он не давал ей этой уверенности.
В какой-то момент их отношения перешли на новый уровень и в этот же самый момент перестали развиваться. С тех пор, как она впустила его во все сферы своей жизни, механизм дал сбой. Судейское кресло, такое желанное, оказалось совсем близко. Елена ожидала поддержки, но не получила ее. И это был очень значимый момент, тревожный звоночек. Вместо того, чтобы порадоваться за нее, Дима встал в позу. Испугался перемен, знал, что не станет начальником, и не хотел терять удобную подушку безопасности.
Тогда Зимина и поняла, что это не любовь, а самый настоящий эгоизм. После этого они ни разу не обсуждали совместное будущее, по инерции продолжали делать вид, что все хорошо, что так и надо. Общались, улыбались, занимались сексом. Все на автомате. Чувствовалось напряжение, и Лена ждала от него какого-то шага. Дождалась. Видеообращение по всем новостным каналам, заявление на стол, отъезд в Питер. Настоящий мужской поступок.
Он не выдержал, а она справилась. Приняла его решение и двинулась дальше. Но к чему в итоге пришла, уже сама не знала. Ей стало казаться, что жизнь превратилась в замкнутый круг: одни и те же ситуации, эмоции, только с разными людьми и в разных обстоятельствах. Хотела бы вернуться назад? Нет, какой смысл… Она уже ничего не хотела. Запуталась в себе, в своих чувствах. Не могла точно определить, что ей нужно. Точнее, могла, но понимала, что ее желания невоплотимы в этой суровой реальности.
Лена четко ощущала, что приближается к границе, за которой ее ждет новая жизнь, новый этап. Этот подходит к концу, наступает переломный момент, требующий кардинальных изменений.
Поддавшись мощному внутреннему порыву, она встала с кровати, взяла ручку и бумагу. Несколько секунд всматривалась в белый лист и наконец начала писать.
— Мам, ну ты скоро? Я есть хочу, — на пороге спальни появился сын.
— Иду, Саш.
Решив, что ребенок не виноват в ее проблемах, все же нашла в себе силы и, спрятав листок в тумбочку, отправилась на кухню.
Тула. Городская клиническая больница №7
Утром разговор не состоялся, но Романова не намерена была сдаваться. Закончив все свои дела в гинекологии, она вновь пришла к Громову. Он, как и ожидалось, был уже в палате.
— Тим, нам надо поговорить, — начала она прямо с порога. Бросила на тумбочку сумку и удобно устроилась в кресле, демонстрируя твердость своих намерений.
Тимур напрягся, сердце истерично затрепыхалось где-то в горле. Он не был готов, к такому вообще невозможно подготовиться.
— Не сейчас, — процедил сквозь зубы, скрывая внутреннюю панику, и отошел к окну, чтобы не встречаться с Ирой взглядом.
— А когда?
— Позже.
Как утопающий, хватался за последнюю соломинку, но Ирина была беспощадна.
— Нет, Тим. Мы поговорим сейчас! — серьезно заявила она и встала. Откладывать в очередной раз не имело смысла. Нужно было наконец поставить все точки и понять, как жить дальше.
— Ну хорошо, — Громов сдался. Не осталось сил сопротивляться неизбежному. Он лишь обреченно выдохнул и прикрыл глаза. — Говори.
— Что происходит?
Ее нежный голос ласкал слух, но осознание, что он его больше не услышит, угнетало, горький ком вибрировал в горле.
— Ничего.
— Я же вижу как ты изменился… — Ирина подошла совсем близко и мягко положила ладонь ему на спину. — Ты меня больше не любишь?
Тимур вздрогнул от неожиданности и нервно передернул плечами, сбрасывая ее руку. Мучительно больно было снова чувствовать ее тепло и знать, что оно ему больше не принадлежит.
— Ир, чего ты хочешь? — ответил он вопросом на вопрос и развернулся. Жадно всматривался в ее лицо, пытаясь найти в нем хоть какую-то надежду для себя.
Романова растерялась. Не так она представляла себе этот радостный момент, но сумела взять эмоции под контроль и даже выдавить робкую улыбку.
— Я беременна, — выпалила на одном дыхании и тут же замерла в предвкушении его реакции.
У Громова внутри что-то хрустнуло и надломилось. Этот хруст на мгновение оглушил, и трещина с диким скрежетом прошла по жизни, разделив ее на «до» и «после». Эта новость опустошила его, стала надгробной плитой, безжалостно придавив к земле. Тимур отчетливо слышал звук крушения всех надежд и желаний и понимал, что это конец. Он будто окаменел, больше не чувствовал ничего, кроме зияющей пустоты и холода. Сердце почти не билось в груди, медленно умирало вместе с ним.