Пока Цом приводил в порядок покои регента и заправлял кровать, пришёл сир Аквуен. Юноша не знал, посвящали ли этого рыцаря во все планы, как сира Торджа, и насколько ему доверяют, и потому предпочитал молчать. Пожилой мужчина же вовсе не обратил внимания на слугу, поклонился Его Высочеству и вежливо отказался присесть.
– Подданным леди Лоудбелл помогли устроиться, сама же леди отказалась оставаться в Санфелле и ждёт отправления.
– А вторая часть её войска?
– Она написала письмо. Также она предложила лично отправиться к ним после того, как вы убедитесь в правдивости её слов.
– Я ни разу не обвинял её во лжи.
Милорд Форест был оскорблён. Обычно его лицо ничего не выражало, особенно во время приёмов, столь необходимых для заключения союзов или поддержания отношений. В этот же раз губы регента поджались, а брови сдвинулись. Тордж некогда обучал Цома наблюдать за Его Высочеством, чтобы понимать настроение того.
Рыцарь же только развёл руками.
– Мы должны отправляться как можно скорее, хочу покончить с этим. Тордж сообщил мне, что прибудет с лордами так быстро, насколько это возможно. И я планирую вернуться к этому времени.
– Всё готово к отправлению, Твоё Высочество.
Бывший крестьянин с интересом слушал разговор. Он не должен был, но его уши против воли ловили каждое слово. Кто-то куда-то решил отправиться. Зачем?
– Завтра поутру, раз готово, и отправимся. Но ты, сир, останешься в Санфелле.
– Но, Твоё Высочество, я предполагал, что направлюсь к милорду Редглассу, как ты и желал ранее, или буду сопровождать тебя. Неужто мне сидеть здесь и бездельничать?
– Ты не будешь бездельничать – охрана Аурона ложится на твои плечи. Ты же должен будешь следить за его безопасностью и обучением. Кому же мне поручить это, как не тебе?
Аквуен Смелый, и без того всегда стоящий ровно, с прямой спиной, расправил плечи и выгнул грудь колесом. Цому показалось, что у него даже доспехи заблестели пуще прежнего. На лице мужчины появилась улыбка. Не то чтобы редкое явление, но такого самодовольства в ней почти никогда не прослеживалось.
Слуге же очень не нравилось то, что Его Высочество решил покинуть замок. Это не к добру. Цом не осмелился спросить, на какой срок, и, поскольку уже успел переделать свои дела, вышел из покоев, оставив сира и регента договариваться о своих важных делах.
Юноша чувствовал себя самым несчастным человеком, его охватывал страх – при милорде Форесте Цом был слугой, нужным и полезным, и пусть таких насчитывалось немало, ощущение безопасности и уверенность в завтрашнем дне, необходимые каждому, неизменно присутствовали. С первой встречи регент проявлял заботу, был строг и при этом добр, как настоящий отец всего королевства. На всех мероприятиях Аурон Старскай сидел на месте законного короля, но никто не мог пойти против Его Высочества, которого некоторые окрестили венцеголовым дубом.
Что же будет с подданными, когда Клейс покинет их? А что будет со слугами, с простолюдинами вроде Цома? Что будет, если появятся люди, похожие на тех воинов с изображением факелов в руках на доспехах? А если рыцарь Аквуен Смелый не справится и плохие люди и правда проникнут в замок и нападут? Леди и лорды всегда неприкосновенны, их пленят; может быть, унизят словом, очень редко делом, но не более, а остальных?
Бывший крестьянин был уверен, что если милорд Форест выберется за пределы Сантауна, то враги, сколько бы их ни было, всё зло, что творится в этом мире, не только в Ферстленде, но и в тех землях, о которых теперь постоянно говорят, незамедлительно ринется в Санфелл. И замок тут же падёт! Кто будет защищать его, если нет регента?
В силу младшего сына лорда Фореста юноша верил куда больше, чем в силу всех Серых Братьев, тем более что значительная часть их отправилась пресекать войну. Пожалуй, только Боги могли посоревноваться с Его Высочеством.
Цом не разбирался в военных тактиках, не мог даже предположить, сколько человек уехало, сколько осталось и скольким необходимо напасть, чтобы захватить Санфелл и поработить его жителей, однако твёрдо знал, что регент – единственный защитник простого народа. Только рядом с ним было не страшно. Цом посмел в присутствии Фореста не только находиться в одном помещении с палачом, но ещё и найти с мучителем общий язык. Кайрус пугал его поначалу, было неприятно касаться тех же карт, до которых дотрагивался он, а когда палач заговорил, хотелось вскочить и бежать со всех ног. Только регент сумел примирить крестьянского отпрыска со страшным человеком; как и обещал Его Высочество, ни одно проклятие так и не сделалось ношей Цома. Требовались ли ещё какие-либо доказательства, без кого падут город и замок?
С каждым разом, когда Цом оказывался в Большом зале случайно, был приставлен принимать дары и уносить их или специально приходил на балконы, не в силах бороться со своим любопытством; когда он слышал просителей и ответы Его Высочества, юноша убеждался, что Клейс Форест рождён специально, чтобы исправить ошибки всех правителей, не желавших заботиться о своём народе и помогать ему. Если очереди оказывались чрезмерно длинными, мужчина не отказывал в приёме и продолжал трудиться и до поздней ночи, а то и до утра.
Люди, чьи дела не требовали немедленного вмешательства, не донимали правителя и сами уходили из уважения к регенту, и это часто удивляло слугу. Разумеется, случались неприятности – были и те, кто плохо говорил про регента, были те, которые требовали принять их незамедлительно, а бывало, что и сам милорд Форест отказывал подобным просителям в самой категоричной, хоть и вежливой форме. Но подобные моменты быстро забывались, их полностью вытесняли хорошие.
Когда Цом прогуливался по городу, а по дороге к Веспу он это делал довольно часто, то слышал самые разные точки зрения, но в большинстве своём простолюдины были довольны тем, кто сидит на троне Ферстленда. Жизнь в столице стала лучше, в ближайших к ней городах тоже, деревенские жители, которых также нередко встречал Цом, когда те приезжали в Сантаун, чтобы подороже продать свои товары, нахваливали наместника. Другим это ничуть не мешало распускать о милорде отвратительно грязные слухи, от большей части которых слуга краснел до кончиков ушей. Иногда юноша вступал в спор, а пару раз смущение оказывалось столь велико, что он позорно сбегал.
Однажды он даже спросил милорда Фореста, почему тот не желает стать королём, если весь народ – и лорды, и торговцы, и рыцари, и палачи, и лекари, и крестьяне, – все подданные уважают и ценят его заслуги.
– У меня нет прав на престол, Цом, – ответил в тот день регент. – Моё дело – посадить законного короля на трон, когда придёт время, и помогать ему, пока он будет нуждаться в моих советах. А до тех пор я должен контролировать происходящее и в Ферстленде, и в Новых Землях, чтобы принцу было чем и кем править.
– Но ведь люди часто воевали за трон, мьелорд. Я слышал, что были те, которые не имели прав, но становились королями.
– Они становились узурпаторами, а не королями, – грубо и громко ответил мужчина. Цом потупил взгляд и тогда регент смягчился. – Престол принадлежит Старскаям, Цом. Уже многие века именно Старскаи неизменно правили всеми землями, так и должно быть.
– Почему?
– Так повелось. Они показали себя хорошими и могущественными правителями. – Слуга, уже немного успевший обучиться, хотел было возразить, но регент понял его намерение и добавил: – Не все, но многие.
– Но вы уже показываете себя хорошо, мьелорд! А вдруг, этот король, когда вы его посадите куда надобно, окажется плохим королём? Народу станет плохо с ним…
После тех слов Его Высочество расстроился и поспешно завершил разговор, остаток дня проходил очень грустным. И когда вечером сир Гердор – он обучал Аурона Старская владеть оружием ближнего боя и военному искусству в целом – с широкой улыбкой явился к Его Высочеству, не в силах промолчать, и громко, во всеуслышание, сияя от гордости, сообщил, что Его Величество талантлив, прекрасно обучается и мог бы стать рыцарем, если б пожелал, милорд Форест стал похож на тёмную дождевую тучу. Он потерял всякий аппетит, устало поковырял вилкой всю еду, натянуто поулыбался рассказам принца о прошедшем дне и удалился к себе.
Цом, продолжая волноваться о судьбе Санфелла и собственной, с запозданием вспомнил, что Тимая наказала ему встречаться каждый день, если не случится ничего, что может помешать переговорить или подвергнуть кого-то из них опасности. Женщина утверждала, что беспокоится за Цома и желает быть ему добрым другом, однако юноша не был глуп и прекрасно понимал, что в первую очередь спасённую от лап палача интересуют новости из замка.
То, что не рассказывал юноша, могли поведать другие, и именно для того, чтобы оказаться быстрее, чтобы быть полезным и заслужить доверие, Цому и выдавали нужные сведения. Слуга запоминал, что и когда требуется сказать, лишь иногда он путался, однако культисты этого не замечали. У них имелись и другие шпионы, пользу приносили в том числе и те, кто не имел доступа в королевский дом, и даже те, кто обитал за крайней стеной во Внешнем городе, многое видел и слышал. Они знали, что что-то происходит, – к Его Высочеству зачастили гости, являлись целые отряды с леди во главе, постоянно летали туда-сюда воребы, армии собирались, рыцари возвращались в Санфелл, стекались изо всех краёв, а потом уходили, простолюдины и воины то прибывали, то разбегались… Разумеется, Культ Первых желал быть в курсе всего.
Выходя из Санфелла, юноша вновь натолкнулся на прачек, и приглянувшейся среди них не оказалось. Это лишь ещё больше подпортило настроение, и слуга посчитал отсутствие девушки недобрым знаком. Всю дорогу, уже хорошо известную, он прошёл быстро, не слушая, о чём говорят вокруг, и без привычного удовольствия. Регент ещё не покинул столицы, а какие-то шорохи, громкие выкрики продавцов или неожиданно выскочившая из переулка перед Цомом собака пугали бывшего крестьянина.
Тимая заметила, что её спаситель в этот раз сам не свой, сразу, и по-матерински обняла юношу, желая утешить. Она расспрашивала, что случилось, интересовалась, не объявился ли в замке кто-то, кто обидел крестьянского отпрыска, искренне переживала, что это последствия серьёзного разговора с мужем Тринти или самим Веспом, грозилась поговорить с ними обоими. Из-за тепла, что источала женщина, на некоторое время слуга даже забыл, что разговаривает с врагом лорда Фореста. Больше поделиться было не с кем, и Цом, совершенно не задумываясь о последствиях, жалобно проблеял: