Остро захотелось коснуться волос Максима – и я не стала отказывать себе в этом желании.
Жесткие, густые, кажется, мех медведя был мягче. А может, я просто потерялась в ощущениях?
– Какая же ты красивая, нежная, – горячечно шептал мужчина, покрывая мои бедра поцелуями. – Твой аромат сводит с ума.
Поднявшись на ноги, Максим без спешки очертил пальцем кромку кружева на бюстгальтере и расстегнул его.
Я хотела прикрыться руками, но не успела – Максим коснулся горячими губами левой вершинки, правую накрыл широкой, шероховатой ладонью. Какие же чуткие пальцы у огромного оборотня… Такие трепетные прикосновения…
Плавно скользя ладонями по моим плечам, затем по талии и бедрам, Максим снял с меня слипы. Участившиеся дыхание, блеск в глазах и внушительный бугор в паху демонстрировали, что увиденное моему мужчине безумно нравится.
Подхватив на руки, он донес меня до ванны и опустил в теплую воду. За несколько секунд разделся сам и, не дав даже парочки секунд на любование, присоединился ко мне.
– Рита, иди сюда, – Максим поманил меня пальцем.
В моей крови, как пузырьки игристого вина, бродило возбуждение. Даже малейшего страха или сомнений не было.
Я скользнула к Максиму и оказалась у него на груди, прижатая ягодицами к его животу.
Взяв мыло, он медленными движениями прошелся по груди, больше лаская, чем намыливая.
– Я тоже хочу помыть тебя, – заявила я.
Небо, неужели этот хриплый голос – мой?..
– В следующий раз. – Придерживая за подбородок, Максим поцеловал меня в скулу.
– Почему?
– Потому что я не железный, – повторил он глухо.
Ох, с этим я бы поспорила – тело у него, по моим ощущениям, вылито из стали. Притом все его части.
Лежать на мускулистом оборотне было бы комфортно, если бы не будоражащие ощущения. Я сгорала в огне желания. Дразнящие поглаживания ладоней пьянили все больше.
– Беру свои слова обратно, – вдруг заявил Максим. – Пускай у роз для меня слишком резкий запах, но выглядит красиво.
Я посмотрела на то, что он указал: едва ли не все лепестки прибились к моей груди, создавая хрупкое бюстье.
– Кажется, я уже согрелась.
– Я тоже.
Выступив из ванны, Максим обернул полотенце вокруг бедер, второе приглашающе раскрыл.
Я поднялась из воды – он завернул меня в пушистую ткань и, не позволив стать на пол, отнес в спальню.
Мягкая кровать под спиной.
Настойчивые, жадные губы накрывают мои. Ураган нежности и страсти, который обрушивается на меня, затягивает в свою воронку. И последняя внятная мысль: а ведь лепестки из цветочного сердечка прилипнут к влажной коже.
Максим не знает, что такое стеснение, – я зацелована от макушки до пяток. Легкие, игривые укусы чередуются с лаской бархатного языка. Прикосновения чутких пальцев, лучше меня знающих, где нужно погладить, а где надавить, сводят с ума. И я сама себе напоминаю вулкан, который вот-вот взорвется от бурлящей внутри лавы страсти.
Мои ноги широко разведены и приподняты в коленях. Желанная тяжесть стального тела. Миллион поцелуев заставляет забыть собственное имя…
Проникновение в один толчок. Мой вздох. Он замирает, давая привыкнуть к новым ощущениям. Мы единое целое.
Легкий дискомфорт немного сбивает настрой, но о нем я мгновенно забываю, когда делаю неожиданное открытие: я СЛЫШУ.
Слышу Максима! В высший момент единения тел и душ природная защита пропускает меня, открывая истинные чувства моего избранника. И я задыхаюсь, утопая в их водовороте.
Жажда… Всепоглощающее желание… Голод по моим губам, запаху и вкусу моей кожи… А еще трепетная нежность, жгучее желание защищать и радовать.
Максим жизни не представляет без меня. Он любит.
Это неожиданное, искреннее откровение. Обнаженные чувства моего мужчины прекрасны.
Крепче обняв любимого, обхватив его ногами, я всецело отдаюсь страсти. Только огонь желания и удовольствие, разделенные на двоих.
Он двигается плавно, осторожно, даря наслаждение тягучее, как карамель. Невыносимо сладкая наполненность пьянит, сводит с ума.
Мне мало, мало… я требую еще. Требую хриплым стоном, движением вперед, вонзая ногти в плечи.
Он ускоряется, изменяя ритм, наполняя жаром.
И я горю, плавлюсь в его руках, под его жадными губами. Умираю и возрождаюсь обновленной.
Вечность спустя Максим, нахмурившись, заглянул в мои глаза.
– Рита, я сделал больно?
– Нет, ты был очень нежен, словно догадывался, что для меня это впервые.
– Это было впервые у нас, – подчеркнул он последнее слово. – Нежность никогда не бывает лишней. И я не знал, какие ласки тебе нравятся, пытался изучить.
– Теперь знаешь? – Приподнявшись на локтях, я коротко поцеловала в покрытый легкой щетиной подбородок.
Меня переполняла нежность, хотелось опрокинуть Максима на спину и зацеловать до одури, как он ранее зацеловал меня. Только что-то подсказывало: сейчас инициативу проявить не позволит… он ведь не железный. Вспомнив забавную отговорку, улыбнулась. Очень даже железный, и в плане выдержки тоже.
– Нет, не понял. Понадобится вечность, чтобы расшифровать твои предпочтения, а значит, ты моя навсегда, – самоуверенно заявил он и поцеловал в кончик носа.
Легкие, как прикосновения цветочных лепестков, поцелуи достались и моим вискам, скулам, подбородку. И захватнически-опьяняющие – рту.
Кажется, спать этой ночью мы не будем.
Глава 20
На моей ладони символ прошлого, права на которое я больше не имею. Ключ.
Я захватила его семь лет назад, в надежде, что вскоре вернусь домой.
И вот я здесь. Замок остался прежним, я могу открыть дверь и войти в… чужую квартиру.
Почти сутки назад я узнала, что мое прошлое – фальшь. У меня нет ни отца-алкоголика, ни маленькой сестренки. Нет семьи.
Даже воспоминаниям о пропавшей маме я не могу теперь верить. Настоящие ли они? Или их мне тоже внушили? Кем нужно быть, чтобы обмануть маленькую девочку, заставив поверить, что окружающие люди – ее родные?
Как можно быть настолько жестокой, чтобы одного ребенка подменить другим? Я даже не пойму мотивов этого поступка. Почему я заняла место Веры? И чем больше думаю, тем сильнее ассоциации с кукушкой, подбрасывающей яйца в чужие гнезда.
Я кукушонок… Как же больно!
– Рита, соседка из квартиры напротив приникла к дверному глазку, – шепнул Максим, а затем обернулся и подмигнул наблюдательнице.
Я ощутила чужую панику и даже услышала шарканье шлепанцев.
– Вот зачем ты так? Она же сейчас полицию вызовет, – пожурила я Максима.
– А они не приедут, – успокоил он меня. – Мой товарищ предупрежден, на звонки из этого дома реагировать не будут. Если хочешь, я могу вызвонить его, пусть пройдется еще раз по соседям.
– Думаешь, твой товарищ узнает что-то, что мы пропустили?
– Все может быть, он умеет профессионально опрашивать, в отличие от нас с тобой.
– Надо было сделать это раньше, – вздохнула я.
Я могу отличить правду от лжи. Заставить говорить. Но к чему все эти умения, если не знаешь, что нужно спрашивать?
Потратив полдня, мы выяснили, что семью Градовых в первые дни приезда толком никто и не помнит. Такое ощущение, что она жила здесь всегда.
И это указывало на то, что с памятью окружающих поработал сильный менталист, притом нарочито грубо.
Крепко стиснув ключ и сделав глубокий вдох и такой же выдох, я решительно открыла дверь.
Кажется, в квартире ничего не изменилось. Разве что пропал уют и поселилась тоска. Запах затхлости пропитал вещи и стены.
Я прошлась по комнатам, отмечая удручающие детали. Вот за диваном мой припыленный хулахуп. В кресле до сих пор лежит мягкая серая собачка, любимая игрушка Нины, которую мы забыли в спешке семь лет назад. Она еще так переживала, когда поняла, что потеряла мягкого друга. К счастью, Майя где-то отыскала похожую игрушку, но заявила, что съездила за ней к нам домой.
У зеркала лежат бусы Веры. Вот белая вязаная кофточка моей сестры… Небо, как же сложно отвыкать называть ее так! На холодильнике приклеены наши старые списки покупок – бумага пожелтела, чернила поблекли. Старая обстановка как дыхание прошлого в спину. Холодит и будоражит.
Под ногами скрипел вытертый паркет – ремонта эта квартира не видела, похоже, со дня вселения семейства Градовых.
Градовы… Интересно, а какая у меня настоящая фамилия? Может, и Маргарита не настоящее имя?
Будет обидно, если меня зовут иначе. Например, Агриппина, Еннафа или Пульхерия.
– Рита, ты в порядке? – Максим коснулся моего локтя.
– Все хорошо, не переживай.
Глухая тоска в душе нарастала. Я ностальгирую и сожалею вместо того, чтобы искать ответы. С таким подходом я точно ничего не найду, надо собраться.
– И что теперь? Как быть дальше? Куда идти?
Максим пожал плечами и тотчас насторожился, прислушиваясь.
– Что?
– Кто-то подошел к двери.
– Старушка из соседней квартиры набралась смелости и выглянула?
– Нет, – покачал головой оборотень. – Шаги другие, но тоже пожилой человек.
Сердце забилось быстрее. Неужели домой вернулась раньше баба Зоя?
Заскрежетал ключ в замочной скважине, подтверждая догадку. Мое сердце будто взбесилось, норовя выскочить через горло.
Я не знала, чего ожидать от женщины, которую считала дальней родственницей отца.
– Вера? Нина? – встревоженно позвала с порога баба Зоя. – Девочки мои, вы вернулись?
Меня бросило в холод. Она звала не одну Веру, она звала обеих сестер. Но не меня.
Седовласая пухленькая женщина в синем сарафане влетела на кухню и охнула:
– Вы кто?!
Такой знакомый жест – прижатая в испуге ладонь к сердцу.
Каждый раз, когда Вера не слушалась, бабе Зое становилось плохо. Она пила сердечные капли и тихонько причитала, что внучка ее не любит. Тогда было страшно, мы верили, что у нее больное сердце. Мы даже подумать не могли, что она играла, манипулируя близкими. Вера плакала каждый раз, когда бабка ломала ее волю, устраивая показательные, полные драмы выступления.