Я спросил с недоверием:
– И это знаешь?.. Тебя бы в разведку!
– Всё в открытых источниках, – ответил он недовольно, – надо знать, где читать.
– Константинопольский, – пробормотал я. – Какое-то… слишком уж вычурное имечко. Наверняка ещё и гордится.
– В Штатах бы сократили до Кона, – педантично заметил Фауст. – Или до Конса. Там физически не могут произносить длинные слова. Хотя вообще-то штатовцы испорченные немцы, должны бы обожать длинноты.
– А имя? – сказал Марат. – Знаю только одного Адриана, что выкопал Адриановы Валы.
Фауст уточнил скромненько:
– Насыпал.
– Комитет по этике, – пояснил Фауст, – это в сокращении. Там название такое длинное и вычурное, начало забудешь, пока до конца доползёшь. Зато звучит настолько важно, что хочется шапку снять.
– У него шляпа, – напомнил Марат, – а ты что, в детстве шапки воровал?
Фауст воззрился в недоумении, словно Марат предложил что-то совсем уж непристойное.
– Ты чего?
– А я снимал с прохожих, – признался Марат. – Признаюсь сейчас, всё равно с нейролинком ничего не скроешь. Вообще-то мы дверь такого ада открываем… Да какие двери, ворота! Вообще стены убираем, если между нами, девочками.
Фауст сказал раздражённо:
– Ничего не понимаю. Комитет вроде бы общественный, но почему финансируется Академией наук? Шеф?
Я ответил с неохотой:
– Теперь перед мировой общественностью даже Академия наук отчитывается. А общественность, состоящая в большинстве из кухарок, указывает, чем академикам заниматься. Что делать, теперь и у нас демократия, за торжество природы над людьми боремся! К голосу простого народа в лице её лучших представителей из очень простого народа, как видите, ещё как прислушиваемся.
– С каких это пор болтологи, – буркнул Фауст, – стали лучшими представителями? Шеф, вы ещё актёров и шоуменов назовите!
– Какой народ, – отпарировал Марат, – такие и представители. Мы ж не народ, мы какие-то непонятники, потому в меньшинстве, забыл?.. Так что, сопи в тряпочку. Смотри, как общается, как общается!
Константинопольский в самом деле обменивается рукопожатиями с руководством института с вальяжным видом и сдержанной улыбкой превосходства вельможи, посетившего крепостных крестьян, занятых изготовлением какого-то непонятного паровоза, что – ха-ха! – обещают заменить телеги и даже благородные кареты.
– Хорош, – сказал Фауст с непонятной ноткой в голосе. – Умеет.
– Актёр, – согласился Марат. – Профессионал!.. Президента, правда, не сыграет, морда не того калибра, да и репутация шоумена не для нашей страны, но самочки от таких кипятком на ноги брызгают. Даже себе.
– Не хочешь пообщаться?
– Тьфу-тьфу, – сказал Марат и чуть было не перекрестился. – Комитет по этике это же что-то средневековое! Только тогда назывался инквизицией.
Наш авто лихо подрулил к бордюру, где мы терпеливо ждём, ювелирно точно притёрся и приглашающе распахнул все четыре дверцы.
Фауст, усаживаясь, пробормотал:
– Кто способен извлекать корысть из общественных дел, способен и на обкрадывание могил.
Марат уточнил:
– То есть на археологию?..
– Ну да, – ответил Фауст с недоумением, – а я как сказал?
Марат подумал, сказал без уверенности:
– В комитете по этике вроде бы нет археологов. То ли потому, что ввести в состав комитета по этике обкрадывателей могил слишком уж… Шеф?
Я только хмыкнул, Фауст сказал брезгливо:
– То ли, наоборот, археология показалась чересчур похожей на науку. А в их нынешнем комитете нужны специалисты особо вычурно и величаво пудрить мозги. С самыми серьёзными лицами.
– Болтологи? – уточнил Марат.
– Гуманитарного склада!
Автомобиль понёсся стремительно по своей полосе, время от времени обгонял другие так лихо, что я заподозрил, что и среди автопилотов есть лихачи, но вспомнил, что сам же велел доставить обратно побыстрее.
Следующую неделю проходил всевозможные тесты, хотя всё и так фиксируется приборами, но пока что вербальность тоже что-то даёт.
Я объяснял подробно, как ведёт себя расшаренный мозг, хотя расшарили едва ли на десятую часть того, что даст нейролинк четвёртого поколения, но всё же, всё же…
Зашёл Анатолий, предупредил с порога:
– Завтра конфа в бывшем Доме искусств!.. Видите, не всё в стране отдано под казино и бордели. Как хотите, шеф, но такое пропускать низзя. Выступят Батин, Турчин, Медведев, Колесников, Кононов… ещё целая обойма трансгуманистов с разными подходами. Будет баттл!
Монитор, уловив моё непроизвольное желание, отъехал по столу в сторону, чтобы я видел Анатолия целиком.
Он вытянулся под моим испытующим взглядом и бодро выпятил грудь, как суворовский солдат во время инспекции императора Павла.
– С чего бы? – усомнился я. – Вроде бы на одной стороне…
– Ага, щас! – ответил он с весёлым сарказмом. – Закину новость, что нейроинтерфейс четвёртого поколения войдёт в мир вот-вот, раньше, чем они думали. К концу года точно… Что начнётся, что начнётся…
Я поморщился, раньше за такие новости гонцов казнили, и хотя мир другой, но всё те же.
– Не стану и представлять, а то снова ночь не спать. Хочешь сказать, в задумке полдня отлынивать от работы?..
Он сказал с великим укором:
– Шеф!.. С таких встреч всегда ворох новых идей и подходов к дальним подходам. Когда люди такого ранга схлёстываются, искры могут поджечь мир!
– А ты там, чтобы подбросить дровишек насчёт своей ретроказуальности?
– Ну да, гори-гори ясно, чтобы не погасло!.. Мировой пожар раздуем мы на горе всем буржуям. А что? Старый мир всё равно сгорит.
– А мы? – ответил я и сам ощутил, как тревожно засосало под ложечкой. – Когда горит весь мир, выскочить некуда. А Маск ещё не обустроился на своей новой родине. Ладно, иди, но чтоб работа не замедлялась в твоё отсутствие ни на секунду!
Он ухмыльнулся, лихо козырнул, и скрылся за дверью.
Раньше считалось, что человек, который говорит то, что думает, – конченый; а человек, который думает то, что говорит, – законченный идиот. Всё верно, в нашей цивилизации, что держится на обмане, как это ни назови, нейроинтерфейс не просто тряхнёт мир, как успокаивающе говорим друг другу, а вообще разрушит всю основу, фундамент.
А здание без фундамента обязательно рушится.
Конечно, любой прогресс улучшает мир, нейролинк тоже улучшит, резко улучшит, но как бы нас всех не придавило обломками рухнувшего мироздания.
Анатолий зашёл в кабинет, остановился, я так старательно всматриваюсь в бегущие по дисплею строчки кода, что не заметил, как отворилась дверь. Что-то Фраерман намудрил, уверяет, что при новой конфигурации размеры можно сократить вдвое. С одной стороны, конечно, здорово, если верно, но это же задержка, а кто успеет с нейролинком первым, тот станет властелином мира, это хоть и расхожая фраза журналистов, но всё же очень близка к правде.
– Шеф, – проронил Анатолий после короткой паузы, – переключите обзор на камеру стоянки нашего института. Того, старого!..
Я молча отдал команду, комп моментально высветил два десятка окошек, увеличил то, на которое я обратил внимание.
На стоянке три десятка авто, в основном старые, есть даже советской эпохи, но у самого входа припаркован роскошный «Бентли».
Сердце моё дёрнулось в недобром предчувствии, Анатолий спросил шёпотом:
– Узнаёте?
– Нет, – ответил я, – но вроде бы на таком приезжал в институт этот… как его, председатель совета по этике?
– Комитета, – поправил он. – ЧК сперва тоже создавали как совет, а потом Феликс Эдмундович предложил назвать комитетом. И сразу пошло круче.
Он сказал быстро:
– Можно большой зал?
Я отдал мысленную команду, картинка стоянки сменилась академической строгостью большого зала конференций, в дальнем углу у выхода группа людей.
Анатолий произнёс победно:
– Ага, вон этот самый глава этики, которым нас стращают… Что-то он зачастил к директору. Копает?
Я промолчал, и так понятно, почему глава совета по этике зачастил в НИИ, а не к металлургам, хотя те всё ещё больше всех загрязняют небо и способствуют не то глобальному потеплению, не то приходу ледникового периода.
Сейчас вся ненависть неоконов, будь эти религиозники или простые луддиты, сконцентрировались не на атомниках, разрабатывающих ядерное оружие, а на биотехнологах. Тех, и нас в том числе, занесло, обещаем не только излечение от всех болезней, но даже бессмертие, а это пугает простого человека до икотки, хотя не могу понять, почему такое может страшить. Не захочешь жить вечно, пойди и убейся о стену. И вообще покончить с жизнью способов больше, чем её продлить.
В нашей системе камеры видеорегистрации только в залах и коридорах, да и доступ к ним не у каждого.
Анатолий вытянул руку, указывая на троих, важно шествующих по коридору второго этажа нашей Академии наук.
Главу по этике учтиво сопровождают до приёмной директора, там остановились, Агнесса привстала из-за стола, приветствуя важных гостей, но ничего не спросила, всё явно решено заранее.
В кабинет Бронника даже у меня нет доступа по своему желанию, а только по воле самого директора, тот чётко соблюдает субординацию, никаких вольностей, а эти прут так, словно они здесь хозяева, а эти всякие там академики лишь обслуживающий персонал.
И сопровождают даже не учтиво, а с неким подобострастием. Куда денешься, в нашем странном мире популярность вдруг начала цениться выше компетентности. Всем правят актёры, шоумены и блогеры, навязывая даже учёным, сливкам и элите любого общества, свои шелудивые ценности.
Агнесса с заискивающей улыбочкой поспешно распахнула перед высокими гостями дверь в кабинет директора.
Я со вздохом отвернулся от экрана, Анатолий тут же сказал буднично деловым тоном:
– Шеф, Фраерман уверяет, что наткнулся на новый способ склеивания нуклеоидных нитей. Гораздо более перспективный…
Я прервал властным взмахом директорской длани.
– Сам знаешь, у