– Сошлюсь, – пообещал он недобрым голосом. – Без всякой, как её, этики!.. И даже без этикетства. Я человек местами простой, в юности грузчиком подрабатывал…
Минут через десять Константинопольский вошёл в кабинет, сопровождаемый Влатисом, тот остановился на пороге, послал мне многозначительный взгляд и тут же скрылся, неслышно прикрыв дверь.
Я спросил вежливо:
– Чем обязаны, Адриан Парфентьевич, вашему визиту?
Он посмотрел на меня с живейшим интересом.
– Недовольны? Вижу, вижу!.. Позвольте, всё объясню.
Не дожидаясь приглашения сесть, сам придвинул стул к моему столу, картинно опустился на сиденье, импозантный и величественный, как английский герцог позднего Средневековья, приятно улыбнулся, но не слишком широко, что было бы простонародно, а сдержанно, что подразумевает хорошие манеры и умение держаться.
– Слушаю, – произнёс я сдержанно.
Вообще-то ритуал, уже знаю, что скажет и даже как именно скажет, хотя и не читаю его мысли. Прототип вживлённого мне нейроинтерфейса в достаточной мере усиливает и сам мозг, хотя эти пятьсот терабайтов чипа капля в море, но зато на нужном месте.
– Артём Артёмович, – сказал он мягким бархатным голосом, – я нужный вам посредник в общении с… народом. И средствами информации. Да-да, у вас теперь свой специалист по пиару, но он не учитывает настроения простого народа, что уже боится науки и высоких технологий.
– Всегда боялись, – буркнул я. – Начиная с атомной бомбы. Даже с ткацких станков.
Он покачал головой, не отрывая взгляда от моих глаз.
– Атомная бомба где-то далеко, а чтение мыслей заденет каждого. Да что там заденет, ударит! Протестные настроения настолько велики, что… даже не знаю! Я бы тоже не хотел, чтобы этот котёл взорвался.
– Так успокойте народ, – предложил я.
Он улыбнулся.
– Как? Никто не хочет, чтобы ему залезали в голову. А от чтения мыслей и до контроля один шаг, даже шажок. С какими бы добрыми намерениями вы ни хотели читать чужие мысли, все против.
– Все?
Он величаво наклонил голову.
– Все. Даже те, кто согласен во имя общества или государственных интересов позволить сканировать свои мысли и чувства. Им тоже ох не нравится, но готовы на жертву, жила бы страна родная, однако их меньше процента от общей массы населения…
Я откинулся на спинку кресла, тоже рассматривал его в упор.
– Спасибо за добрые вести. Как сказано в Библии, народ составляет не толпа, а немногие праведники, что живут в нём. Отыскал бы Авраам десять праведников во всем огромном Содоме, город не постигла бы кара.
Он потемнел лицом, словно набежала грозовая туча и накрыла наш кабинет.
– А с остальным народом, значит, не считаетесь?
Я ответил с неохотой:
– Если начистоту, то когда считались?.. Во все века горстка умных и настойчивых вела общество к вершинам. А когда правит толпа, то путь только вниз, в болото и забвение, как мы уже видели на ряде стран, где народ допустили до власти. Но это, как говорится, не для прессы. Прогресс, Адриан Парфентьевич, не остановить. Или, полагаете, вам удастся?
Он взглянул с некоторым удивлением, теперь отчётливо вижу, насколько деланое, словно в дешёвом балагане, это как бы выказывая мне своё превосходство этически подкованного человека над простым технарём.
– Артём Артёмович, разве я такое говорил? Конечно, не остановить. Но научно-технический в слишком большом отрыве от нравственного роста.
– Повышайте рост, – посоветовал я.
Он улыбнулся, во взгляде проступила нескрываемая ирония.
– Это непросто, знаете. Так вот разрыв между прогрессом техники и моралью в последнее время растёт с ужасающей скоростью! Улыбаетесь, говорю прописные истины? Но от этого не перестают быть истинами. Тревожными и опасными. Вас любой прогресс вдохновляет, но думающих людей тревожит и, скажу честно, пугает. Сейчас мы обезьяны с гранатой, а завтра с вашей помощью станем обезьянами с атомной бомбой.
Я хмыкнул.
– Перегибаете. Человечество пока что справлялось со всеми траблами.
– Наша задача, – сказал он настойчиво, – не остановить прогресс, а притормозить, чтобы эти две константы сравнялись.
Я двинул плечами.
– А не лучше подстегнуть этот ваш нравственный?
Он не сводил с меня пристального взгляда.
– Знаете, как это сделать? Скажите. Вам поставят памятники во всех городах и сёлах мира. Человека воспитывать – это не компьютеры собирать.
В кабинет торопливо вошла Ежевика, положила мне на стол свежие распечатки и тут же ушла, не удостоив специалиста по этике взглядом.
Зато Константинопольский тут же умолк, с интересом посмотрел ей вслед.
– А эта ваша сотрудница, – произнёс он потеплевшим голосом, – неплохо играет на скрипке. Ей в детстве прочили карьеру в исполнительском искусстве. Вы это знали? Нет, вижу.
– Ежевика? – переспросил я. – Скорее поверил бы, что стреляла воробьёв из рогатки и жарила на прутиках с такими же шалопаями.
Он сказал язвительно:
– Такую возможность упустила, какая жалость…
Я спросил уточняюще:
– Что упустила? Сейчас она прекрасный специалист по нейроморфным сетям.
Он вздохнул, взгляд его был полон лёгкого презрения и всепрощающей жалости, как у профессора, что едет в одном купе с грузчиком, а тот берётся рассуждать о политике и международных отношениях.
– А могла бы стать скрипачкой…
– Считаете, – уточнил я, – скрипачи нужнее, чем специалисты по нейроморфным сетям? Да, вижу, уверены!.. Кстати, если вы хотите быть посредником между лириками, что чирикают себе песенки, и физиками, что меняют мир к лучшему, попробуйте лучше понять нашу сторону. Все те блага, чем пользуется общество, начиная от изобретения колеса и до нынешнего интернета, создано нами!.. Хватит бросать в нас камни, обвиняя во всех бедах.
Похоже, я повысил голос, накипело, он мягко улыбнулся, взял шляпу с колен и поднялся во весь рост, красивый и подтянутый.
– Спасибо за приём, Артём Артёмович. Было приятно с вами пообщаться. Буду к вам заглядывать!
И хотя сказал мягко и с улыбочкой, но я отчётливо услышал в нём угрозу. Может быть, конечно, это у меня глюки, но всё же в голосе прозвучало нечто недоброе, словно чуть-чуть вытащил кинжал из ножен, показывая блеск острой стали, и тут же задвинул обратно.
Глава 4
Константинопольский ушёл и не ушёл, всё ещё царственно жестикулирует в кресле, лишь через некоторое время фантом начал размываться, но исчез, лишь когда я сделал над собой усилие.
Сволочь, конечно, но таких миллионы, только он не простая сволочь, а ловкая, потому старается возглавить эти настроения.
А настроения в обществе не ахти, нейролинк сейчас что в прошлом веке атомная энергия, в первую очередь дала бомбы, способные уничтожить всё на планете, а уже потом самую дешёвую электроэнергию, изменившую мир.
И хотя нейролинк первого уровня позволил двумстам тысячам парализованных научиться сёрфить по инету, включать любимые фильмы, даже работать с компьютером, но то как бы не совсем этот пугающий нейролинк, а просто управление домашними приборами, как сейчас голосом.
Второе поколение позволило парализованным людям управлять своими экзоскелетами, что вывело их уровень жизни на недосягаемую высоту. И то как бы не сам нейролинк, а просто улучшенное управление техникой.
У населения враждебное отношение вообще к нейролинку. По заявлениям разработчиков, в конце концов можно будет передавать и читать мысли, что удобно, а как же.
Только мы, разработчики, понимаем, что наш нейроинтейфейс гораздо опаснее, чем просто читалка мыслей. Их умеем скрывать и маскировать, но нейролинк действительно откроет всё-всё, в том числе и те тёмные чувства, что рождают такие мысли, мы их всего лишь умело прикрываем готовыми словесными конструкциями.
Но, похоже, не только мы это понимаем, но и этот грёбаный богослов…
Я вздрогнул, Ежевика вошла в кабинет неожиданно, хотя я обычно замечаю всех, кто проходит мимо за стеной по коридору.
Сегодня у неё вокруг глаз широкие чёрные круги, такие рисуют подростки и те, кто любит шокировать окружающих, но такие женщины, на мой взгляд, выглядят как родня очковым змеям, а ползающих гадов, как всякий человек с нормальной психикой, предпочитаю избегать.
Однако причуды моды неисповедимы, чёрные круги вокруг глаз вроде бы заставляют всматриваться в них интенсивнее, а глаза у Ежевики в самом деле примечательно крупные и слегка выпуклые, как у ребёнка, хотя возраст не угадаешь, сейчас и шестидесятилетние могут при особом старании смотреться как шестнадцатилетки.
Она спросила тревожным шёпотом:
– Шеф… с вами всё в порядке?
– Да, – ответил я, – а что?
– Да у вас лицо… будто вы на арене Колизея.
Я пробормотал:
– В качестве туриста?
– В качестве туриста вас вообще не представляю. Нет, с мечом с руке против толпы!
Я вздохнул.
– Не один, у нас коллектив. Хотя против толпы всё равно маловато.
Она заверила с жарким сочувствием:
– Наши с вами и так рука об руку.
Я кисло улыбнулся.
– У директора, как понимаю, все должны в ногу. А это не то же самое, хотя вроде бы тоже плечо в плечо.
– Никто вас маршировать не заставит, – сказала она убеждённо. – К счастью, наши результаты нельзя публиковать вот так сразу из соображений секретности. Мало миру грёбаной гонки за искусственным интеллектом, так ещё и за первенство в нейролинке!.. Шеф, вот предварительный анализ пропускной дельты, только что сделали Фраерман с Анатолием, а Фауст проверил.
– Ну, если Фауст проверил, – пробормотал я, – чего ещё?
– Ваше дозволение, – сообщила она, – начинать новый этап. Надо, шеф! Кто успеет раньше, тот властелин мира!
Я сказал с тоской:
– Да это и такой беспечной козе, как ты, понятно… Ладно, стучи копытцами дальше. Конечно, дозволяю, кому ещё нести ответственность, как не директору?
Она с преувеличенным испуганным видом опустила на край стола листочки с цифрами и графиками, попятилась и быстро вышмыгнула из кабинета.