Я промолчал, уже понимаю, что именно спать, вязаться не будем, да что-то и не хочется. Странно, но даже древнейшие и самые могучие инстинкты отступают в тень, когда в мозгу происходит что-то такое, как вот сейчас.
Часть III
Глава 1
Частенько бывает, когда погавкались и тут же оба отошли, но никто не решается сделать первый шаг, чтобы не быть осмеянным. Нейролинк не даст такое утаить, с ним броситься друг другу в объятия будет намного проще и легче. Ну, если думать о людях хорошо.
Правда, разгавкаться до драки, ненависти и презрения ещё легче. Однако же человек как-то поднимался из этого тёмного царства дремучих инстинктов?
Мы с Фаустом и Влатисом в моём кабинете перетирали разные варианты как и что, когда брошенный искоса взгляд на боковой экран показал мигающий огонёк, предостерегая, что на крыльце по ступенькам поднимается чужой, не из нашего коллектива.
Фауст раздражённо засопел, я проследил за его взглядом, на экране выше ко входной двери идёт Константинопольский. Вот уж слово «чужой» к нему применимо больше всего. Чужой и враждебный, но наше общество демократично, допускаем в известных пределах эту враждебность, чтобы сами не занеслись, все мы человеки, нужны противовесы.
– Как к себе на работу, – сказал Фауст зло. – Что ему, мёдом намазано?
– Госдеп знает, – ответил Влатис, – кому доплачивать. Значит, вредит!..
– Ещё как, – согласился Фауст. – Может, даже больше, чем думаем?
– Давайте поймаем в тёмном углу, – предложил Влатис, – и всыплем?.. Чтоб по нашим бабам не ходил?
Фауст бросил на него предостерегающий взгляд, Влатис осёкся, покосился в мою сторону. Я стиснул челюсти, у нас коллектив небольшой и спаянный, наши с Ежевикой отношения не секрет, сейчас вообще эра отказа от секретов, но знают и то, что Константинопольский уже дважды водил её в театр и на вернисажи.
– Он явно по делу, – сказал я, – только дела у него недобрые. Все по местам! Изображать бездельников уже умеете.
В кабинете я пробыл в одиночестве минут двадцать, это значит, Константинопольский бродил по коридорам, всюду совал нос и старался вызнать, на каком этапе наши разработки.
Наконец Кшися заглянула в кабинет и сказала страшным голосом:
– Артём Артёмович, к вам глава комитета по этике!
– Совета, – уточнил я.
– Совета, – послушно повторила она. – Впустить или удавить на месте?
– Трупы уже негде прятать, – ответил я. – Пусть пока ходит неудавленным. Впусти, но не бей в спину.
– Удержусь, – пообещала она. – Хотя мифриловый кинжал уже запасла!
Константинопольский шагнул в кабинет уверенно и вальяжно, словно возвращается после прогулки в свои апартаменты, шляпа уже в руке, учтиво снял в присутствии Кшиси, это её должно растрогать и расположить к нему, но Кшися пока что держится.
– Артём Артёмович, – сказал он бархатным голосом, – я не сильно отвлёк вас, постоянно занятого работой?.. Вы хоть видите, какой за окном прекрасный мир, а на подоконнике птички что-то клюют?
– Это синички, – сообщил я. – Ещё два чижика иногда прилетают. Синички – это из класса воробьиных, кто бы подумал, а чижи из вьюрковых, если это вам что-то говорит. Кшися им зёрна сыплет, вот и повадились. А вот вам, как погляжу, совсем делать нечего?
Он приблизился к столу, на лице улыбка, но взгляд острый и колючий, сел в кресло, не дожидаясь приглашения, какое приглашение, если мы уже виделись несколько раз, уже френды, хотя френды ещё не друзья, как многие путают, но некоторым выгодно считать френдов и друзей синонимами, хотя вообще-то френды даже не приятели.
– Я слышал, – сообщил он, – готовите переворот в общении между людьми?
Я поморщился:
– Поменьше журналистов слушайте. Откуда такие сведения?
Он улыбнулся шире:
– Люди говорят. У вас много сотрудников, кто-то да побахвалится перед женой или подружкой. Но, если спросить в лоб, отопрутся, конечно.
– Сенсаций не будет, – ответил я.
Он сказал понимающе:
– Пока не наступит час икс?
– Не знаю, – отрубил я, – на что намекиваете. У нас плановая работа, хотя в науке чаще всего результат бывает отрицательным. Но отрицательный – тоже результат.
Он кивнул.
– Да, конечно, но ваша наука тесно связана с производством. Прикладная, можно так сказать?.. Лаборатории по производству чипов для нейролинка у вас здесь же?
– У нас только сборка, – уточнил я сухо. – Если полагаете, что чип такой сложности можно изготовить в наших условиях в подвале на коленке…
Он отмахнулся шикарным жестом.
– Да ладно, это не важно. Завтра выходной день, даже ваши сотрудники уже прикидывают, как его проведут, куда сходят и съездят, какие спектакли посмотрят… Вы какой посещали в последний раз?
Улыбочка его стала ехидной, я ответил сдержанно, глядя ему в глаза:
– «Лебединое озеро», когда нас в пятом классе повели всей группой в театр. На сцене была какая-то хрень, вроде бы танцы, но не танцы… Но пришлось потерпеть, деться некуда, с нами были учителя и военрук.
Он покачал головой, в голосе прозвучала укоризна:
– «Лебединое озеро» хрень?..
– А что? – ответил я подчёркнуто вежливо. – Неужели за эти сто пятьдесят лет не могли сделать что-то лучше?.. Вместо карет создали автомобили, даже бескучерные, а в искусстве – застой?
Он ухмыльнулся.
– Всё-таки знаете, когда создавался этот шедевр? А зачем ёрничаете?
– Шедевр был для того времени, – отрубил я. – Сейчас любой средний композер сделает быстрее и лучше. Да только кому нужны копии исторических памятников?.. А даты помню случайно, головы наши частенько забиты таким ворохом мусора, откуда только и берётся.
Он чуть поджал губы, выказывая, что беспардонное высказывание может только коробить воспитанного культурного человека, но снизошёл и ответил очень серьёзно:
– Вы делаете огромную ошибку, сосредоточившись только на сухой науке. Человек вне искусства не человек. Вы все окажетесь в плену искусственного интеллекта, если не привьёте ему этические принципы.
Я насторожился.
– Где-то я это уже слышал… Вы не знакомы с ведущим специалистом по проблемам глобального интеллекта Анатолием Минченко?
Он чуть наклонил голову.
– Дважды сцеплялись с ним в ходе… дискуссий. Он легко идёт на контакт, но слишком уж старается навязать своё видение. Хотя, надо признаться, в отдельных случаях это ему удаётся. Насчёт этических принципов общая платформа, как ни странно, отыскалась, хотя он ещё тот ястреб от науки… Но в этом случае смотрит дальше вас, хотя директор вы, должны заглядывать за горизонт, в который упираются взгляды ваших сотрудников…
Я бросил пару раз взгляд на экран дисплея, пусть видит, что работаю, прервал в подчёркнутом нетерпении:
– Вы пришли поговорить не о «Лебедином озере»? Или этикам в самом деле нет работы?.. Могу дать, во дворе много мусора. Даже лопаты дам!
Он прямо и ясно взглянул мне в глаза.
– Нет, конечно. Вы не должны использовать свою власть, чтобы запрещать своей сотруднице Ежевике посещать те места, куда хотела бы пойти.
Я уточнил:
– Власть директора?
– Власть доминанта, – уточнил он. – Ежевика очень чувствительна и податлива. Нехорошо этим пользоваться.
– Но вам можно, – согласился я, – вы же этик!.. Даже на «Лебединое озеро» можете повести!.. А то и, простите за грубое слово, на «Антигону»!
– На «Антигону» уже ходили, – сообщил он с едва сдерживаемым видом полнейшего превосходства. – И ей понравилось. Должен напомнить, знаки внимания никогда не бывают неприятны женщине. Я вас понимаю, но в данном случае это её личное дело… Да-да, я знаю о ваших отношениях, что подразумевают чуть более глубокую близость, чем просто телесную, но знаю и о вашей гибкой морали.
Я насторожился, гибкая мораль в современном мире вроде бы необходима, но вряд ли Константинопольский упомянул её в форме комплимента.
– Простите, – сказал я, удержавшись, чтобы не добавить его имени-отчества, – в вашей интерпретации это звучит … тоже как-то гибко.
– Вы современный человек, – пояснил он. – Для вас что одна женщина, что другая. Во всяком случае, с лёгкостью их меняете. Это общая тенденция, в какой-то мере правильная по меркам социализации, но рискованная из-за возможности чрезмерной дегуманизации.
– Ну-ну?
– Я же, – сказал он и строго посмотрел мне в глаза, – как вы сами однажды сказали, более… консервативный, что ли. К женщине отношусь как к женщине, а не боевой подруге. Потому полагаю, могу Ежевике больше дать, чем даёте вы.
Я запнулся, Константинопольский достаточно быстро берёт быка за бога, что для него не очень свойственно, да и хорошо помню, что не говорил ему ничего насчёт боевой подруги. Значит, это Ежевика ему сказала, так что выходит, общаются, общаются часто.
Конечно, не обязана докладывать мне, когда и с кем, мы в свободных отношениях, как вообще-то и весь мир, за исключением совсем уж мусульманских стран, но могла бы хотя бы как-то упомянуть, Константинопольский в нашем мире совсем не рядовая фигура.
Может, она просто хочет узнать, не тревожа меня, что Константинопольский знает о нашей работе, чем опасен, что его комитет может предпринять в отношении нашего института?
Гм, такое да, может. Очень самостоятельная, рискованная, способна сама принимать быстрые и резкие решения.
Он всё ещё всматривался в меня, словно продолжал рисовать мой портрет со всеми психологическими особенностями в довершение к тому, что наверняка уже есть у него в файле, но всегда можно чем-то дополнить.
– Что ж, – проронил я, потому что молчание затянулось, – давайте, если она всё ещё берёт.
– Спасибо за разрешение, – ответил он скромно, даже не подчёркивая иронию. – Воспользуюсь.
Я снова посмотрел на экран и даже подвигал мышкой. Константинопольский намёк понял, этики чувствительнее тараканов, снял шляпу с колен и поднялся, красивый и благородный, как князь Трубецкой на параде.
– Всего лишь, – произнёс он церемонно, – поинтересовался вашими мотивами. Повлиять на вас не могу, да и не стану. Действуйте, как считаете нужным.