– Хороший молекулярщик, – ответил я, – карту гипоталамуса видит, как никто.
Она повторила:
– Нейрокортекса?.. Значит, она знает…
Я видел, как она замолчала, подбирая слова, пришёл на помощь:
– Куда вставлять электрод Мёбиуса?.. Да, хорошо знает, как попасть в нужное место, не задев остальные… Извини, вон Анатолий машет, что-то случилось.
Я заставил ноги сдвинуться с места и удалился быстрой походкой. Спинной мозг со своими тёмными инстинктами силён, но с каждым днём всё увереннее правит неокортекс. По крайней мере, мною.
Похоже, по моему ответу она даже не ощутила, что меня всё это заметно тряхнуло. Я молодец, конечно, хотя что тут геройского, напротив, должен стыдиться и помалкивать даже себе, что меня это задело. Мужчине, тем более современному, эти мерехлюндии должны быть как с гуся вода.
Анатолий перехватил на полдороге:
– Шеф, – выпалил он жарким, как пламя из сопла взлетающего Dragon Crew, голосом, – Константинопольский вчера призвал церковь, что и так нас считает антихристами, мобилизовать прихожан на борьбу с внедрением нейролинка! Самым изощрённым, как он сам сказал, орудием Сатаны!
Я остановился, сдавленный гнев не утих, но начал воспламеняться уже в другую сторону.
– Церковь? Вот же сволочь… Это уже совсем нечестный приём.
– В политике нет честных приёмов, – напомнил он, – есть эффективные, а есть провальные. Константинопольский сейчас политик.
Я сказал злобно:
– Как он быстро скатился…
– В политике некуда скатываться, – сказал он. – Если политик – то прожжённая сволочь, на которой клеймо ставить некуда. И некуда ниже скатываться. Даже начинающий политик, есть такая формулировка, тоже сволочь изначально, иначе нашёл бы работу почище.
Я смолчал, у меня другое представление о политиках, не такое уж всенародное, но насчёт Константинопольского прав, если тот в самом деле ищет смычки с церковью.
Я тоже политик, иду на компромиссы с совестью пусть не с лёгкостью, но иду. Цель оправдывает средства. Всё для фронта, всё для победы.
Он смотрит с ожиданием, я ответил как можно более рассудительным тоном:
– Церковь даст всего лишь большинство. Но люди, что ходят в неё или хотя бы прислушиваются к ней, абсолютно не играют никакой роли. Это массовка, да и та сидит по домам и тупо смотрит в жвачник. Нам они не в помощь, но и не помеха.
– Шеф, – сказал он предостерегающе, – сейчас толпы даже правительства по всему миру свергают!.. А их пальчиком тронуть почему-то не смей.
– Живём по каким-то марсианским законам, – согласился я. – Надеюсь, в какой-то момент очнёмся от этой дури.
– На руинах, – сказал он жутко серьёзным голосом.
Ещё пару раз за рабочий день видел Ежевику, потом пришлось покинуть здание, зачастили комиссии, что следят за «здоровьем народа» и позволяют задерживаться на работе. Вряд ли какая-то сволочь из наших стукнула, хватает и просто недоброжелателей, что с улицы видят, как с наступлением темноты в здании загорается свет.
Ещё на улице ощутил страшное одиночество, хотя на тротуарах многолюдно, из метро выплёскиваются стайки веселящейся молодёжи, везде ха-ха и хи-хи, дикарское веселье, как перед концом света, но передо мной резко затормозил автомобильчик, перекрывая дорогу, распахнулась дверца, и мягкий голосок Виолетты донёсся изнутри:
– Шеф, машина подана!
Я молча и с облегчением, хотя старался не выказывать его слишком явно, плюхнулся на сиденье. Авто тут же сорвалось с места, не дожидаясь, пока пристегну ремень, а это значит, Виолетта отключила автоматику.
– Хорошо водишь, – заметил я.
Она счастливо улыбнулась похвале.
– Я окончила с отличием курсы экстремального вождения, шеф!.. Вы же не против, если я довезу вас на десять минут быстрее?
– Ещё как не против, – сообщил я. – А как насчёт штрафов?
– У меня гасилка, – ответила она скромно. – Как только радары начнут нас засекать, ребята из андеграунда улучшат и гасилки. Пока что частная инициатива не сдаётся!.. Шеф, а у нас какая?
– С виду государственная, – сказал я, – но нам дали полную свободу, потому что наши цели совпадают. Мы даже властям о своих результатах не докладываем по их же инициативе.
– Шеф?
– Страшатся, – сообщил я, – что у них утечек будет больше. Представляешь, нам верят больше, чем себе.
Она сделала лихой разворот, меня прижало боком к дверце, натягивая ремень, бросила в мою сторону быстрый взгляд.
– И вы, конечно, этим воспользуетесь?
– А как иначе?
Она довольно заулыбалась, мягкая и такая домашняя, уж никак бы не подумал, что у неё за спиной курсы экстремального вождения.
Автомобиль, быстро сбрасывая скорость, остановился у крыльца, я вышел, придержав дверцу для Виолетты, тем самым молча дав понять, что да, приглашаю к себе.
– Только сумку захвачу, – предупредила она.
Багажник поднял крышку по её жесту, она ухватила что-то увесистое в пёстрой упаковке, в дело вступил укоренённый женский инстинкт: самца нужно кормить хорошо и сытно, тогда он защитит и сам разрулит все вопросы.
Пока я принимал душ, она разогрела и разложила по столу, я сперва даже засомневался, что столько съедим, хотя выглядит аппетитно, и кроме просыпающегося голода ощутил и аппетит.
– Кофе не стоит, – предупредила она. – У вас и так давление повышено.
– Это показатель работы мозга, – объяснил я. – У кого низкое давление, у того мозг работает, как у черепахи.
Она кивнула, это известно, уточнила:
– А зачем вам сейчас мощно работающий мозг?
Может, в её реплике таилось что-то ещё, вроде того, что перед сном кровь должна перенаправляться в другое место, но вряд ли, Виолетта очень сдержанна в таких проявлениях, это не раскованная Ежевика.
В груди кольнуло, я с большим усилием улыбнулся и начал работать ножом и вилкой, хотя сердце будто в прорубь окунули, а вкусовые рецепторы перестали ощущать, что кладу в рот.
Виолетта умница, то ли понимает, что во мне творится, то ли женские инстинкты срабатывают, но молча ухаживает за мной и за столом, подкладывая на мою тарелку самые сочные ломтики, и потом, когда оба забрались под одеяло, заботливо подоткнула его мне под спину и натянула на плечи.
Можно бы и сразу заснуть, оба устали достаточно, но сработал мощный инстинкт, не тот, самый древний, что каждую самку надо обрюхатить, а более поздний, наш долг, дескать, оставшись наедине с женщиной, настойчиво предложить свои сексуальные услуги, а то ещё подумает, что с нами что-то не в порядке.
Виолетта всё понимает, моментально подыграла, и мы очень быстро и к взаимному облегчению закончили с этим делом, что в законодательстве обрело название супружеского долга.
Она тут же влезла ко мне под мышку, прижалась, положив голову на грудь и поджав все конечности, я обхватил её широкой дланью, накрыв ладонью плечо, и ощутил своё пещерное могущество самца, у которого самка смиренно ищет защиты и укрытия.
Для её пещерной сути тоже блаженный миг, чувствует защищённость, никакой зверь ночью не нападёт и не вытащит из пещеры, и с этим прекрасным чувством оба заснули крепким здоровым сном.
В старину в подобных случаях принято было на работу являться порознь, а то понятно, что подумают, но сейчас свобода, так что вместе вышли из квартиры, вместе доехали и плечом к плечу вошли в здание института.
И если кто спросит, ни она, ни я не станем увиливать и скрывать такую деталь, что ночь провели в одной постели, а повязались всего разок, что вроде бы не украшает обоих, но нам в самом деле по фигу.
Ежевика встретилась в холле, словно точно рассчитала моё появление, это нетрудно, движение моего авто видно на карте, быстро взглянула на безмятежное личико Виолетты, на меня.
– Доброе утро, шеф! – сказала она быстро. – Я не увидела своего имени в списке отладчиков последней ступени.
– Всё верно, – ответил я ровно. – Там вылавливают последние баги, а ты специалист по базовым вопросам.
Виолетта прошла мимо, вежливо кивнув Ежевике, но даже я ощутил ауру острой неприязни между обеими.
– Но, хотела бы, – начала Ежевика, я прервал:
– Руководству виднее, как распределять ресурсы нашего коллектива.
И тоже прошёл мимо, страшась, что переведёт разговор на более личные темы, а этого, хоть и сам жажду, но лучше не допускать, что-то не уверен, что не наговорю глупостей, которых потом буду стыдиться.
Ежевика, я уверен, провожает меня взглядом, чувствую его между лопаток, как боевой лазерный луч, но прошёл той же деловой походкой поглощённого работой человека, который влюблён в своё дело, а всё остальное идёт лесом.
В главном офисе работа кипит, моё появление мало кто заметит, смотрят в экраны, только Влатис произнёс с сочувствием:
– Шеф, у вас помятый фейс. Пили много или плохо спали?
Я сказал с неудовольствием:
– И то и другое. Ещё и воевал с инопланетянами. Джин уже закончил тестирование?
– Вот-вот, – заверил он. – Как всегда, непредвиденные трудности. Всё-таки до нас никто этой дорогой не ходил!.. А спешим в темноте, камней под ногами не видно. А там ещё и ямы!
– Не спеши, – буркнул я, – но торопись. Враг не дремлет.
– Вы о всемирном империализме?
– Ещё не слышал, – ответил я, – чтобы так Константинопольского называли. Но он пострашнее империализма, потому что уже внедряется к нам!
Через полчаса пришёл Фраерман, у него проблема с кодом, всё время выскакивает одна и та же ошибка, уже и не знает, в каком месте затаился баг.
– Что только ни делал, – пожаловался он. – Помолиться разве что?.. Но, боюсь, молитвы мои до неба не доходят. А сколько их было!
Я сказал с подозрением:
– Неверно молишься?
– А вы знаете, как верно?
– Конечно.
– Ну?
Я пояснил со вздохом:
– Молитвы тебе подобных не доходят потому, что каждый молится за себя, а это грех. Сказано же в главной молитве: «Хлеб наш насущный дай нам днесь»! А ты что говоришь? Дай мне днесь!.. Мне, мне!.. И побольше, побольше!