Но с нейролинком работа ускорится в разы!.. Можно соединить мозги в сеть и работать, слушая советы и подсказки коллег, их идеи и мысли, что возникают в процессе самого эксперимента.
Прогресс сделает невиданный рывок, мы каждый день будем просыпаться в быстро меняющемся мире!
Фауст словно прочёл мои мысли, а то и в самом деле прочёл, пробормотал угрюмо:
– Куда уж быстрее. Многие и так не успевают.
Я сказал невесело:
– А когда было не так?.. Ещё когда выходили из пещер, большинство ворчали, что на просторах опасно селиться, лучше оставаться…
– А ещё лучше на деревьях, – сказал он с сарказмом. – Но придётся в самом деле рискнуть, а то и рискануть. Хотя причины другие… Мы притормозим, но китайцы не тормозят. Им и так любая сраная этика по фигу. Ставят опыты, не считаясь ни с этим сраным общественным мнением, ни с мировым осуждением. Потому завтра можем проснуться в китайском мире!
Лица Марата и всех, кто уловил наш разговор, посерьёзнели. В самом деле, этот простой и житейский довод посильнее абстрактных насчёт полезности прогресса. А сама этика, о которой все любят поговорить с многозначительным видом, и для этих ребят нечто устаревшее, но вслух не говорят, зачем обижать тупых, но в целом вообще-то хороших гуманитариев, что не успевают за прогрессом?
– Я «за», – проговорил Уткин. Лицо его перекривилось, словно глотал жабу, но пояснил с неохотой, – против, но «за»!.. Надо. Через не хочу. Лучше немножко вымазаться в говне, но остаться живым.
– И даже с головой, – буркнул Бер. – И хлебнуть полным ртом… В Штатах солдат обучают переплывать огромные выгребные ямы, полные говна и трупов дохлых кошек, ибо главное – выжить и победить. И офицеры переплывают, даже заныривают, хотя их деды скорее застрелились бы, чем пошли в атаку не в полный рост. Так что мы перед последним барьером…
– Что покончит даже с войнами, – сказал Фауст строго. – Да-да, политиков заставят держать мысли открытыми все двадцать четыре часа.
– А там и народ.
– Ну, простых не заставят, – возразил Уткин, – да и зачем? Миром рулит небольшая группка активных. Остальное стадо просто существует и бурчит, существует и бурчит. Иногда митингует, но в основном сарказмирует с диванов перед телевизором. Там они кажутся себе та-а-а-кими умными!
Глава 7
Просматривая новости, ощутил, как постепенно накаляюсь, сердце начало биться чаще, погнало под давление горячую кровь в голову, стало жарко, а в мозгу замелькали сладострастные образы, как наказал бы этих сволочей, что устраивают конфликты.
Пару вакуумных бомб туда, парочку в соседний регион, а если там твари возропщут, влупить атомной повышенной мощности, и весь мир пригнёт головы и зауважает Россию.
Даже те, у кого этих атомных бомб больше, втянут языки в задницы. Поймут, что Россия уже озверела от их санкций, давления, поучений и готова взорвать весь мир, но больше не позволит вытирать о себя подошвы!
Отшатнулся от экрана, торопливо посмотрел на стену напротив, помотал головой. Блин, я же трансгуманист, что я так легко купился на дешёвую пропаганду? Не-е-ет, лучше уж смотреть новости спорта, чем обзоры аналитиков, теперь все стараются перекричать один другого, а если горячих новостей нет, придумывают ради рейтинга.
Но всё же как бы я всех этих гадов размазал по асфальту… Как бы навёл порядок!
Закрыл глаза, помотал головой. Да каждый второй в своих фантазиях наводит порядок в мире огнём и мечом, если не вообще каждый. Это безобидно… но только тогда безобидно, когда эти фантазии в глубокой могиле.
Вообще-то нет, просто не выпускаем наверх, но если начнётся свободный обмен мнениями, сразу станут явными, хотим обнародовать или нет…
Я вздрогнул. Если станет возможным, а станет возможным очень скоро, что начнётся, когда каждый увидит, что и его сосед готов взять в руки монтировку и пойти громить?
Соцсети давно стали той средой, где формируются протестные настроения, а чем станет общее сознание толпы, подпитываемое радостным открытием, что и все вокруг такие же звери?
Этот Константинопольский гад, мелькнула злая мысль, но вдруг он прав?.. Умом не блещет, это ясно, но гуманитарии острее чувствуют, как те же тараканы, что приближение грозы ощущают за сутки и заранее забиваются в щели, как проделывают уже триста миллионов лет.
Тараканы выжили, но гуманитарии отдельно от человечества не выживут. Им нужно заставить, чтобы и мы отказались… Блин, но при разобщённом человечестве это немыслимо, хоть в одной стране да продолжат работу…
Но даже если остановят во всех странах, всё равно будет подозрение, что кто-то не остановил, и все будут вкалывать с утроенной силой, стараясь прийти к финишу первыми.
Я вскочил, подбежал к окну. А каким будет финиш? Какой-то нехороший оттенок в этом «прийти к финишу»…
За окном технологичный мир, а успокаивает, как говорят, всякие там дикие природы, озёра, леса, реки, я стиснул челюсти и вышел через приёмную, где Кшися испуганно привстала, в коридор.
Надо навестить Фраермана, у него сложности с доводкой, сейчас программисты из других отделов взялись помогать, но всё равно идёт со скрипом, я вздрогнул, когда на пути вырос взъерошенный Анатолий, тот испуганно отскочил с дороги.
– Что с вами? Шеф?
– На себя посмотри, – огрызнулся я. – Весь как дикобраз!.. Случилось что?
Он сказал жарко:
– Ещё бы!.. Мы, человечество, вплотную приблизились к последней тайне вселенной! За квантовостью уже… конец. Как только научимся ею управлять…
Я посмотрел на него исподлобья.
– Спасибо за хорошую новость!
Он не понял, спросил в изумлении:
– Что в ней хорошего?
– Да так, – ответил я, – отвлёк от ещё более страшной.
– А-а-а, – протянул он, – всё думаете о нашем нейролинке? Что, плохо быть богами?
– Плохо, – сказал я горько. – Человек вышел из зверя только потому, что усиленно постигал мир. А когда постигать станет нечего…
– Шеф, – сказал он кисло, – я и так запуганный, а тут вы ещё допугиваете… Где мой пулемёт? Одни алармисты кругом! Петька, подай ещё патроны!
– Патроны надо экономить, – ответил я, охотно переходя на стёб, как всегда, когда стараемся уйти от серьёзных и опасных мыслей. – Бей рукоятью, врагов слишком много. Да и пусть получит кайф та зверюка, что у нас унутри! Человек должен жить гармонично и справедливо!
Он возразил:
– Справедливость – это когда мне позволено делать всё, что угодно. А несправедливость – это то, что мешает мне жить по своему усмотрению. Как мир этого не понимает?
Я улыбнулся, сердце ещё стучит, но на людях мужчины не выказывают страха, тем более из-за каких внутренних переживаний, это прерогатива слабых женщин и гуманитариев.
– Не задавай нелепых вопросов, и тебе не сбрешут.
Он ответил с надеждой в голосе:
– Ничего, нейролинк всех выведет на чистую воду…
Я спросил с интересом:
– И комплименты перестанем говорить?
Он вздохнул и развёл руками.
– Да, это серьёзная потеря!
Бросил пальцы к виску, улыбнулся и свернул к залу машинных расчётов, так его называют по старинке, хотя там на днях установили квантовый комп на пять сотен кубитов.
Я шёл медленно, скоро-скоро всем всё откроется, мир станет другим. Константинопольский уверен, что вообще рухнет, я всё же полагаю, что впереди взлёт… если в самом деле не рухнет всё и сразу. Но рухнуть запросто, очень уж страшные вещи держим под тремя запорами.
И с каждым днём я понимаю это отчётливее.
И вообще мир может разделиться по новому признаку: оптимистов и… острожничающих.
А нейролинк делаем с каждым апдейтом всё чувствительнее. Кроме общего тёплого или холодного чувства, а также враждебного, интерфейс ещё со второго уровня начал улавливать протомысли.
В прессе вой правозащитников: это же выпустить наружу всё подспудное в человеке!.. А человек – зверь, даже хуже зверя, страшнее и гаже, потому и стал властелином всех зверей и прочей природы.
Это же рухнут все союзы в мире, от политических до брачных. Даже у самых влюблённых бывают моменты, что проскальзывает мысль «удавил бы гадину!», но улыбаемся и говорим ласковые слова, а через некоторое время злость уходит, все снова сю-сю, ням-ням, а даже стыдно бы стало, что такая мысль мелькнула, но бьют.
Ага, сказало нечто у меня внутри, но вот Константинопольскому точно бы раскровянил. Чтоб глаза заплыли, а губы как оладьи. И пару передних зубов так, чтобы одни пеньки торчали из кровавой пены…
Я стукнул кулаком в стену, сердце стучит так, что отдаётся в висках болезненными уколами.
Да что со мной? Раньше ревность была объяснима: твоя жена или подруга могли забеременеть, а ты всю жизнь растил бы кукушонка в полной уверенности, что это продолжение твоего родового древа. Такое обидно и оскорбительно, так как твой род прервался бы, а это в те времена самое важное, человек чувствовал себя не отдельной монадой, а веточкой на дереве рода.
А сейчас? Как только женщины оставили кухни и пошли работать в конторы или на фабрики, пришлось смириться, что у них есть шанс секса на стороне, не уследишь… а если и заметишь что, неужели сразу скандал, развод и конец семье?
Сейчас уже всё настолько устаканилось, что женщины даже перегнали мужчин по одноразовому сексу или сексу без обязательств. Общество с этим смирилось, а дети вырастают в атмосфере, что в таком ерундовом занятии, как секс, нет ничего запретного, как нет и особо таинственно интересного.
Так почему начинает трясти, как только представлю Ежевику в постели Константинопольского?..
Или его в её постели?
Атавизм какой-то дремучий. Понятно бы, будь я гуманитарий, они все помешаны на старине и сохранении так называемого исторического наследия, но я же учёный, человек современный и даже в какой-то степени человек завтрашний!
Сегодня Ежевика попалась в коридоре то ли нечаянно, то ли нарочито, взглянула, как всегда, чисто и бесхитростно, но я сразу заметил слегка припухшие губы, словно покусанные.