Вместе с Ольбергами, держа за руку четырехлетнего Бориса, Софья Аркадьевна, не отдавая себе отчета в своем поступке, ступила на палубу французского крейсера. Но в суматохе Борис исчез… Молодая женщина сбилась с ног, разыскивая сына. "Он где-нибудь на пароходе, милочка!" — раздраженно успокаивала ее графиня. — "Вы забываете о ваших обязанностях! Я буквально в истерике! Вы должны быть при мне!.. Не желаю больше слышать про этого противного мальчишку!.."
О том, что Бориса на пароходе нет, Софья Аркадьевна узнала уже в открытом море… В Марселе, на пристани, она распрощалась с Ольбергами, которые даже не уплатили ей за службу, возмущенные тем, что горничная покидает их в такой момент, и решила немедленно вернуться в Россию. Но это было не так-то легко… Много мытарств пришлось перенести Софье Аркадьевне, пока ей удалось устроиться на торговое судно, отправляющееся в Финляндию. Из Гельсингфорса она попала в Петроград, затем в товарной теплушке, вместе с солдатами, давшими ей приют, добралась до Одессы…
Несколько лет Софья Аркадьевна искала Бориса. Она наудачу бродила по улицам, заглядывала в лица детям. Случайно она встретила Юрия Александровича и Борю. Проследить, где они живут, было уже не трудно…
Закончив рассказ, Софья Аркадьевна опустила голову, смахнула с длинных ресниц слезы.
— Я понимаю… Я не имею права требовать, — прошептала она. — Но я не могу жить без сына…
— Мы спросим у него. Как он решит, так и будет! — чужим голосом ответил Золотарев.
Он не спал всю ночь.
Все произошло не так, как он предполагал. Проснувшись утром, Боря бросился на шею к матери, и первая фраза, которую он сказал, смутила и Золотарева и Софью Аркадьевну:
— Ведь мы теперь все вместе жить будем, да? Я знал, что мама найдется!.. А это мой папа! Он очень хороший, ты увидишь, мамочка!
Улучив момент, Юрий Александрович шепнул женщине:
— Придется вам пожить здесь. Устраивайтесь в Борькиной комнате. А там видно будет…
Софья Аркадьевна оказалась интересной собеседницей. У нее был живой ум и совершенно отсутствовали кокетство и жеманство. Она вела себя с первой минуты просто, по-товарищески. Это особенно нравилось Золотареву. Близость матери благотворно подействовала и на Борю. Он стал хорошо учиться, его характер смягчился, окончательно исчезла грубость, усвоенная на улице.
Юрий Александрович все чаще стал задумываться о будущем. Долго такая жизнь втроем не могла продолжаться. Ведь он и Софья по-прежнему были чужими… Софья Аркадьевна поступила на работу в школу, стала преподавать иностранный язык. Весь свой заработок она отдавала в общую кассу, как и Золотарев. Она умело вела хозяйство, стирала, мыла полы, ходила на рынок за продуктами. Золотарев все больше уважал ее, а раз поймал себя на том, что с нежностью провожает взглядом Софью, скучает, когда та задерживается на работе, дорожит мнением этой красивой и умной женщины.
Случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Они стали близки друг другу. Свадьбу устроили скромную, гостей не приглашали. Самым счастливым из троих был, кажется, Боря…
Тысяча девятьсот тридцать седьмой год Золотаревы встретили в Брянске, куда Юрия Александровича назначили на крупную работу в системе НКВД. Здесь его и постигло несчастье. Кем-то был написан донос, обвинявший Юрия Александровича в том, что он связан с эмигрантскими кругами за границей. В доказательство приводился факт его женитьбы на Софье Аркадьевне. В специальной комиссии, где разбиралось "дело", Золотарев без труда доказал, что ни с кем не связан. Но в его защиту выступил лишь один член комиссии — Федор Лучков.
Юрию Александровичу записали строгий выговор и сняли с работы. Он тут же уехал в маленький городок Любимов начальником милиции.
— Я верю, что все будет хорошо! — сказал на прощанье Лучков, бывший в то время членом бюро обкома.
…Легко представить, как разволновался Золотарев, когда Лучков позвонил по телефону.
Шла война. Борис давно сражался на западе, защищая от врагов родное небо. Руки Юрия Александровича искали настоящую работу. Он пытался добровольцем вступить в армию, но получил отказ. Ему казалось, что люди смотрят на него с насмешкой: как же, начальник милиции, окопался в тылу!.. Звонок Федора Даниловича вселил в него надежду. "Значит, я еще нужен! Обо мне не забыли!" — думал он по пути в областной центр.
Лучков плотно притворил дверь и сказал:
— Ну, ну, дай-ка я на тебя погляжу… Сдал, сдал ты, братец… Или по ночам плохо спишь? Садись, есть разговор.
Он медленно, скрипя половицами, ходил по комнате, все еще крепкий, коренастый. Годы не сгорбили его, хотя Лучков недавно отпраздновал шестидесятилетие. Глаза смотрели с таким же задором, как в то памятное время, когда молодой питерский рабочий приехал на Брянщину, чтобы помочь местным товарищам разобраться в обстановке. Федор Данилович так и не вернулся в Петроград.
Сердце прикипело к лесному краю, к приветливым и простым людям. Он нашел здесь вторую родину, женился, обзавелся семьей. Настоящий большевик-ленинец, непримиримый противник всякой косности и бюрократизма, Федор Данилович был избран членом бюро обкома, а потом и первым секретарем. Но двери его дома по-прежнему были широко открыты для друзей и просто для тех, кто нуждался в его помощи или совете. Всех, с кем хоть раз приходилось встречаться, Лучков помнил по именам… Он жил в гуще народной, варился в общем соку, находился в курсе всех областных дел. Нужды любого рабочего и крестьянина были для него близки и понятны.
— Ты когда-то в Красной Армии эскадроном командовал, в военной обстановке разбираешься, — говорил Федор Данилович, поглядывая на Золотарева острыми, молодыми глазами. — Может случиться, что мы будем вынуждены временно отступить, сдать область немцам. Сиди, сиди!.. Мне тоже тяжело. Тяжело об этом говорить, тяжело сознавать, что враг пока сильнее нас. Но мы, коммунисты, должны смотреть трезво в лицо опасности… Не все эвакуируются. Некоторые останутся в тылу у фашистов. Останутся для того, чтобы создать для врага невыносимую обстановку, организовать массовое, всенародное партизанское движение!
Лучков положил Золотареву руку на плечо и негромко, скупо закончил:
— Обком поручает тебе, Юрий Александрович, возглавить боевое подполье в Любимове, в случае, если город будет захвачен врагом.
Золотарев промолчал. Он не пошевелился, только глубоко вздохнул, словно сбрасывая с плеч огромную тяжесть.
— Ты должен заблаговременно подобрать и обучить кадры, которые составят потом костяк партизанского отряда, — продолжал Лучков. — В добровольцах недостатка не будет. Их нужно заранее познакомить с методами партизанской войны. Займись этим сразу же, как вернешься. Привлеки комсомольцев. Поговори с секретарем горкома комсомола Аней Егоровой. Она тебе укажет замечательных ребят. Да и сама Аннушка смелая, умная дивчина. Только смотри, не влюбись. На нее многие заглядываются…
— А что, в самом деле красивая? — откашливаясь, спросил Золотарев и прищурился, чтобы секретарь не заметил ликующего сияния его глаз.
— Что-о? — захохотал Федор Данилович. — Ах ты, старый черт! Ну, не ждал от тебя такой прыти!.. Смотри, все расскажу Софье Аркадьевне! Молодец, молодец!.. Кстати, как у тебя со здоровьем?
— Для сердечных дел пригоден, — осторожно отшутился Юрий Александрович, уже несколько лет страдавший жесточайшим ревматизмом.
Провожая гостя до двери, Лучков тихо, словно про себя, проговорил:
— Настоящие люди — те, которые забывают личные обиды, когда в опасности Родина!.. Я знал, что ты именно такой человек!
…Скрипнули шины. Автобус замедлил ход. Появились новые пассажиры: пожилой, давно не бритый сержант милиции в запыленной синей шинели, и веснушчатый, с зелеными глазами парнишка лет четырнадцати с такими рыжими волосами, что едва он вошел, как показалось, будто стало светлее…
— А ну садись и не ерзай! — сердито приказал сержант и подтолкнул мальчугана к окну. Тот съежился, зло глядя на провожатого. Милиционер, продолжая держать его за руку, обратился к пассажирам:
— Окончательно замучил, стервец! Верите, по дороге три раза от меня убегал… Домой везу. Родители, небось, все глаза выплакали. На фронт захотел! Без него, вишь ты, с немцем не справятся!
— Без тебя-то, конечно, справятся! — грубым, хриплым голосом ответил паренек и ехидно прибавил: — Понаставили вас всюду!.. Вояки! Так и знай, все равно убегу!
Два парня, переглянувшись, засмеялись; на их загорелых лицах Золотарев увидел одобрение. Вздохнув, Юрий Александрович задумался.
Среди молодежи, не достигшей призывного возраста, оказалось множество романтиков, грезивших о сражениях, подвигах и благородной воинской славе. Им не сиделось дома. Они толпились в коридорах военкомата и райкома партии, отнимая время у сотрудников, у которых и без того дел было по горло, и убеждали, умоляли, настаивали немедленно отправить их на фронт. Получив отказ, некоторые не успокаивались, а, взяв котомку с сухарями и оставив дома на столе, в утешение родителям, лаконичную записку с просьбой "не ждать и не волноваться", садились в поезд и уезжали на запад, туда, где гремели бои. Их задерживали и отправляли обратно… Юрий Александрович знал множество таких фактов. И теперь ему пришло в голову, что, пожалуй, было бы неверно отталкивать этих подростков и юношей. Завтрашние солдаты, они и сегодня могли бы принести в тылу большую пользу!..
Приехав в Любимово, Золотарев отправился в военкомат. Нужно было встретиться с военным комиссаром майором Киселевым и получить ответ на некоторые вопросы, возникшие в связи с заданием секретаря обкома партии.
Лицо у Киселева стало серым от усталости, черные волосы намокли. Он сидел рядом с другими военными и врачами за столом в маленькой душной комнате и разговаривал с призывниками, которые толпились в коридоре, во дворе и заполняли всю улицу. Среди них были молодые рабочие и колхозники, студенты и служащие. Призывники чувствовали себя довольно бодро. Они даже шутили, отсылая домой заплаканных женщин. И, взглянув на шумную толпу, Золотарев подумал о том, какой необыкновенной духовной силой обладает русский народ, как умеет без уныния и паники встречать тяжкие испытания и какие удивительные твердость и мужество проявляет в грозный час!..