Тут неожиданно вмешалась Тоня. Она встала, высокая и стройная, совсем уже взрослая девушка, и по ее манерам, по голосу и всему облику было видно, что Тоня старше всех, находящихся здесь, и гораздо опытнее.
— Зачем так много слов! — сдержанно сказала она. — Я вижу, что ты, Алешка, кое с кем связан. Я тебя не расспрашиваю, и ты ничего не объясняй, скажи только, что нужно делать? Если знаешь, то скажи! Потому что сидеть без дела в такое время и ничем не помогать Красной Армии — это самое настоящее преступление! — Она посмотрела на Зину и осуждающе продолжала: — Мне кажется, что первое условие успешной борьбы с фашистами — это выдержка! Нужно не выказывать своих чувств. А некоторые лезут буквально на рожон, подводя этим не только себя, но и окружающих. Такие вещи не должны повторяться! И, наконец, скажи мне, Алеша, где мы возьмем оружие?
— Оружие будет! — ответил Шумов, которому очень понравилась хладнокровная и деловитая Тоня. — Будут и мины, и пистолеты, и автоматы!
Город спал чутко, тревожно. По мостовой громыхали сапоги немецких патрульных, слышались выстрелы, в соседнем доме звенели бутылки, там немцы нестройно пели хором, а в деревянном сарайчике несколько юношей и девушек сидели, тесно прижавшись друг к другу, и вполголоса говорили о том, как пробраться в полицию, комендатуру, на завод, как добывать сведения, нужные партизанам, и негромкие голоса звучали так уверенно, будто настоящими хозяевами города были они, а не те, кто пировал за стеной и разгуливал по улицам!..
Обыденно и спокойно, словно речь шла о привычных вещах, они обсуждали возможность провала и то, как их будут допрашивать и пытать. Каждый на минутку примолк и, заглянув к себе в душу, спросил себя, хватит ли сил выдержать до конца…
— Я знаю, что я трусиха! — простодушно и искренне сказала Шура. — Пыток и смерти я очень, очень боюсь!.. Но, конечно, не скажу им ни слова! — Голос ее дрогнул.
Посмотрев на нее в полумраке, Алеша ясно почувствовал, что действительно эта скромная и милая девушка никогда никого не выдаст и если ей будет суждено умереть, то умрет так же чисто и честно, как прожила свою короткую жизнь!.. Он испытал нежность к ней, захотелось провести рукой по Шуриным мягким волосам, но Шумов, сделав усилие, прогнал эти мысли, так как считал, что во время войны люди должны забыть о любви и воспитывать в себе только ненависть!
Рассвело, и тут Зина, выглядывавшая в полуоткрытую дверь, вдруг, пронзительно закричала, испугав всех:
— Толя!
…Теперь они были все вместе. Нет, их столкнула не слепая судьба, которая иногда любит устраивать вот такие чудесные совпадения. Эта встреча была закономерна. Они не могли не сойтись вместе, оказавшись среди врагов. Так, в грязном песке, взятом со дна реки, при промывке находят друг друга крупинки золота…
СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Проводив отца в церковь, Лида вернулась домой и заперлась на ключ. Ей было страшно, она то и дело подбегала к окну и из-за занавески выглядывала на улицу, по которой расхаживали немецкие солдаты. Лида не находила себе места. Она то бралась зашивать старый белый халат, то зажигала спиртовку, намереваясь для чего-то прокипятить шприцы, то, опустив руки, садилась на кровать и кусала губы, чтобы не разрыдаться. Такой одинокой и заброшенной она себя еще никогда не чувствовала. Пока дома был отец, Лида не так боялась. Временами ей казалось, что она совсем маленькая девочка и можно подбежать к отцу и зарыться головой в колени, как делала когда-то… Но и Николай Ардалионович за последнее время сильно изменился. Стал неразговорчивым, угрюмым, забросил свои комментарии и все думает о чем-то, по ночам не спит. Сейчас немцы в городе, а он ушел служить обедню. Лида пробовала отговорить, но отец не послушался и, уходя, попрощался особенно нежно…
Лида не могла жить одна. Ну вот просто не могла, и все тут! Так уж она была скроена! Ее друг Дмитрий Иванцов еще в июле уехал в Брянск, вызванный телеграммой, которая была подписана директором института. Оттуда он вскоре написал, что группу студентов, и его в том числе, посылают на строительство оборонительных укреплений. С тех пор прошло больше четырех месяцев, а от него нет никаких известий. Лида запрашивала директора института, но ответа не получила. Она плакала, с ужасом думая, что с Димой могло случиться несчастье… Ведь он уехал в прифронтовую полосу, там бомбят и стреляют…
В медицинском техникуме стали преподавать по ускоренному курсу, и Лида закончила его в конце сентября. Тотчас же ее направили работать в военный госпиталь. Обязанности у хирургической сестры были сложные и трудные. Лида часто даже ночевать оставалась в госпитале. Она так уставала, что, случалось, после очередной операции ложилась на пол в коридоре и засыпала. Все чувства притупились. Думала только о том, как бы не забыть, где лежит нужный инструмент и вовремя подать его хирургу, как делать раненым инъекции, ежедневно кипятить шприцы, содержать в чистоте операционную… Но когда случалось забегать домой, Лида горько плакала. Она не могла жить одна. Мир без Димы Иванцова казался пустым и страшным!
В первых числах ноября госпиталь эвакуировали. Не взяли лишь шестерых тяжелых, безнадежных раненых, которых нельзя было трогать. Они не перенесли бы дороги. Для ухода за ними выделили медсестру. Так Лида осталась в Любимове. Она сама вызвалась ухаживать за больными, потому что боялась, что, если уедет, Дима уже никогда ее не разыщет. К тому же и отец слышать не хотел об эвакуации. Когда пришли немцы, Лида стала ждать чего-то ужасного, подобного тому, о чем она читала в газетах. Но об убийстве девочки ей еще не было известно, а в госпиталь немцы пока не являлись.
Девушка подогрела на печке обед, однако суп успел снова остыть. Отец задерживался. Она с беспокойством поглядывала на часы, скоро полдень, ей нужно уйти… В двенадцать часов дня Лида должна была сделать инъекцию раненому капитану Гаврилову… В половине первого в дверь негромко постучали. Выскочив на крыльцо, девушка увидела незнакомую пожилую женщину в черном платке.
— Голубушка! — прошептала женщина. — Беги скорей, отца твоего немцы убили!
Не помня себя, Лида выбежала на улицу. Над комендатурой полоскался огромный алый флаг с черной свастикой, и взгляд Лиды на секунду задержался на нем. Потом она увидела еще одно черно-красное пятно, на булыжной мостовой. Там лежал, раскинув руки, окровавленный человек в длинной до пят черной одежде… Лида замерла. Голова у нее закружилась.
Очнулась Лида дома. Она лежала на полу, обняв шершавую ножку стола, а наверху, на столе, виднелось, завернутое в простыню, длинное, неподвижное тело со сложенными на груди руками.
Лида не могла плакать. Она боялась взглянуть на мертвого отца, хотя видела много мертвецов в анатомическом театре и давно относилась к ним с профессиональным хладнокровием. Но тут было совсем другое…
Похоронили Николая Ардалионовича рано утром.
Придя домой, Лида долго не могла открыть ключом дверь, наконец замок щелкнул, и девушка очутилась в полутемной прихожей. Ей показалось, что к стене прижалась какая-то фигура, пошевелившаяся, когда она вошла. Лиде почудилось, что это мертвый отец, и она пронзительно вскрикнула. Но фигура отделилась от стены и шагнула навстречу. Жесткие ладони закрыли ей рот, знакомый голос шепнул:
— Лидушка, дорогая моя!.. Не бойся!
Это был Дмитрий Иванцов. Одетый в тот же светлый, щегольский костюм, в котором он был с Лидой во Дворце культуры, но в грязных сапогах и с давно не бритым лицом, Иванцов производил впечатление тяжело больного, который держится на ногах из последних сил. И первым вопросом Лиды, когда они вошли в комнату, было:
— Что с тобой? Ты нездоров?
— Здоров! — коротко усмехнулся Дмитрий. Продолжая обнимать ее за плечи, он сел на диван. — Слышал я, что с твоим отцом случилось! Ах, Николай Ардалионович, как же это он так!.. Вот уж от кого не ожидал подобной глупости! С кем тягаться задумал? С немцами! Да ведь их же — сила! Они всех к земле гнут, а он… Вот и погиб зря!
Прижимаясь к Дмитрию, ощущая теплоту его тела, Лида не вслушивалась в произносимые им слова, но самый тон показался чужим, неприятным. Она попросила:
— Не надо так, Дима!
— Ну хорошо, не буду! — быстро согласился он. — Что же не спрашиваешь, как я сюда добрался? Это, понимаешь, целая эпопея! Я тебе писал, что нас послали окопы рыть. Не буду описывать эту работу, одно скажу, дожди не прекращались. Возились не в земле, а в грязи, и сами были насквозь мокрые. Некоторым, можно сказать, повезло — заболели кто гриппом, кто воспалением легких, и уехали в тыл, а меня и простуда не брала! В один прекрасный день сообщили: фронт прорван. Два дня глядели мы на колонны красноармейцев. Оборванные, без оружия. А потом проснулись утром, слышим, бой уже позади, значит, попали в окружение. Тогда решили к своим пробиваться, отправились лесом. Компаса у нас не было, поэтому направление взяли неверное. На третий день продукты кончились, оборвались мы вконец, и возник у нас спор. Одни говорят, направо надо поворачивать, а я настаиваю — прямо! Так и не сговорились. Поругались мы и разделились. Ребята, трое их было, свернули в чащу, а я по просеке пошел, думал к линии фронта ближе, а оказалось в другую сторону… К вечеру набрел на деревушку, узнал ее — Антроповка, сообразил, что до Любимова близко, ну, и уже под утро добрался сюда. Как раз немцы в город входили… Сутки у себя в комнате просидел, спал, мылся, думал, как быть дальше. Тетка за водой пошла, про отца Николая рассказала, тут я к тебе и прибежал… Дорогая моя, Лидушка! Какое счастье, что мы встретились!
Так говорил Иванцов и целовал белые, бесчувственные губы Лиды. Не знала девушка, что Дмитрий сказал неправду, не в лесу расстался он с товарищами-студентами, а гораздо раньше, и вовсе даже мысли такой у него не было — пробираться через линию фронта!
Колонну усталых, оборванных красноармейцев он действительно видел, и зрелище это произвело на него большое впечатление. Он не спал всю ночь и принял решение бросить рытье окопов и идти домой! Никаких особенных планов у него тогда еще не было, а просто он уверился, что победить немцев невозможно, и не хотел разделять участь побежденных. Студенты уже кончили строить укрепления, и им приказали утром явиться в местный районный военкомат. "Пора!" — решил Иванцов и ночью ушел из села. Он шел по лесу, ориентируясь по звездам, все время на запад, и часов через двадцать добрался до Антроповки, где узнал, что наши войска уже отступили из этой местности…