К Рыбакову подошли два полицая и потребовали, чтобы он показал, что в корзинке. Володька знал этих полицаев. Один, известный еще до войны как отпетый вор и хулиган, был теперь начальником охраны локомобильного завода. Звали его Федька Козлов. Другой по кличке Мотя Красавчик появился в Любимове уже при немцах. Ходили слухи, что он сбежал из тюрьмы, где отбывал наказание за убийство. В общем это была достойная парочка. Они всегда ходили вместе, и оба отличались жестокостью и раболепной преданностью немцам.
— Ого, да это голуби! — воскликнул Мотя Красавчик, приподняв тряпку. — Хороши турманы! За таких и под расстрел не жалко! Ай да парень!.. Что же, Федор Игнатыч, придется, наверно, этого голубятника в комендатуру доставить! Молись богу, парень, расстреляют тебя!
— Не пугай, — хмуро ответил Володька.
— А ну, пошел вперед! — скомандовал Козлов.
— Да я сам туда иду! — нашелся Рыбаков. — Приказ господина коменданта прочитал и пошел. Вот я пожалуюсь, что вы меня задерживаете!
Козлов несколько секунд рассматривал его маленькими, мутными глазами, затем тихо сказал:
— Ну?! Хитер, сопляк! А где твоя стая? У тебя же, я помню, штук сорок голубей было, а в комендатуру трех несешь?
Полицаи пошли вместе с Володькой к нему домой, забрались на чердак и громко захохотали, увидев копошащихся белых птиц. Они хватали голубей, сворачивали им шейки и швыряли на пол. По чердаку летали перья. Володька сидел на ступеньке и смотрел на полицаев потемневшими от боли и ненависти глазами. Уходя, Федька пнул его сапогом и сказал:
— Ну вот, теперь порядок! Скажи спасибо, что возиться с тобой неохота, а то бы сплясал ты у немцев!.. Что молчишь?
— Ладно! — тяжело ответил Рыбаков и отвернулся.
— Нет, ты скажи что-нибудь? — приставал Козлов, ухмыляясь. — Ну, выругай, что ли! Тогда мы нашу беседу культурно продолжим!
Но Володька молчал. За этот час он повзрослел. После ухода полицаев он долго стоял на чердаке, не вытирая сердитых слез, катившихся по загорелым щекам, затем аккуратно собрал еще теплые трепещущие голубиные тушки и отнес матери:
— Вот, свари обед!
— Что случилось-то? — испугалась Анна Григорьевна, взглянув на его исказившееся лицо. — Зачем ты их?.. — Она не договорила.
— Не я! — ответил Володька. — Полицаи! Понятно?.. Ну и все. И не говори со мной об этом…
Он не стал есть и, уйдя из дому, до темноты бродил по улицам; стараясь не попадаться на глаза немцам. Как ни странно, Володька почти не думал о голубях. У него были заботы посерьезнее. Матери тяжело. Запасов хватит не надолго. А что потом? "Работать надо!" — решил подросток. Он подошел к локомобильному заводу и задумчиво прислонился к забору. "Опять же, на кого я буду работать? — размышлял он. — На немцев? Нет, это не дело!"
Возле проходных ворот прогуливался полицейский в немецкой форме, с белой нарукавной повязкой. Вдруг рядом с Володькой отодвинулась в заборе доска. Появился маленький парнишка с огромным бидоном в руке и, увидев Рыбакова, тотчас же спрятался. Через секунду он снова высунул голову и с опаской спросил:
— Ты кто?
— А ты?
— Я здешний! — ответил мальчишка, внезапно исполнившись доверия к Володьке. — Рядом живу. За керосином лазил. Пусти, а то полицай увидит!
— За каким керосином? — заинтересовался Рыбаков.
— На заднем дворе склад есть! — шепотом объяснил паренек. Цистерны стоят, бочки железные. Одна бочка открыта. Вот я оттуда и таскаю…
Володька сосредоточенно смотрел вслед предприимчивому мальчишке. Бочки? Цистерны? И туда можно проникнуть?
Он вдруг сорвался с места и побежал домой. По дороге все прибавлял и прибавлял ходу. Быстрее! Это может выйти просто здорово! Вот тогда этот негодяй Федька Козлов запоет по-другому!..
Через полчаса Володя уже снова был возле забора и без труда нашел отодвигавшуюся доску. Он раза три был на заводе до войны, с экскурсией, и теперь быстро отыскал задний двор. Совсем стемнело, это было ему на руку. Вот и склад!
Володька подошел к железной бочке. Оставалось пролить на землю керосин, бросить в лужу подожженную тряпку и уносить ноги. Но тут он заколебался. Ему стало страшно. Представилось, что сделают с ним, если поймают. А убежать было мало шансов. Пока доберешься до дырки в заборе, сто раз успеют схватить! Рыбаков сел прямо на твердый, утоптанный снег, стиснув в кулаке спичечную коробку. Он никак не мог решиться выполнить то, для чего пришел. Сердце колотилось так громко, что Володя с опаской прижал к груди руку, боясь, что кто-нибудь услышит. Выходит, он только мечтать способен, а как дошло до настоящего дела, спасовал? Что сказал бы отец, узнав про такое малодушие. Значит, он трус? Обыкновенный трус?..
Рыбаков придумывал для себя самые обидные прозвища, но мертвая тишина, в которой он как будто утонул, гипнотизировала, лишала сил… Он так бы, наверно, и не поджег склад, если бы не появился часовой.
Это может показаться странным, но, увидев черную фигуру полицейского, который приблизился к складу и встал возле цистерны, Володя точно очнулся. Оцепенение как рукой сняло. Теперь, когда его противником были не тишина, не мрак, не пустынный двор, а вооруженный полицай, Володька снова стал самим собой. Неведомая опасность испугала его, а реальная, близкая — прибавила сил. Так некоторые люди, не сгибающиеся под выстрелами, вздрагивают и бледнеют при виде безобидной мыши.
Володька ругал себя последними словами за то, что пропустил удобную минуту. Теперь выполнить задуманное было гораздо труднее. Часовой, поеживаясь от холода, быстро расхаживал вдоль железнодорожной колеи, на которой стояла цистерна. Отлучался он перед этим, как догадался Рыбаков, для того, чтобы подбодрить себя водкой; теперь полицай пошатывался и мурлыкал сквозь зубы какой-то нехитрый мотив.
Рыбаков, наконец, сообразил, что надо делать. Бочки стояли под деревянной крышей, которая нависала и над рельсами. Полицай разгуливал снаружи. Володька подполз к открытой бочке и консервной банкой, которую нашел на снегу, стал вычерпывать керосин.
Банку за банкой он выливал на деревянный пол, на стену, на бочки. Минуты тянулись медленно. На фоне неба мелькала, как маятник, сгорбленная тень полицая. Когда бочка наполовину опорожнилась, Рыбаков напряг все силы и плавно перевернул ее. Черной струей керосин хлынул на пол.
Володя был очень осторожен, и все-таки несколько раз отчетливо звякало железо, и тогда он замирал и прижимался к земле. Когда перевернулась бочка, раздался глухой стук. Полицейский обернулся и застыл, подняв винтовку. Володька сжался в комок, думая: "Если заметит, брошусь прямо ему под ноги!" Но обошлось.
Выбравшись ползком из склада, Рыбаков остановился под каменной стеной, на которой держалась крыша. Над ним чернело небольшое квадратное окошко. Он вынул из кармана намоченную в бензине тряпку, чиркнул спичкой. Вспыхнуло едкое желтое пламя. Володька швырнул тряпку в окно и не успел отпрянуть, как оттуда вырвался сноп белого пламени. Раздался такой звук, как будто лопнула исполинская бутылка. С обожженным лицом, полуослепший, Рыбаков помчался прочь. Он спотыкался, падал, наконец протиснулся сквозь дырку в заборе.
— Стой! — кричали сзади. Багровый снег скользил под ногами. Кожу на лице щипало, глаза слезились. Грянули несколько недружных залпов. "Неужели заметили?" — мелькнуло у Рыбакова. Он побежал по переулку, боясь оглянуться. Да, его заметили. Из заводских ворот, которые, казалось, секунду назад выкрасили охрой, выбежали, неловко подбрасывая ноги, двое полицейских и немецкий солдат с автоматом. Прижав автомат к животу, солдат палил вдоль улицы. Зарево разгоралось. Володька перелез через забор, пробежал проходным двором, но в спешке не рассчитал и попал на центральную улицу, освещенную электрическим фонарем. Возле входа в кинотеатр толпились немцы. По тротуару фланировали офицеры в шинелях с меховыми воротниками под руку с разодетыми женщинами.
— Хальт! — услышал Володька. Задыхаясь, он бросился в первые попавшиеся ворота. Полицейские и немцы были уже близко. Пуля с треском отодрала длинную щепку от калитки, которую он не успел захлопнуть. Володя в отчаянии заметался по двору. Вдруг услышал негромкий голос:
— Эй, ты! Давай быстрей сюда!
Чернело полуоткрытое окно. Оттуда выглядывало круглое лицо. Блестели глаза. Рыбаков не раздумывал. Он ухватился за подоконник, почувствовал, как его втаскивают наверх, и на секунду потерял сознание. Он тут же очнулся и увидел высокого юношу, поспешно закрывавшего окно. Со двора доносились крики и выстрелы.
— Сюда! — шепнул юноша и подтолкнул Рыбакова в спину. Володька, споткнувшись о порог, очутился в кухне. Темнел открытый шкаф.
— Поместишься? — спросил хозяин дома. — Давай, давай! Обыскивать будут!..
Володя долго стоял, вытянувшись, в тесном шкафу по соседству со старыми, пахнущими нафталином вещами. Дыхание его постепенно стало ровным. Теперь он мог все обдумать. Кто этот юноша?.. Надо быстрее выбираться отсюда и бежать домой. Неужели он все-таки спасся? А склад горит! Пылает вовсю! Вот, наверно, всполошились немцы. Не погладят теперь по головке начальника заводской охраны Федьку Козлова! Мысли беспорядочно теснились. Но вот послышались шаги. Дверца открылась. Рыбаков увидел худого, высокого парня лет восемнадцати, в очках. Он держал в вытянутой руке оплывший огарок свечи:
— Вылезай! Что ты натворил? Почему они за тобой гнались?
"Я склад поджег", — хотел ответить Володя, но подумал, что в сущности совершенно не знает своего спасителя. Пожалуй, не стоит откровенничать перед первым встречным
— Из-за голубей! — быстро сообразил он. — Голубей надо было сдать в комендатуру, а я не захотел. Вот меня и потащили… А по дороге я вырвался и убежал!
Хозяин дома смотрел на Рыбакова недоверчиво и испытующе:
— Ты не врешь?
— Провалиться сквозь землю! — хладнокровно поклялся Володька.
Так познакомился Рыбаков с Женькой Лисицыным. В тот же вечер он встретился с Алешой Шумовым и Толей Антиповым. Ребята пришли вскоре после того, как Володя вылез из шкафа. Поздоровавшись и не заметив Рыбакова, скромно сидевшего на диване, они заговорили о поджоге склада. Оказалось, Антипов тоже только что побывал на заводе. Ему было поручено разведать, как охраняется электростанция, но, выполнив задание, он едва не попался немцам, которые после поджога склада прочесывали территорию. Ему с трудом удалось уйти. Анатолий был зол и одновременно восхищен смельчаком, который под носом у фашистов совершил диверсию. Он был уверен, что склад подожгли партизаны. Лисицын подождал, пока друзья выговорятся, и, подняв выше свечу, чтобы был виден Володька, торжественно сказал: