"Нужно добраться до шоссе! — размышлял Петров. — Там меня искать не станут. Но где это шоссе? В какой стороне? Вообще, как ориентироваться, когда ни к кому нельзя обратиться, а местность незнакомая? Луна же, как назло, спряталась за тучу. Темень такая, что ничего не видно в двух шагах!.. Нужно идти все-таки к станции. Если шоссе существует, оно где-нибудь должно пересечь железнодорожное полотно!" — решил наконец Петров.
Он бежал по лесу, ровно и глубоко дыша. Мысли его в это время были далеко. Припоминалась не такая уж длинная, но богатая событиями жизнь. Горем и несчастьем для других людей был отмечен его путь по земле, и здесь, в этом чужом враждебном лесу, Петров еще раз проклял судьбу, как делал уже не однажды, но когда он произносил проклятие, в его голову не пришла простая мысль, что сам он обрек себя на такую жизнь, и никто в этом не виноват, кроме него!..
Рассветало, когда Петров отыскал грейдер и зашагал по обочине, зорко глядя по сторонам. Дурманяще свеж и прозрачен был утренний воздух, ничто не напоминало о ночном происшествии. Он был уверен, что его ищут, за ним выслана погоня, но чувства до того притупились, что думать об этом не хотелось. Станция и деревня давно исчезли. Шоссе извивалось рядом с тайгой. Увидев на полосатом столбе километровую табличку, Петров вгляделся. Восемьдесят пять километров до Кузнецка. Он присел на траву и вытянул ноги.
Кузнецк! Город металлургов, крупный промышленный центр. Вот, значит, куда он забрел. Там, кажется, есть аэродром. Ну, конечно, аэродром должен быть! В самом деле, почему бы не воспользоваться самолетом?! За каких-нибудь два — три дня он оставит между собой и врагами тысячи километров!
…Захлебываясь, тарахтел мотор. Все громче, громче. Показался грузовик. Петров, как кошка, прыгнул в кусты; лежал, прижавшись к теплой земле, пока грузовик не исчез. "Голосовать?" Пусть так ведут себя другие, не столь опытные, как он! Зачем отмечать свой след? Уж лучше добраться до Кузнецка пешком! Пусть это займет больше времени, зато безопаснее.
…Он вошел в город на второй день. Только что зашло солнце. Ноги горели, лицо потемнело. Щеки, поросшие черной щетиной, ввалились. Задержался в парикмахерской, побрился. Пока мастер трудился над прической, Петров сидел в кресле, полузакрыв глаза, и наслаждался теплом. Свежий, пахнущий дорогим одеколоном, направился в центр города. Оглядев себя в какой-то витрине, решил, что необходимо, пожалуй, сменить костюм. Тот, в котором он проделал длинный путь, был вымазан в грязи, помят и привлекал внимание. Кроме того, у работников милиции имеются его приметы. Нужно не отличаться от других, раствориться в толпе.
Зайдя в какой-то подъезд, Петров пересчитал деньги. В бумажнике оказалось девять тысяч рублей. "Месяца на два хватит!" В универмаге он за полторы тысячи купил хороший, светло-серый костюм, мягкую шляпу, кожаный портфель и очки, сделавшие его неузнаваемым. После этого Петров зашел в ресторан и заказал сытный обед и бутылку коньяку. Он не боялся опьянеть. Доводилось в свое время пить и заграничные вина, и чистый спирт, и денатурат, но он никогда не терял контроля над собой. Через час Петров, пошатываясь, вышел на улицу.
…Высокий, со сводчатым потолком зал аэропорта был почти пуст. Возле стола, на котором лежали раскрытые журналы и газеты, сидело несколько пассажиров. Над окошком кассы висела большая географическая карта СССР с голубыми стрелами маршрутов. Петров улыбнулся, испытав приятное чувство облегчения. Он стоял перед картой и с восторгом глядел на нее, словно перед ним открылось вдруг окно в мир. На краях карты были масляной краской нарисованы пейзажи. На Дальнем Востоке — синие воды океана и пароход с высокой трубой, в Средней Азии — желтые пески пустыни и цепочка верблюдов, а в Крыму и на Кавказе — стройные колонны санаториев и обнаженные тела купальщиков. Синяя стрелка упиралась в бронзового человека в соломенной панаме, сидящего в плетеном кресле-качалке на берегу Черного моря. Под ногами у курортника виднелась надпись: "Адлер". Петров посмотрел на табличку цен, висевшую над кассой. Билет до Адлера стоил тысячу триста рублей. "Лечу", — повеселев, подумал он.
Когда самолет поднялся в воздух, Петров откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Кроме него, в салоне было три пассажира: две молоденькие девушки, судя по сходству сестры-близнецы, и отец, толстяк, страдающий одышкой. Девушки, очевидно, летели в первый раз и не отрывались от окон, а мужчина читал толстый журнал. Никто не обращал на Петрова внимания. И он отдыхал. Впервые за эти дни отдыхал. В Свердловске он с аппетитом пообедал, в Казани поужинал и выпил рюмку коньяку, в Москве не вышел из самолета. Перед этим городом Петров всю жизнь испытывал инстинктивный страх. Здесь сосредоточилось все то, что он ненавидел и чего боялся!
Ровно гудели моторы. Огромная скорость не ощущалась. Петров проснулся на рассвете, расправил затекшие руки и, посмотрев вниз, ахнул. Самолет летел над морем. Синяя атласная равнина простиралась до горизонта. Всходило ослепительно белое солнце. По воде легла золотистая дорожка. А слева были горы. Огромные, могучие, со снеговыми шапками. Казалось, огромный зверь прилег отдохнуть, а если пошевелится, мир рухнет… Пол провалился, море встало стеной. Самолет пошел на посадку.
— Адлер! — выглянул из кабины молодой пилот.
На автобусе Петров приехал в Сочи. В тот же день удалось снять комнату. Купив в магазине купальный костюм, темные очки и соломенную шляпу, он стал таким же, как тысячи живущих здесь курортников. Петров начал избавляться от страха. Он спал теперь спокойно и уже не присматривался ко всем прохожим. Он с удовольствием вспоминал, как удачно спрыгнул с поезда, избежал ареста в деревне, вовремя решил воспользоваться самолетом, хвалил себя за то, что выбрал именно Адлер, не зная, что поступки, которыми он так восхищался, на самом деле лишь приблизили его к гибели.
…Это случилось в воскресенье в парке на Кавказской Ривьере. Петров, только что вернувшийся с пляжа, немного расслабленный от жаркого солнца и продолжительного купания в море, сидел под полотняным тентом, в прохладной тени, а на столике перед ним стояла металлическая чашечка с пломбиром. Он лениво ел мороженое и строил планы на вечер. Решил пойти сегодня в летний театр, где выступали приехавшие из Швеции артисты варьете. Билеты он достал еще утром и теперь рассматривал программу, на которой была изображена декольтированная девица с пышной прической и круглыми кукольными глазами. Вдруг он почувствовал какую-то неловкость. Петров в первый момент даже не понял, в чем дело. Показалось, что он неудобно сидит и поэтому затекли спина и шея. Обернувшись, он увидел черные глаза, смотревшие на него в упор, не мигая.
Да, заметил прежде всего глаза, а потом уже рассмотрел, что они принадлежат молодому человеку в сиреневой майке и дешевых белых брюках. Молодой человек сидел за соседним столиком, держа в руке чашечку с мороженым. Он сжимал ее с такой силой, будто это была граната. Встретившись взглядом с Петровым, он не опустил глаза, а продолжал смотреть на него спокойно и выжидающе. В его лице не было угрозы, только внимание и некоторая доля сомнения, но когда Петров поспешно отвернулся, молодой человек поставил чашечку на стол и встал.
Мысли смешались. Петров забыл о варьете, о том, что нужно расплатиться с официантом. Он не узнал молодого человека, но шестое чувство подсказало, что на этот раз опасность не выдуманная, а настоящая. Грозная и неотвратимая!
Петров встал и, с трудом отрывая ноги от земли, направился к выходу. Так бывало во сне: хотел бежать, напрягал силы, но точно увязал в песке. Его окликнул официант, и он остановился как вкопанный, опустив руки и покорно ожидая того, чему суждено было совершиться. И когда официант, вежливо улыбаясь, подал счет, Петров долго не мог понять, чего от него хотят. А молодой человек не двинулся с места. Он стоял у стола, снова держа в руке чашечку с мороженым, и провожал Петрова спокойными, внимательными глазами.
…С этого дня начался кошмар. Петров встречал молодого человека всюду: на улице, на пляже, в ресторанах и кафе. Входя, Петров озирался, искал преследователя и почти всегда находил его. Незнакомец сидел где-нибудь в уголке, молчаливый, сдержанный.
Через несколько дней Петров привык к тому, что у него есть спутник, постоянный, как тень. Однажды, когда столкнулся с ним лицом к лицу возле остановки автобуса, растерянно улыбнулся и кивнул, точно приятелю. Но тот не ответил. Посторонился и долго, настойчиво смотрел вслед…
Петров не то чтобы примирился с тем, что его должны арестовать, а просто не думал об этом. Голова была забита другим. Днем и ночью теперь он вызывал в памяти картины прошлой жизни. Перед ним вереницей проходили люди, которых давно не было в живых. Он пытался вспомнить, где и когда встречался с молодым человеком, не сомневаясь в том, что такая встреча была и, должно быть, при каких-нибудь необычных обстоятельствах. Но вспомнить не мог, неизвестность мучила его сильнее, чем страх. Потом сообразил, что если теперь незнакомцу лет тридцать, то тогда, в сорок втором, ему было, по-видимому, пятнадцать. Значит, бессмысленно ломать голову. Полжизни минуло.
…И он стал ждать ареста. Каждый день, выходя из дому, думал: "Ну вот, наверно, сегодня!" Встречаясь с преследователем, вопросительно заглядывал в лицо, словно молил ответить: "Когда же? Когда?.." Но молодой человек молча отворачивался, чтобы через минуту последовать за Петровым по пятам.
Так прошло полмесяца. "Почему он не доносит на меня?" — думал Петров. Родилась робкая надежда. Может быть, ничего нет? Может, он заболел манией преследования и надо обратиться к врачу? Пока не появилась эта мысль, Петров не мог заставить себя пойти на вокзал, сесть в поезд и уехать. Казалось, что стоит сделать такой шаг, как сразу настанет развязка. Но теперь решил: "Хватит! Проверю. Вот если он последует за мной, тогда…"
Ночью Петров проснулся. Почудилось, кто-то стоит под окном. Распахнул рамы. Никого! В саду шелестели груши, яблони… Он постоял, вдыхая теплый солоноватый воздух. Вернувшись в комнату, начал поспешно укладывать в чемодан вещи. "Почему я ничего не предпринимаю? — спросил он себя. — Я был в каком-то гипнозе!" И он стал путать следы.