нически относился к своим новым кадрам и не верил, что с ними можно выполнить большой и трудный план, но вскоре изменил мнение, убедившись, что подростки работают не хуже иных взрослых.
По домам теперь расходились затемно. Шумов, впрочем, этого почти не замечал. Он и так дневал и ночевал в цехе.
В последнее время Семен Иванович избегал оставаться с женой наедине. Сначала он не понимал, почему, когда они вдвоем, испытывает странную неловкость, но вскоре догадался. Старый мастер бессознательно обвинял себя в том, что Алешка отстал от эшелона, и, видя тоскливые глаза Любови Михайловны, мучился от угрызений совести. Давно супруги не разговаривали, как прежде, по душам! Вот почему, узнав, что нынче ночью на Волге тронулся лед, Шумов решил после работы повести жену на пристань якобы для того, чтобы полюбоваться ледоходом, а на самом деле, чтобы поговорить об Алешке.
Услышав гудок, он вышел из застекленной конторки, где обсуждал с мастерами план текущей декады, и направился к воротам. Здесь Любовь Михайловна обычно присоединялась к нему. Но сегодня она опаздывала. Семен Иванович терпеливо ждал, рассматривая доску объявлений. Проходившие мимо рабочие приподнимали шапки. Одни, улыбаясь, подшучивали над его рассеянной, выжидающей позой, другие громко высказывали предположение, что начальник механического цеха, видимо, назначил в этом людном и неудобном месте любовное свиданье!..
Но вот все разошлись, тесный заводской дворик опустел. Встревожившись, Шумов зашагал в сборочный цех, где работала жена. Он нашел ее в углу неуютного, ярко освещенного каменного строения. Она сидела, склонив поседевшую голову над толстой стопой нарядов. Карандаш быстро мелькал в тонких пальцах. Услышав шаги, Любовь
Михайловна подняла усталые глаза, улыбнулась и шевельнула бледными губами. Гул станков заглушал голос. Семену Ивановичу пришлось наклониться.
— Ты иди домой. Я задержусь! — услышал он. —
Сменщица заболела. Придется остаться на ночь. Здесь куча неоформленных нарядов, а через два дня получка… На ужин свари овсяной каши. Хлебные карточки в нижнем ящике шкафа!.. — Она погладила мужа по рукаву и снова углубилась в работу.
Шумов понял, что ей дорога каждая минута. Но уходить одному не хотелось. Он присел в стороне на ящик, закурил и стал наблюдать за Любовью Михайловной. Усталость сделала тяжелыми веки, но усилием воли он отогнал дремоту. С нежностью и грустью смотрел Шумов на склоненное лицо жены, находя в нем новые, не замеченные раньше морщины… Он вспомнил, как радовалась Любаша, когда Алеша отлично сдал все экзамены за восьмой класс. Весь день она тогда пела, такая молодая, красивая, и даже не верилось, что у нее уже взрослый сын. Давно, давно не слышал Шумов ее песен!.. Возникла картина эвакуации, пустой город, заколоченный дом. Не надо было отпускать сына в деревню!..
Семен Иванович так задумался, что не заметил, как жена, встав из-за стола, подошла к нему. Он вздрогнул от прикосновения ее руки и сквозь гул станков разобрал голос:
— Ты иди, Семен! Спишь ведь почти!.. У меня еще работы много. Все равно не дождешься!
Посмотрев на ее бледное, усталое лицо, Семен Иванович хотел сказать, что она плохо выглядит, но почему-то не решился. Он попрощался и вышел во двор.
Было уже темно, синие фонари окрашивали строения в неестественный, тусклый цвет. Возле ворот Семен Иванович остановился, вспомнив, что один из подростков-учеников просил его как-нибудь посетить молодежное общежитие. "Вот и хорошо! — подумал он. — Пока в общежитии пробуду, и Любаша освободится!" Он был рад, что нашлось дело, которое может оттянуть возвращение в пустой дом.
Начальник цеха, кряхтя, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж деревянного, неказистого дома, находившегося на территории завода, и вошел в большую, плохо вытопленную комнату, загроможденную железными койками. В комнате было полутемно. Возле стола толпились ребята. Шумов не сразу понял, чем они заняты. Человек двадцать окружили рослого парня, который, водя карандашом по расстеленной на столе географической карте, рассказывал о положении на фронтах. Этот парень был секретарем комсомольской организации цеха.
Семен Иванович долго стоял на пороге, никем не замеченный. На кроватях он увидел еще нескольких юношей. Одни спали, иные читали, третьи писали письма или занимались. Шумов был удивлен. В Любимове он частенько заглядывал в молодежное общежитие, но ни разу не видел, чтобы подростки и юноши так спокойно и солидно вели себя после работы. Обычно в их комнате дым стоял коромыслом! Если не "забивали козла", то играли в карты, прыгали, шумели от избытка сил. А здесь? Вместо того чтобы отдохнуть, развлечься, они изучают технические справочники, учатся разбираться в чертежах, другие же слушают доклад! Молодежь, что ли, переменилась? "Нет, время теперь не то!" — ответил себе Семен Иванович и вдруг понял, вернее почувствовал, что Алешка не поехал бы в эвакуацию, даже если бы отец и приказал…
Молодые рабочие заметили начальника цеха и, окружив, засыпали вопросами. Семен Иванович не успевал отвечать.
— Наконец-то к нам зашли! Когда водопровод исправят?
— Умываться на улицу бегаем, к колонке!
— Почему комендант ни простыней, ни наволочек не дает?
— Он говорит, что война! На фронте, дескать, хуже! — громче всех закричал маленький паренек, которому на вид было лет шестнадцать. Его слова вызвали бурю.
— При чем тут война? Есть у него простыни! Он их на рынке на водку меняет! Ворюга!
— Погодите, ребята! — насилу смог выговорить Семен Иванович. — Что же вы раньше-то молчали?
На этот простой вопрос никто не смог ответить. Хлопцы смущенно переглядывались. После долгой паузы кто-то, невидимый в полумраке, несмело ответил:
— Не хотели из-за пустяков шум поднимать. Поважней дела были!
Теплая волна прихлынула к сердцу Шумова. "Эх, ребята, ребята! Цены вы себе не знаете!" — подумал он и торжественно пообещал немедленно поговорить с директором о коменданте. У него было такое решительное лицо, что ребята поверили. Крича и смеясь, они проводили его до лестницы и по очереди зажигали спички, пока он не спустился во двор.
Семен Иванович обдумал план действии. С директором, разумеется, он поговорит. Но сначала неплохо было бы заручиться чьей- нибудь поддержкой. Комендант слыл пронырой и интриганом, умеющим вылезать сухим из воды. Шумов вспомнил о человеке, с которым еще недавно был близок, — о Романе Евгеньевиче Лисицыне. Кроме дружбы, их связывало и общее горе, ведь Женька тоже отстал от эшелона, несомненно последовав примеру Алексея.
По приезде в Саратов Лисицына назначили начальником отдела технического контроля и в виде общественной нагрузки поручили еще руководить производственным обучением молодых рабочих. "То, что происходит в общежитии, как раз должно его заинтересовать!" — решил Семен Иванович. Он вспомнил, что давно не видел инженера. Поглощенный повседневными делами, он как-то не обратил внимания на то, что Лисицына не видно на заводе. "Может быть, заболел?" Шумов устыдился того, что забыл о старом знакомом, и решил сейчас же зайти в ОТК.
Еще в коридоре сквозь стеклянную дверь Семен Иванович увидел свет и обрадовался, уверенный, что застанет Лисицына. Но за столом начальника отдела сидел незнакомый пожилой мужчина в синем халате, из кармана которого выглядывала самопишущая ручка. Он поднял глаза и спокойно, без удивления, взглянул на вошедшего.
— Чем могу служить?
— Здравствуйте! — с разочарованием сказал Шумов. — А что, Роман Евгеньевич Лисицын уже ушел?
— Лисицын? — переспросил мужчина и застегнул халат, — Дело в том, что товарищ Лисицын на заводе уже не работает! Удивительно, что вы, начальник цеха, об этом не знаете! — с легкой иронией добавил он, но усмешка пропала, когда он увидел, как изумился Семен Иванович, от отступил и недоверчиво, встревоженно проговорил:
— Да нет, тут что-то не то! Как так не работает?
Новый начальник отдела вежливо объяснил, что Лисицын уволился еще в марте, по собственному желанию. Семен Иванович вышел во двор. Он решил тотчас же поделиться новостью с женой. Едва он вошел в сборочный цех, как сразу почувствовал неладное. Он увидел небольшую толпу в углу, там, где сидела за столом Любовь Михайловна. Сердце упало. "Что-то случилось!" Нелепо размахивая руками, он тяжело побежал. Любовь Михайловна лежала на полу, запрокинув голову и разбросав руки. Седые, спутанные пряди волос закрывали белое, как мел, лицо. Рядом на коленях стояла медсестра в халате и дрожащими руками набирала в шприц лекарство. Люди безмолвно расступились перед Шумовым. А ему вдруг точно что-то ударило в голову: не мог шевельнуться, не в силах был произнести слово.
— Что… с ней?!
— Сердечный припадок! — испуганно ответила медсестра. — Нужно немедленно в больницу. — Она старалась говорить деловито, но губы вздрагивали. — Плохо, что в гараже ни одной машины нет! А телефон не работает!..
Семен Иванович наклонился и легко поднял жену на руки. Голова ее упала ему на плечо. Он не почувствовал тяжести.
— Куда же вы? Постойте! — вскочила сестра, но он уже бежал к выходу, прижимая к груди бесчувственное тело Любови Михайловны. Мысли метались, все, что произошло, казалось нереальным. Он бежал и удивлялся, что несет на руках жену, а рабочие расступаются. Возникло странное ощущение, что это не он, это другой человек без шапки, с развевающимися седыми волосами, шатаясь, пересекает двор и мимо посторонившегося вахтера выбегает на плохо освещенную улицу…
Его пытались остановить, что-то объясняли, но он ничего не слышал. Краешком глаза он видел окаменевшее, бледное лицо жены и голубоватые, припухшие веки. Он был уверен, что все зависит от того, как быстро сумеет доставить ее в больницу. Задыхаясь, Шумов вышел на центральный проспект. Нужно было пройти еще несколько кварталов. Силы иссякли.
В этот момент сзади послышался автомобильный гудок. Обернувшись, Семен Иванович увидел защитного цвета "виллис" с зеленым брезентовым кузовом, поднял руку. Шофер затормозил.