— Силен конь! Где ж ты такого отхватил? Переглянувшись с Шурой, Алеша гордо ответил: — Это вам!
— Мне?
— Ну, не вам лично, а товарищу Золотареву! — поправился Леша. — Фашист на нем ездил, теперь пусть командир отряда поездит! Скажите Юрию Александровичу, коня, мол, вам ребята дарят!
— Подарочек, значит! — мужчина задумался. Но размышлял недолго. Он посмотрел на девушек и сердито сказал: — Вот что, дорогой товарищ, отвяжи этого чемпиона, и пускай идет на все четыре стороны!
— Что?
— То, что слышишь! — с досадой сказал партизан. — Я думал, вы серьезные люди, а оказывается, вот вы какие!
— Какие? — обиженно спросил Шумов.
— Легкомысленные! — отрезал партизан. — Орловский рысак ему понадобился! А то, что из-за него самого убить могли, да и всю организацию расколотить, об этом ты вспомнил? Чего молчишь?
Леша опустил голову, впервые подумав о том, как выглядит его поступок со стороны. Потупившись, он отвязал коня и все же не удержался, ласково погладил по морде и долго смотрел вслед. Ему было стыдно, но в то же время жалко, что чудесное животное, добытое с таким трудом, снова попадет к немцам!
Вернувшись на поляну, Шумов со вздохом сказал:
— Виноват, увлекся!.. Вы уж Золотареву, пожалуйста, ничего не говорите, ладно?
— Ладно, ладно! — ласково потрепал его по плечу партизан. — Садись-ка, потолкуем!
Он достал кисет, закурил и угостил Лешу, но тот отказался. Окутавшись дымом, мужчина продолжал:
— Завтра Первое мая! Готовы ли вы к встрече?
— Облава нам все спутала! — ответил Леша. — Я как раз хотел посоветоваться с товарищем Золотаревым.
— Советоваться уже некогда! — немного укоризненно возразил партизан. — Нужно действовать, времени-то осталось мало! В мешке, кроме тола, есть магнитные мины и листовки с последним сообщением Совинформбюро. Сумеете ли вы за ночь украсить дома красными флагами, заминировав их, чтобы немцы обожглись и не могли сорвать?
— Попробуем! — с загоревшимися глазами ответил Алешка, но, взглянув на строгое лицо мужчины, твердо прибавил: — Будет сделано!
— Вот так-то лучше! И листовки нужно расклеить. Справитесь? Достаточно у вас людей?
— Достаточно.
— Ну вот и все! — встал партизан и обратился к Зине: — Пойдем, товарищ Хатимова! Это что же, сестренка твоя, значит? И она в подпольщицах состоит?
— А как же! — сказала Зина. — У меня еще и вторая сестра есть, Тоня! И она на печи не отлеживается! Такая уж наша фамилия!
— Молодцы! — похлопал ее по плечу посыльный, снова пристально разглядывая Алешку. — Выходит, молодость геройству не помеха! Что ж, прощай, брат, вот не знаю, как зовут-то тебя. Очень рад, что познакомился!
— Алексей, — ответил Шумов. — А вас?
— Сергей. Что-то я тебя не припомню. Ты, наверно, не любимовский?
— Как же не любимовский! — по-прежнему улыбаясь, сказал Леша. — Родился здесь! Шумов моя фамилия!
— Семена Ивановича сынок! — горячо пожал Алешину руку партизан. — Да, твой отец может гордиться! Вот что значит наша, рабочая кость!
— До свиданья, ребята! — сказала Зина. — Мы торопимся. Желаем вам успеха!.. Леша, передай, пожалуйста, привет Тольке! Как он там себя чувствует?
— Вполне прилично! — ласково ответил Шумов. — Послезавтра я его самого сюда пришлю. Соскучилась, небось?
— Глупости! — покраснела Зина и обняла Шуру, которая так ничего и не успела ей сказать. — Прощай, Шурик! Поцелуй Тоню и мамочку!
— Ладно! — отвернулась девушка, украдкой смахнув слезу.
Наконец расстались.
Солнце стояло уже высоко, когда Алексей и Шура вернулись в город. Всю дорогу девушка молчала. Словно сговорившись, оба не упоминали о том разговоре, который был прерван появлением связных. Алеше было неловко, он избегал смотреть на подругу. Возле калитки Шура обернулась и грустно проговорила:
— Я не жалею, что промолчала! Лучше пусть Зина пока не знает, верно, Лешенька?.. Почему ты не отвечаешь?
— Что? — словно опомнившись, переспросил Шумов.
Он был встревожен, сам не зная отчего. Возникло ощущение, что допустил грубую, непростительную ошибку. Нахмурившись, юноша припоминал все сегодняшние поступки. Ну да, стащил этого коня!.. Нет, из-за коня не стоило бы волноваться! Ведь обошлось благополучно. Значит, было еще что-то? И вдруг в памяти всплыло чисто выбритое лицо незнакомого партизана. Очень не нравился Алешке этот человек! Он совсем не похож на спокойного, сдержанного Посылкова. Проявил странное любопытство! Хотел во что бы то ни стало узнать Алешину фамилию… И узнал! Шумов вздохнул. Ни в коем случае не следовало сообщать фамилию! Ведь, недаром Золотарев велел придумать условные клички!..
— О чем ты задумался? — спросила Шура и вдруг прибавила: — А симпатичный этот дядька, правда, Алешка?
— Какой дядька?
— Да партизан! Добродушный такой, но, видно, опытный! Выругал тебя за лошадь… А потом все-таки простил!
— Значит, он тебе понравился? — с надеждой спросил Леша, подумав: "Чепуха все! Золотарев не пришлет случайного человека!"
— Очень понравился! — ответила девушка. — Ты куда теперь, Лешенька? Может, зайдем к нам? У нас пока безопасно…
Мешок с минами и листовками спрятали за печку. Тоня сказала:
— Времени терять нельзя! Нужно поскорей кумача достать или простыней и приготовить флаги. Я схожу к знакомым девочкам. И к бабушке твоей, Леша, ладно? У нее наверняка найдется простыня!
Тоня не могла оставаться без дела. Стоило на секунду опустить руки, как глаза наполнялись слезами. Когда утомляла себя работой, немного затихала боль утраты…
— Ступай! — кивнул Алексей. — Только будь осторожна, не попадись тому полицаю, который в облаве участвовал! Если он тебя узнает, будет плохо… И еще, Тоня, раз уж ты идешь, разыщи Тольку и Женьку. Они мне нужны.
Вечером в доме Хатимовых собрались комсомольцы. Закипела работа. Девушки гладили влажные, еще не просохшие простыни, которые удалось выкрасить в красный цвет, приготовив краску из разных растений и луковой шелухи, по рецепту бабушки. Елизавете Ивановне этот секрет был известен очень давно. Еще в тысяча девятьсот шестнадцатом году, когда помогала Ивану Кондратьевичу готовиться к маевке, муж рассказал, как красить полотно для флагов… Ребята тоже не сидели без дела. Антипов укладывал листовки в тонкие, аккуратные пачки — по двадцать штук в каждую, а Женя и Алексей возились с минами. Настроение у ребят и девушек было торжественное. Время от времени Женя выходил на улицу и, возвращаясь, сообщал:
— Полицаев в городе- ужас сколько! На каждом углу торчат!
— Что ж! — отвечал Антипов, обматывая полотнище флага вокруг живота. — Тем хуже для них! Подорвутся они на моих минах, вот увидите!
В полночь все было готово. Ребята по одному выбрались из дома. Алексей, Женя и Толя должны были развесить по городу флаги, а девушкам поручили расклеить листовки. Тоня и Шура засунули пачки листовок за пазуху и стали толстыми и неуклюжими. Алешка с сомнением оглядел их и покачал головой:
— Ох, девочки, будьте, пожалуйста, осторожны! Вид у вас того… Подозрительный! Лучше бы взяли меньше, вернулись лишний раз!
— Ну, нет! — сердито ответила Тоня. — Вообще за меня не беспокойся!
Анатолий пробрался в центр города, но вскоре понял, что тут нечего даже думать развесить флаги. Немцы и полицейские дежурили у ворот, расхаживали по мостовой. Он попытался взглянуть на площадь, но вынужден был быстро юркнуть в проходной двор, так как едва не наткнулся на патрульных. Тогда Толя лег в густую траву, росшую под забором, и задумался. Как быть? Ясно, что полицаи уйдут до утра. Они тоже по-своему приготовились к празднику. Значит, отступить, ничего не сделав?
Но тут в голову Антипова пришла дерзкая мысль. Нужно прикрепить флаги на крышах полиции и комендатуры! Это решение, казавшееся легкомысленным, было совершенно правильным! Толя верно сообразил, что патрульным в голову не придет охранять такие здания, как полиция, к которой даже днем местные жители боятся близко подходить.
Обогнув переулками площадь, он очутился возле комендатуры. Каменная арка была разрушена, столетние дубы, украшавшие аллею, вырублены, чугунная ограда сломана.
Антипов поправил под телогрейкой тяжелый сверток с минами и пополз по безлюдному пустырю. Он полз очень долго, устал, вспотел, а дом, казалось, был все так же далеко. Толе вдруг вспомнилось, как он шел сюда летним теплым вечером двадцать первого июня прошлого года… Его тогда не приняли в комсомол из-за этого мерзавца Иванцова, который теперь расхаживает в фашистской форме. Как Анатолий был расстроен и подавлен, а теперь он ползет в здание, где помещался горком чтобы водрузить на нем советский флаг…
Сняв сапоги, Анатолий по водосточной трубе взобрался на крышу и, стараясь не греметь железом, прикрепил знамя и мину к слуховому окну. Ветер тотчас же вырвал из рук полотнище, и оно взвилось кверху, словно хотело улететь. Древко напряглось и трепетало, как струна. Полюбовавшись знаменем, Антипов тем же путем спустился вниз и ползком выбрался на улицу. Но тут произошло несчастье.
Прежде чем скрыться в переулке, Толя еще раз оглянулся и подумал, что утром фашисты будут взбешены. А того, кто захочет сорвать флаг, ждет смерть! Вот это будет первомайская иллюминация!.. Он хотел уже нырнуть в проходной двор, но лицом к лицу столкнулся с полицейским. Тот был высок ростом, худощав. Немецкая шинель едва доставала до колен. На рукаве белела повязка.
— Куда? — схватил Толю за плечо полицай. Юноша вырвался, но на помощь к полицаю подоспела группа немецких солдат.
— Кто такой? — спросил полицай, осветив Толю электрическим фонарем. Зажмурившись, Антипов жалобно ответил:
— Я живу недалеко… Мамка у меня заболела, я к врачу бежал! Пустите меня, господа солдаты, плохо ей! Помереть может!..
— Какой врач, что ты врешь? — сердито спросил полицейский, а второй прибавил:
— Да что с ним разговаривать! В участок его, подлеца!
— Не надо, господа солдаты! Пожалейте, господа! — пронзительно закр