— Что же это? О господи!..
Его грубое жесткое лицо стало серым. Но тут в подвал заглянул Дорошев и свирепо крикнул:
— Долго вас ждать?!
Ольга Васильевна умерла в ту же ночь. Утром ее тело и тело мальчика Иванцов распорядился выдать родственникам, если таковые найдутся. Он не хотел возиться с похоронами. Соседке, которая пришла за умершими, в полиции сообщили, что мать и сын Кругловы заболели сыпным тифом, их отправили в тюремный лазарет, где они и умерли.
…Очнувшись, Круглов несколько секунд лежал с закрытыми глазами. Он сразу все вспомнил, но не шевелился, пытаясь убедить себя, что видит страшный сон. Резкая боль в неловко подвернутой руке заставила его застонать. Он медленно встал, подкрался к гробу. Соседки в комнате не было. Круглов наклонился и прикоснулся рукой к лицу жены. Оно было холодным и твердым. Инженер отдернул руку.
— Оля! — шепотом позвал он. Показалось, у женщины дрогнули веки… Нет! В воздухе носился сладковатый запах тления.
Круглов полез в карман за платком, но вместо платка вынул пачку денег. Несколько марок, колыхаясь, упали на пол. В голову пришла странная мысль. Он с ужасом отбросил деньги. Те закружились в воздухе.
Две тысячи оккупационных марок заплатил Иванцов за смерть его жены и сына! Две тысячи!.. За две жизни!
С грохотом покатилась табуретка. Вползали сумерки. Снова появились голоса, отчетливо твердившие: "Предатель! Женоубийца!" Круглов заткнул пальцами уши, но голоса звучали в мозгу, от них нельзя было скрыться. Он выбежал в коридор, натыкаясь на стены и опрокидывая горшки. "Предатель! Убийца!" — гремело в темноте.
Тогда Круглов сорвал с себя ремень, захлестнул за балку и встал на табуретку. Руки тряслись от нетерпения. Сейчас он, наконец, избавится от этих проклятых голосов, не будет их слышать.
Круглов сделал петлю, просунул голову и ногой оттолкнул табуретку. Но голоса не умолкли. Они звучали теперь, как громовые раскаты: "Сына убил, сына, сына, сы-ына!.." Инженер слышал их до последней секунды, пока был жив.
ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
Советские войска готовились к наступлению. Срочно было нужно взять "языка", желательно офицера, хорошо осведомленного о планах своего командования. Такая задача была поставлена перед армейской разведкой, но параллельно должны были действовать и партизаны.
В этот период любимовские комсомольцы являлись неотъемлемой частью отряда. Им поручались сложные и ответственные задания. Организация разрослась и объединяла в городе около сорока юношей и девушек, активно боровшихся с оккупантами. Кроме того, в окрестных селах и деревнях успешно действовали созданные по заданию подпольного горкома партии боевые ударные группы.
За девять месяцев у подпольщиков не было ни одного провала. Это в какой-то степени усыпило их бдительность. Золотарев все больше беспокоился и каждый раз передавал Шумову, чтобы тот строго следил за соблюдением конспирации.
Встретившись в последний раз с Толей Антииовым, Зина сообщила, что штаб отряда и подпольный горком партии поручили комсомольцам достать "языка".
— Этому придается очень большое значение, ты понимаешь? — сказала Зина. — Вы должны выполнить задание как можно быстрее. Лучше всего сегодня ночью!..
— Ладно! — ответил Толя. — Я скажу Алешке… Они были одни на поляне. Солнце зашло, и край неба был багровым, словно предвещая бурю. Прощаясь, Зина крепко поцеловала Анатолия и заплакала.
— Мне так тяжело! — прошептала она. — После смерти мамы… Я такая одинокая! Я не могу больше жить без тебя, Толенька!
Он обнимал девушку, сумрачно глядя вдаль.
— Успокойся! — сказал он наконец, поворачивая к себе ее мокрое лицо и своим платком вытирая ей глаза. — Уже немножко осталось. Я слышал, наши наступают. Правда это?
— Правда! — кивнула Зина.
— Ну вот! И нам не надо будет прятаться! — мечтательно сказал Антипов. — Я опять на завод пойду, Алешка с Женькой — учиться! Мы поженимся… Самое трудное-то уже позади!
— Грустно мне отчего-то! — тоскливо сказала Зина. — Вот чудится, что мы больше не увидимся, и ничего не могу с собой поделать!
— Глупенькая, мы еще седыми старичками сюда придем, вспоминать будем, как наша любовь начиналась! — ласково погладил ее по волосам Анатолий.
…Но это действительно была их последняя встреча!
Вечером в сарае у Алешки собрались члены штаба. Тоня молчала, пока ребята спорили, обсуждая, как похитить и переправить в лес фашистского офицера, а когда настала тишина, девушка сказала:
— Мне кажется, что мой план получше вашего!
— Неужели получше? Ну, тогда говори! — потребовал Женька, раздосадованный тем, что его собственные предложения отвергнуты. Он недоверчиво посмотрел на Тоню — что хорошего может придумать девчонка! — и прибавил: — Давай, давай! Чего же ты ждешь?
— Жду, пока ты замолчишь! — спокойно ответила Тоня и, когда погас смех, продолжала: — План у меня простой. Мы должны захватить оберста Биндинга, который в нашем доме живет!
— Оберста?! — присвистнул Лисицын. — Ну, это ты, однако, того!..
— Может быть, сначала выслушаешь? — вежливо осведомилась Тоня. — Знаете, ребята, сперва мне самой эта мысль показалась немножко несерьезной. Все-таки действительно полковник! Адъютант новый, Зингер, от него ни на шаг не отходит. Он и пешком-то почти не передвигается, больше на машине ездит. Но потом подумала и решила, что мы сможем его добыть!
— Каким образом? — сдержанно спросил Алешка, которому явно понравилось начало Тониной речи. — Это реально?
— Это вполне реально! — горячо ответила девушка. — Вы помните, я рассказывала, что как-то Биндинг пригласил меня в ресторан "Метрополь"? Ну вот, я ему ответила сначала по-русски, об этом вы знаете, а потом по-немецки. Поблагодарила и сказала, что надеюсь когда-нибудь воспользоваться его любезностью.
— Не думаю, чтобы ему было приятно вспоминать свое приглашение! — засмеялся Женька. — Под Москвой-то фрицы-тю-тю! В штаны наложили! Какой уж там "Метрополь"!
— Ребята, если Лисицын будет безобразничать, я уйду! — возмутилась Тоня. — Может он выражаться поделикатнее или нет?
— А что! — с озорным видом сказал Алешка. — Они ведь, Тоня, и в самом деле наложили! Что тут поделаешь? — Он засмеялся.
— Фу! Вы прямо стали невозможные! — махнула рукой Тоня и улыбнулась. — Словом, я сейчас же пойду к Биндингу и скажу, что если ему уж так хочется повести меня в ресторан, то он может не дожидаться, пока немцы возьмут Москву, а осуществить свое намерение здесь, в Любимове! Я заявлю, что давно мечтаю побывать в немецком ресторане. Думаю, он согласится!
— Ну и что из того? — удивился Шумов. — Что-то я не совсем улавливаю!
— В ресторане-то к нему и вовсе не подступишься! — пожал плечами Лисицын.
— Ну и что же? — прищурилась Тоня. — Поужинать ведь там можно? А нам больше ничего не требуется! Мы сядем за тот столик, который обслуживает Римма Фокина. Пока я буду любезничать с оберстом, кто-нибудь из вас пусть сбегает к Лиде Вознесенской и попросит Двадцать таблеток люминала. Это очень сильное снотворное средство. Таблетки нужно заранее передать Римме. Фокина за ужином незаметно добавит люминал в вино Биндингу и Зингеру. Как только они выпьют, я сейчас же пожалуюсь, что худо себя чувствую, и запрошусь домой. По дороге в машине Биндинг и адъютант уснут как мертвые. Возле нашего дома шофер затормозит, ну, а дальше уж вы будете действовать! Можно даже прямо на машине отвезти генерала к реке! Он будет как бревно, не пикнет, хоть волоком по земле его тащи! Вот и все! — Тоня откинула голову и посмотрела на ребят, чьи лица выражали откровенное восхищение. Даже неисправимый скептик Лисицын признал, что Тонин план остроумный и смелый.
— Крепко закручено! — с удовольствием сказал он.
— Слишком сложно! — пробормотал Алешка. — Малейшая непредвиденная случайность может все испортить, и тогда мы непременно влипнем.
— Волков бояться — в лес не ходить! — возразил Толя. — Как хотите, ребята, мне это дело нравится!
— Ну еще бы, оно как раз в твоем вкусе, — сдался Шумов. — Ладно, товарищи! Будем считать, что план Тони принят! Давайте не терять времени. Я пойду к Лиде, она сейчас, наверно, в госпитале, а ты, Тоня, ступай домой, тебе же еще переодеться, наверно, нужно?
…Больше всего Хатимова боялась, что оберста не окажется дома. Но он сидел в комнате и слушал радио. По дому разносились звуки фашистских фоксов и танго. Шура с удивлением смотрела на сестру, которая достала из чемодана самое лучшее шелковое платье, купленное до войны, в тот год, когда Тоня поступила в институт, и, пристроив на кровати осколок зеркала, принялась расчесывать волнистые, темные волосы. Ни слова не говоря сестре, она надела платье, тщательно завязала бант и, расправив на пальцах шелковые чулки, целый год про- лежавшие в чемодане, стала проверять, не спустилась ли петля.
— Ты куда-нибудь хочешь пойти? — не выдержала Шура.
Не ответив, Тоня с мрачным и решительным видом натянула чулки и всунула ноги в туфли.
— Ну как? — спросила она, подбоченясь и поворачиваясь кругом. — Ничего?
— Красивая ты! — восхищенно вздохнула Шура. Она сказала это совершенно искренне. Видя каждый день сестру с гладко причесанными волосами, одетую в черное узкое платье и сапоги, Шура была теперь удивлена, поняв, что Тоня может быть совсем другой, удивительно женственной, привлекательной и юной.
— Поцелуй меня, Шурка! — попросила Тоня. — Мне сейчас будет очень трудно! Очень!
— Понимаю! — прошептала девушка, обнимая сестру. — Иди! Я ни о чем не спрашиваю! Желаю удачи!
— К черту! К черту! — улыбнулась Тоня на пороге…Потом, вспоминая все, что произошло в этот вечер, Тоня не могла поверить, что вела себя так мужественно и решительно, проявила столько находчивости и здравого смысла. Девушка, поеживаясь, закрывала лицо руками, и сердце ее билось сильнее от страха, который был пережит ею в ту ночь. Но тогда, в ресторане, она не боялась, просто некогда было бояться, хотя положение возникло отчаянное. Все с самого начала пошло не так, как предполагала Тоня.