— Напрасно ты мне не веришь! Сегодня вечером мы возьмем эти медикаменты!
— А как насчет часового? — прищурилась Галина.
— О часовом я позабочусь сама! — храбро сказала девушка.
Оправдывая свое решение, Лида подумала, что все равно работать в таких условиях больше невозможно. Какой же она руководитель подпольной группы медработников, если медработники ей не верят! Нужно поддержать свой авторитет!..
Часовой сменялся в одиннадцать часов вечера. Лида давно придумала способ без шума избавиться от него. Она достала из пакетика бертолетову соль и, воображая, что это синильная кислота, всыпала щепотку в четвертинку водки, которую принесла из дому. В десять часов Вознесенская зашла к Демченко, которая готовилась запереть аптеку, и сказала:
— Быстренько сложи наиболее дефицитные препараты в мешок и стой у двери! Я тебя позову!
— А как же мы пройдем мимо часового?
— Не беспокойся об этом! — ответила Лида. Она отыскала в палате Никитину и, отведя ее в сторону, прошептала:
— Сейчас я дам часовому синильную кислоту. Ты оденься и жди во дворе! Я выйду вслед за тобой! Демченко пронесет по коридору мешок, передаст нам, а сама тут же вернется в госпиталь и будет вертеться на глазах у немцев, чтобы ее не заподозрили. А мы отнесем медикаменты в надежное место! Ты меня поняла?
— Поняла! — помолчав, сказала Галина. — Смотри, если ты!.. — Она не договорила, но взгляд был достаточно выразительным.
После этого Лида приступила к выполнению основной части своего плана. Она положила в сумку, которую всегда носила с собой, завернутую в газету четвертинку, и направилась к выходу. Часовой загородил дорогу и потребовал показать, что в сумке. Он обыскивал так всех русских сестер и врачей каждый вечер. На это и рассчитывала Лида. Сделав вид, что очень опечалена, она попросила:
— Пропустите меня, господин солдат! Я вас очень прошу!
Но часовой уже заглядывал в сумку. Он вытащил бутылку и посмотрел на этикетку.
— Ого! — с удовлетворением сказал немец. — Шнапс! — И без лишних разговоров спрятал четвертинку в карман. Сердце у Лиды вздрогнуло от радости, однако она не подала вида и продолжала упрашивать солдата, чтобы тот вернул водку. Часовой важно поднял палец и произнес по-русски:
— Воровство есть плёхо!
— Ну ладно, вы меня простите, я больше не буду! — сказала Лида и вышла во двор. Возле ворот разыскала Никитину и шепнула:
— Подождать надо, пока он отхлебнет! Одного глотка достаточно! — Галина покосилась на Лиду, но ничего не сказала. "Какая же ты упрямая! — подумала девушка. — Но, погоди! Теперь я сумею тебя убедить!"
Когда по ее расчетам прошло достаточно времени, Лида вошла в госпиталь и побежала в то крыло, где находилась аптека и где стоял часовой. Выглянув из-за угла, она увидела немца. Он сидел на табурете, уронив голову, с закрытыми глазами. Решив, что часовой мертв, Лида постучала в аптеку. Выглянула бледная Ирина.
— Давай! — сказала Лида.
Взвалив мешок на плечо, Демченко выскользнула в коридор. Сзади мешок поддерживала Лида. Но часовой, разумеется, был жив. Ему ничего не сделалось от растворенной в водке бертолетовой соли. Опьянев, он просто немножко вздремнул. И когда, проходя мимо него, Ирина скрипнула половицей, немец вскочил. Девушки были так потрясены, что слова не могли вымолвить. Они стояли и тупо смотрели на воскресшего солдата. А тому спросонья, очевидно, показалось, что перед ним не две девушки, а по крайней мере целый партизанский отряд. Он поднял автомат и в упор выпустил длинную очередь. Демченко, застонав, выронила мешок. Отовсюду сбегались немцы… Никитину схватили на крыльце, куда она поднялась, чтобы узнать, почему так долго не идет Лида.
И когда их, избитых и окровавленных, вели по двору, чтобы посадить в стоявшую у ворот черную машину, куда уже швырнули бездыханное тело Ирины, Галя с жгучей ненавистью посмотрела на Лиду и звонко крикнула:
— Паскуда! Ах, какая же ты паскуда!
— Что ты, что ты! — прошептал доктор Соболь, которого подталкивали прикладами два немца. — Зачем ты ее так? Она не виновата!
— Вас обманули, доктор! — всхлипнула Галина. — Она всех обманула! Провокатор! Полицейская шлюха! Тьфу! — Женщина плюнула Лиде в лицо.
А Лида была словно каменная. Она даже не вытерла плевок. Она молча залезла в машину, покорно выслушивала оскорбления и не пыталась оправдываться. Лида силилась понять, как могло случиться, что часовой оказался жив? Значит, он не выпил? Но почему тогда он уснул?
Девушку охватило оцепенение. Она безучастно сидела на полу в темном кузове, подпрыгивая от толчков, с равнодушным, отсутствующим видом вылезла, когда ее вытолкнули, и вслед за Никитиной и Соболем поднялась по белым каменным, чисто вымытым ступенькам.
Она узнала то место, куда их привезли. Их привезли в гестапо, которое помещалось в здании индустриального техникума. Стены в коридоре были исписаны фамилиями студентов, а в комнатах висели черные доски… О тайной полиции в городе рассказывали страшные вещи. Говорили, что люди, попавшие сюда, мечтают о смерти, как об избавлении. Лида вспомнила об этом, но осталась равнодушной. Она немного пришла в себя лишь в камере, когда захлопнулась дверь и настала напряженная, жуткая тишина. Тогда девушка бросилась на цементный пол и беззвучно зарыдала, кусая губы, чтобы никто ее не услышал. Нет, не свою судьбу она оплакивала. Ей было неважно, что ее арестовали и, быть может, станут мучать, а потом убьют! Это как-то отошло на второй план. Лида вспоминала ненавидящий взгляд Галины и страдала оттого, что не только не удалось ее переубедить, а наоборот, теперь она до смерти будет проклинать Лиду и умрет, уверенная, что та ее предала! Сознавать это было очень страшно. Так страшно, что Лида лучше вытерпела бы любые пытки.
Девушка не знала, что делается за пределами камеры. Она была отрезана от мира. Окон не было. Под потолком тускло мигала крохотная лампочка под проволочным колпачком.
Изредка в коридоре слышались шаги, звенели ключи, хлопали двери, а иногда откуда-то издалека, словно из-под земли, раздавался вдруг протяжный, нечеловеческий вопль. Лида, холодея, зажимала уши.
Сначала она со страхом ждала того момента, когда вызовут на допрос. Лида не строила иллюзий относительно своей судьбы и была уверена, что ее обязательно станут избивать и допытываться, с кем она связана и кто давал задания. И, стараясь подавить ужас, Лида мысленно клялась, что под самыми мучительными пытками не скажет ни слова.
Но время шло, никто не приходил, и постепенно неизвестность и неопределенность начали тяготить девушку. Теперь уже хотелось, чтобы поскорей все прояснилось. В глубине сознания теплилась мысль, что там, на допросе, она встретится с Галиной и будет вести себя так мужественно, что Никитина поймет свою ошибку. Лида мечтала о пытках, которым подвергнут ее в присутствии Гали, как о счастье… Но судьба не подарила ей даже такого счастья!..
Она задремала и не слышала, как открылась дверь. Вошли два немца в черной форме с серебряными молниями на воротниках мундиров. Один с размаху ударил девушку ногой в грудь. Вскрикнув, Лида вскочила. Увидев эсэсовцев, она гордо подняла голову и вышла в коридор.
Ее вывели во двор. Здесь стояла черная машина с брезентовым верхом. "Куда они хотят меня везти? — мелькнуло у Лиды. — Разве не будут допрашивать?" Немцы схватили ее под руки и втолкнули в машину. Девушка упала на пол, потом села. Рядом на скамейке, сжав руками автомат, покачивался солдат.
Автомобиль, переваливаясь с боку на бок, несся по пустынным улицам. Была глубокая ночь. "Может быть, меня везут на расстрел?" — подумала Лида. Она хотела выглянуть в щель, посмотреть, куда они едут, но немец молча ударил ее прикладом по спине. У Лиды внутри как будто что-то оторвалось. Со стоном она опрокинулась на спину, скорчилась и не сразу смогла вздохнуть.
Она вспомнила о Дмитрии, и ей мучительно захотелось увидеть его. Последняя встреча была дней десять тому назад. Он забежал на минутку, сказал, что очень спешит, поцеловал Лиду и намекнул, что скоро та узнает новость, которая ее удивит, а может быть, и обрадует… Девушка не успела расспросить. Иванцов как будто избегал оставаться с нею.
Когда он ушел, Лида задумалась. "Наверно, — пыталась она отгадать, — есть хорошие известия с фронта!" И решила, как только придет Иванцов, рассказать о своей связи с комсомольским подпольем! "Пусть узнает, что я так же, как и он, работаю для победы!" Но Иванцов больше не приходил…
Скорчившись от боли, Лида представляла, как Дима, узнав об ее гибели, будет горевать! Ведь он так любит ее! Лишь бы сам дожил до победы! У него такая сложная и опасная работа! Каждую минуту ходит, словно по лезвию бритвы!.. "Пускай я умру, но ты живи и будь счастлив, милый мой!" — прошептала девушка.
Машина остановилась. Мотор умолк. Лида с трудом поднялась на ноги и спустилась на землю. Автомобиль был окружен солдатами и полицейскими. Перед Лидой черной массой возвышался двухэтажный дом, белело высокое каменное крыльцо. Из окон сквозь шторы пробивался желтый свет. Лида узнала здание городской полиции и удивилась. Зачем ее сюда привезли?
Спотыкаясь от слабости и волнения, она поднялась по ступеням на второй этаж. Ее ввели в большую ярко освещенную комнату. У окна стоял обер-лейтенант Иванцов. Он разговаривал с немцем в черной форме и не обернулся, когда вошла Лида. Девушка не могла глаз оторвать от Дмитрия. Шевельнулась неясная надежда. Может быть, это он устроил, что ее привезли сюда? Может быть, решил спасти?.. Стало трудно дышать.
Догадка Лиды была правильной. Но она не знала, сколько усилий пришлось затратить Иванцову, чтобы вырвать ее из рук гестапо.
Случайно услышав об аресте Вознесенской, он ужаснулся. Ему было хорошо известно, что в тайной полиции с арестованными не церемонятся, как, впрочем, и в полиции явной. Кусая губы, обер-лейтенант бегал по кабинету и искал способ выручить девушку. Она, словно наяву, представала перед ним — окровавленная, избитая, умирающая, от этих картин волосы вставали дыбом. Пока Иванцов пытался найти выход из положения, в полицию привезли арестованных комсомольцев. Он отправился взглянуть на них, вошел в камеру, и