– Куда впрягаюсь? – натурально опешил сыщик.
– Ну как… она заверяет, будто знает, кто убийца.
– Что-о-о-о?!!
– А ты не в курсе? – искренне удивился Ханькин. – Я думал…
– Саша!! Чего ты там думал, мне начхать! Что Дуся о себе думает?!
– Дуся ничего не думает, – хмыкнул капитан, – она адвоката до инфаркта доводит. Донецкий звонил мне чуть ли не из палаты интенсивной терапии. Но на эксперимент согласен. Чем-то его девочка добила. В полном смысле.
– Да что она там о себе возомнила?! Сыщица недоделанная!!
– Она, Паршин, Закревскую просит на эксперимент вызвать, – спокойно, где-то даже весело оповестил Ханькин. – Причем – обязательно. Мол, без любовницы Котова ей, Дусе, никак нельзя.
В голосе Ханькина слышалась уже не только веселость, но и ехидство, одобрение резвой девочки с приличной дозой недоумения по адресу Паршина.
– Как я понимаю, ты, Саша, сам не сильно в курсе, – ввернул Олег.
– А ты? – не остался в долгу капитан. – Начальник маленьких девочек…
– Я тебе перезвоню.
Загоняя в пену нового, но верного «мерина», Паршин примчался к Евдокии.
Та, показалось, собралась вести переговоры через порог. Сыщику пришлось нахально протиснуться в квартиру.
Евдокия, скрестив руки на груди, смотрела на Командира хмуро и выжидательно. Переобуть ботинки не предлагала, в комнату не позвала и чаю не налила.
– Ну? – грозно сказал Олег. И картинно распахнул дубленку на пылающем жаром теле.
В короткое начальственное «ну» Паршин вложил максимально много смысла. В «ну» прозвучали: толика угрозы, внушительная порция ожидания развернутого ответа, обещание обязательной выволочки за самодеятельность, отеческое беспокойство и намек на возможное сотрудничество. Сегодня вообще был день всеобщей недосказанности и многозначительности.
Евдокия призрела все в целом – и недосказанность, и многозначительность.
– Паршин, – сказала, глядя на дверной косяк. – Не путайся под ногами. Дай дело сделать без твоих советов.
Смелое заявление лишило Командира речи. Сыщик так задрал вверх брови, что те почти ушли к кромке роста волос.
– Так, значит, дело обстоит? – не отступая от выбранной намекательной манеры, высказался Командир.
– Значит, так, – подтвердила Евдокия.
– Не хочешь, значит?
– Не хочу.
– И почему?
Поднятое к уху плечико Евдокии намекнуло на нежелание вербального контакта.
– Не заиграешься?
– Попробую не заиграться.
– А может быть, хотя бы намекнешь, что собираешься делать?
Дуся перестала терзать взглядом дверной косяк, прицелилась в паршинскую переносицу и сказала сдвинутым командирским бровям:
– Олег, ты обладаешь теми же исходными данными, что обладала и я. Все ключевые слова сказаны. Картина прорисована. Включи голову и поработай сам.
Дуся говорила непривычно заносчиво и резко, но в голосе все же проскальзывал не скрывшийся от Олега страх. Растерянность и напряжение. Евдокия напоминала человека, отважившегося назавтра сделать первый прыжок с парашютом.
– Уходи, Олег. – Евдокия никогда не думала, что может вот так запросто выпроваживать мужчину, в которого влюбилась, как в защитника. В глазах упряталась мольба: уходи, Олег, уходи, пожалуйста!..
В чем заключалась тайна просьбы, сыщик не разобрался даже на улице. Когда сидел за рулем стоящего на приколе «мерседеса» и незряче смотрел в ветровое стекло, на которое налипали крупные снежинки; снег валил со всех сторон, дворники тоскуют, проклинают зиму и готовятся ломать спины и лопаты…
«Надеюсь, она понимает, что делает», – подумал Паршин и завел двигатель.
Он уже достаточно узнал Дусю, чтобы предположить в каждом ее шаге хорошую продуманность. Как ни молода и порой наивна девчонка, голова у нее работает.
«Может быть, она не хочет, чтобы возможная неудача затронула меня… Может быть, боится вновь увязнуть в спорах и потерять решительность…»
Так и не остановившись на каком-то определении, Паршин поехал домой.
* * *
Опять суббота. Опять никто не возражал против работы в выходной. Этому очень поспособствовали не только широкие связи старшего Котова и легендарного адвоката Сергея Яковлевича, но и категорическое заявление мадам Закревской – она может освободить только этот день. Следователь Павлов понимал, что вместо реконструкции готовится какой-то форменный бардак и даже каверза, но адвокат Донецкий, еще вчера катавший под языком горошину нитроглицерина, сегодня выглядел вполне-вполне. И Павлов подозревал в том руку Евдокии.
Неизвестно, чем так обаяла девчонка монстра от адвокатуры, Диме удалось подслушать только тихие увещевания Землероевой: «А я вас уверяю, Сергей Яковлевич, у нас все получится, не может не получиться, другого выхода нет». За полчаса до реконструкции Дуся пыталась передать эту уверенность и самому Павлову. Выловила следователя на пожарной лестнице в момент перекура – все ждали запаздывающую Жанну Генриховну, – и долго, вцепившись в пуговицу пиджака, умоляла «не вмешиваться, даже если что-то не понравится, иначе все пойдет насмарку…».
Чего там насмарку и что может не понравиться – не объяснила. С содроганием души Павлов ожидал бардака и постоянного вмешательства в ход процесса.
Бесчувственное тело Юли изображал манекен в футболке и джинсах. Всех прочих Дуся попросила через следователя одеться в точности как было в четверг. На Ядвиге были обтягивающие слаксы и водолазка с бусами до пупа. Рощин выглядел похоже, но без бус: тесноватые джинсы и лазоревый обтягивающий джемпер. Татьяна в миленьком домашнем костюмчике – туника, майка, брючки. Леонидов в хороших брюках и пышном вязаном джемпере с напуском. Валик в беспечных джинсах, зияющих прорехами. Особенно занимательно эти прорехи смотрелись на фоне приличного домашнего костюма дедушки: английский стиль, мягкий фланелевый пиджак с атласными лацканами. Ольга Марковна поддерживала стиль мужа хорошим домашним платьем с кружевом у ворота.
Хоть и не молодая, но дивно холеная (читай: прооперированная) платиновая блондинка Закревская приехала в строгой брючной паре почти похоронных расцветок – черничный, с бежевыми кантами по швам. За ходом реконструкции (чаще через щелку двери, но не подглядывая, а как бы лишь слегка присутствуя) Жанна наблюдала с лицом непроницаемым и ждущим. Уговорить ее приехать на эксперимент, где ей не отведено никакой роли, удалось только благодаря переговорам усердного адвоката Донецкого. Тот вроде бы ей что-то пообещал. Какую-то защитно-юридическую наживку кинул.
На этот раз реконструкция событий не заняла отчаянно много времени. Сам временной отрезок был довольно мал – как установил эксперимент, после появления Рощиных и Ольги Марковны в квартире до приезда милиции прошло пятьдесят шесть минут, – да и Дуся никуда не вмешивалась. С невозмутимым лицом позволяла фигурантам свободно передвигаться, отталкиваясь от собственной памяти, не вносила комментариев, под руку не лезла. Стояла тихонько и наблюдала, как прочие воспроизводят свои действия.
Леонидов перетаскивал манекен из кухни-столовой в гостиную, Ольга Марковна становилась перед куклой на колени, пульс нащупывала, валик под шею бережно укладывала…
Из коридора перестали доноситься тихие слова Ядвиги Рощиной, закончившей переговоры с диспетчером скорой помощи…
Дуся промчалась до ванной комнаты Юлии, потом, в точности как в четверг, не решилась смачивать водой полотенца, висящие там. Пробежалась до бельевого шкафа в хозяйской спальне, разыскала на полках свежее полотенце. (Дусина беготня туда-сюда заняла полторы минуты по хронометражу.) Вышла из гостиной и отправилась страдать душой у дверного косяка на кухне…
Павлов незаметно скрестил пальцы – авось и дальше все пройдет по накатанной, без эксцессов. Дусенька – пай-девочка.
Девочка-ромашка проявила себя, как только следствие обратилось к участникам реконструкции с вопросом о замечаниях. Дуся храбро вышла в центр зала, прокашлялась.
– У меня есть замечания. – Голос девчонки заметно вибрировал, Павлову показалось, Евдокия превратилась в струну, обтянутую живой плотью – еще немного натяжения, и струна порвется. Но Дуся справилась с нервными вибрациями, продолжила: – Вчера я разговаривала с Татьяной Котовой и узнала, что в квартире двумя этажами ниже тоже готовили коктейль с грейпфрутовым соком. Татьяна, ты это подтверждаешь?
– Да, – после короткой заминки, кивнула первая жена Николая Котова. На Дусю Тата смотрела прищурившись, помнила, как на прошлом эксперименте девчонка жестами фокусника доставала грязное белье на обозрение.
– Ты тоже выжимала грейпфруты, корки выбрасывала в помойное ведро?
– Да, да, – нетерпеливо подтверждала Котова. – В чем дело, я не понимаю…
– А тебя никто и не просит понимать.
Резкий голос полковника прозвучал как хлопок бича. Все посмотрели на Егора Валерьевича…
И стало ясно, кто в этой комнате был главным. Не следователь прокуратуры Дима Павлов, не задумчивый Ханькин, не понятые и даже не славный адвокат Донецкий – номером один был строгий отставной полковник Генштаба в мягком фланелевом костюме. Крупная круглая голова с широкими залысинами, казалось, еще несла отметины начальственной фуражки или папахи. Егор Валерьевич, не мигая, смотрел на Дусю. Та поблагодарила военного штабиста едва заметным движением век, продолжила.
– Людмила, – повернулась к домработнице старших Котовых, – вы выполнили мою просьбу?
– Да. – Люся несмело выдвинулась вперед из дверного проема, нашарила в кармане фартука пакет с двумя грейпфрутовыми шкурками и протянула их Землероевой. – Как вы и просили… У Таты выжала…
– Спасибо. – Дуся приняла пакетик и выложила на низкий журнальный столик две фруктовые шкурки.
Похожие на плошки, выскобленные соковыжималкой, половинки кожуры грейпфрута приковали взгляды. Все ждали продолжения «фруктовой истории», но Дуся обратилась к Закревской:
– Жанна Генриховна, позвольте задать вам вопрос.
Отлакированная хорошим стилистом платиновая голова склонилась в царственном соизволении.