- Ты так и не нашел ответа на загадку? - певец рассмеялся, вновь поднимая голову. - Ничего удивительного. Ты думал только о том, как бы та, красивая девушка в углу, не сочла бы тебя трусом, который не смог справиться с бродягой. Успокойся. Она не считает тебя трусом. Она считает, что ты - редкий дурак, - певец беззлобно рассмеялся, и закончил, - я никуда не пойду. Мне здесь нравится. Можешь убить меня, воин. Я уже закончил песню.
- Отстань от него, Суржак, - хозяин трактира подошел, переваливаясь с боку на бок, как большой толстый гусь, - он в самом деле ничего не просит, только сидит в своем углу и играет. Гости не против. А по мне, так пускай.
- Давно сидит? - счел долгом службы поинтересоваться Суржак. Трактирщик задумался. Делал он это весьма примечательно, одой рукой почесывая плешь, и загибая на другой пальцы.
- Дней десять уже будет, - неуверенно произнес он. - Пришел неизвестно откуда, да вот как раз на исходе праздника, вроде слегка навеселе, здесь немедленно добавил, сколько не хватало, и почитай с того дня так и не протрезвел. Да мне то что, он тихий, не буянит, только играет, песни иногда бормочет, да еще смешные загадки задает. Музыка хорошая. Людям нравится. Пускай сидит, а?
Стражник не был злым человеком. Не был он и упрямым человеком. Пошумев еще немного для острастки, он похлопал хозяина по плечу, а его не первой молодости, но бойкую, родственницу по заду, и, прихватив с собой кувшин вина, наконец, оставил и гостей, и владельцев кабачка в покое. Двое стражников с арбалетами последовали за ним. Певец не шелохнулся. Йонард поднял голову, он и не думал спать. Варвар отлично видел все, что произошло в трактире, и теперь с любопытством оглядывал нищего бродягу. Германцу случалось видеть смелых людей. Он и сам был не из робких, но знал, что всегда, пробуждаясь, отвага должна победить страх. В светло-серых глазах Певца, в его глубоком голосе Йонард не заметил никакой борьбы. Певец, похоже, просто не знал, что такое страх, и с чем его едят. Хрофт! С таким парнем стоило познакомиться поближе.
- Хозяин! - рявкнул Йонард. - Еще вина.
Хороший совет Дзигоро разделил судьбу всех остальных хороших советов.
Певец был не то чтобы пьян, но все-таки не сказать, чтобы трезв. Серо-стальные глаза его лучились добром и любовью ко всему живому и неживому. Он сходу приметил вино, которое так и не пригубила Айсиль, осушил ее кружку и улыбнулся девушке. А та невесело улыбнулась ему в ответ. Йонард хотел, было, еще навести разговор на стражников с арбалетами, но певец беспечно махнул рукой с зажатым в ней эльдузом.
- Один раз, дело было в Хорезме. Ты, приятель был в Хорезме? - бродяга почувствовал в Йонарде какое-то подобие интереса. - Значит, был. Ну, так вот. Был я еще молод. И написал как-то песню для одного скупого господина по случаю торжества в его доме, спел ее, но никакого вознаграждения не получил. Ждал несколько дней. Ничего. Тогда я написал просительную песню и передал ее господину. Тот снова не проявил никакого интереса. Еще через несколько дней я написал песню, где зло высмеял его. Господин и виду не подал. Тогда я пришел к его дому и уселся у дверей. Вышел хозяин, увидел меня удобно расположившегося у его порога.
- Эй, неисправимый наглец, - закричал он мне, - ты восхвалял меня, я ничего не дал тебе, просил - я не обратил внимания, высмеял меня - я не показал виду. С какой надеждой ты сейчас явился сюда и уселся у дверей?
- С надеждой, что ты умрешь, и я с легким сердцем напишу тебе похоронную песню.
Скупой господин разгневался, а был он далеко не последним человеком в Хорезме, и велел выгнать меня из города. С тех пор и брожу по свету. Но на него я не в обиде. Спасибо ему, сам бы долго еще собирался.
- Хотел бы вернуться? - спросил Йонард, невольно задетый рассказом. Он тоже с детства бродил по свету, но сам себя никогда не спрашивал, хотел бы он сейчас оказаться на родине или вернуться в одну из тех прекрасных и удивительных стран, в которых успел побывать. Певец лишь пожал плечами, и тотчас озадачил варвара и, как он произнес с теплотой в голосе, "прелестную спутницу".
- Как положить лошадь в сундук в три приема?
- Дохлую? - уточнил Йонард.
- Зачем дохлую? - удивился вопросу на вопрос певец. - Живую.
- А зачем живую?
- А затем, зачем и дохлую, - ответил певец, - только сделать это надо в три приема.
- Ну и как? - заинтересовался германец.
- Очень просто, - в глазах певца ожил и засиял серебристый свет, - надо открыть сундук, положить лошадь, закрыть сундук. А как положить в тот же сундук верблюда в четыре приема?
Йонард задумался, не замечая, как вино из его кувшина как-то незаметно переместилось в кружку Айсиль, а из нее, сопровожденное глубокомысленным напутствием: "Если хочешь петь - пей!", в желудок певца, который был, вероятно, бездонным. Но тут девчонка рассмеялась тонким смехом, похожим на звон хрустальных капель родника.
- Я догадалась. Открыть сундук, вынуть лошадь, положить верблюда, закрыть сундук. Правильно?
- Правильно, - бурно обрадовался певец. Видно, Айсиль была первым человеком, который отнесся так серьезно к его глупым загадкам. Йонард не собирался мешать им развлекать так друг друга хоть до рассвета. Он собирался заказать еще вина и попытаться позабыть о своих бедах, хоть ненадолго. Но сегодня судьба была против него. Вместо третьего кувшина за столом возник призрак Дзигоро. С ним определенно что-то случилось. Слова, которые он произнес, объяснили Йонарду все.
- Учитель мертв. Бутылка пропала.
Дзигоро становился настоящим призраком и вестником смерти.
Дзень Сю лежал на своей циновке, раскинув руки, и лицо у него было такое, словно в последний миг своей жизни он увидел самого Таната, или еще что-либо подобное, большое и мерзкое. Айсиль опустилась перед ним на колени и осторожно закрыла старчески бесцветные глаза учителя. Случилось то, что должно было случиться. Так говорил и сам старый китаец. Он все-таки выполнил то, что считал своей главной целью на этом пути. Дыхание Смерти запечатано вечной печатью. Все силы, вся уходящая жизнь старика достались проклятой бутылке. По щекам Айсиль бежали слезы, но она не утирала их и не прятала, они текли из самого сердца. Чистая печаль о том, кто прожил свою жизнь так, чтобы уйти не жалея о тех, кого оставляешь. Чуть подрагивающие губы Айсиль раскрылись, произнеся, словно в полубеспамятстве:
"Ночь, прими меня
В свой вечный союз
Света и тьмы.
Обними холодной рукой
За плечи.
Посмотри,
Как горят слезы
В черных провалах лиц
Тех, кто давно
Ждет с тобой
Встречи.
Ночь пришла,
Ты свободен,
Иди!
Это - не смерть,
То рожденье души".
Йонард и Дзигоро молча стояли над ними.
- Как хочется спокойствия душе, простора, не заполненного болью, как хочется оставить на земле, хоть что-нибудь с тоскою и любовью, - тихо и нараспев проговорила Айсиль, поднимаясь с колен. Она внимательно огляделась, и, через некоторое время, убежденно заявила, что бутылки в доме нет. А ей можно было верить, нюх у нее на колдовство был прямо-таки собачий. Бутылку унесли. Совсем недавно. Куда? Возможно, она могла бы, но потребуется время... Времени у них не было. Йонард внезапно понял, что призрак Дзигоро смотрит на него, и, на этот раз требовательно. Он отвернулся, чтобы избавиться от потустороннего сияния этих темных глаз, и наткнулся на робкий и умоляющий взгляд Айсиль. Варвар сморщился, будто вместо вина по ошибке хватил кумыса, помянул Хрофта и Таната, мгновение помедлил.
- Ну конечно, позвали верблюда на свадьбу, а он сразу догадался: "либо за водой пошлют, либо по дрова", - проворчал он. - Хорошо! Только штаны подберите.
Призрак, по своему обыкновению, улыбнулся. Йонард злился и в другое время оторвал бы ему голову. Хотя, как оторвать голову призраку? Возможно и есть способ, и, скрипнув зубами, варвар поклялся, что он этот способ отыщет, вот только покончит с этой проклятой бутылкой и противным египтяниом из Черной Башни. Воспоминания о колдуне, башне и Вратах Заката помогли ему. То, что представлялось смутно, сделалось вдруг ясным, простым и понятным. Выпустить из себя зверя оказалось гораздо легче, чем стать человеком. Йонард чувствовал, как в нем поднимается глухая ярость, но не стал ее подавлять, напротив, дал ей волю, и она поднялась выше, отозвавшись в горле коротким рычанием.
Пес, точно из живого серебра, с голубыми, горящими глазами и яростно вздыбленой на загривке шерстью, освобождался от человеческой одежды. Черный, подвижный нос его уже втягивал гнилой и пьяный аромат Хорасана.
- Есть, - через некоторое время сообщил Йонард Дзигоро. - Они ушли навверх, в кварталы знати. Надо поторопиться, если... если уже не поздно.
Пес рванулся вперед, как стрела с туго натянутой тетивы. Серый демон, голубая молния... Он летел по пустынным улицам, ясно различимый среди всех других, резкий, дразнящий и против воли злящий, запах вел его, исключая возможность ошибиться. Через несколько прыжков Йонард, еще не видя своих спутников, почувствовал рядом их присутствие. Как всегда, они появились из темноты. Из ниоткуда, у правого плеча проступил грациозный силуэт гибкого черного тела, красавица-пантера, чей бег не уступал бегу пса в стремительности и силе. Питон с обезьяньей головой оказался у левого плеча Йонарда, в темном, душном воздухе он струился, как шелковая лента, оставляя за собой светящийся след разбрасываемых голубых искр. По этому следу с быстротой мысли двигалась огромная, толстая крыса, быстро перебирая своими паучьими лапами. Она не отставала. Никто из жителей не видел этого стремительного бега демонов, а если и видел, то не успел разглядеть, упав с размаху на колени, там же, где стоял, вознося горячие молитвы Ахура-Мазда. Но молитва не остановила компанию. И вряд ли во всем городе, да и за его пределами, нашлась бы сила, способная остановить их. Четверка демонов промелькнула и пропала, словно привиделась, не успев породить ни особых страхов, ни легенд, ни удивления. Никто так же не заметил, как отстала и скрылась в одном из темных переулков девчонка Айсиль.